– Разве Люк не распланировал меню на Валентинов день?

Сара задала этот вопрос, потому что видела, как еще в январе Люк рисовал эскизы, обсуждал их с Патриком и Ноем, а потом они делали из металла новые формы и проверяли, как в них получаются составные части десертов. Патрик же машинально придвигал эти части к ней, чтобы она пробовала их на вкус.

– О, ты же знаешь Люка, – туманно заметил Патрик. – Он так неаккуратен.

Ну конечно. Она улыбнулась, глядя в книгу. Иногда она любила его особенно сильно.

– Если хочешь, чтобы что-то было сделано правильно, делай это сам. Ты так не думаешь, Сара?

– Мне, наверное, еще года три надо учиться, прежде чем я смогу думать так о себе, – неохотно созналась она. – А сейчас, если бы я хотела, чтобы все получилось как надо, то попросила бы тебя.

Он весело взглянул на нее, поцеловал ей руку, затем крепко сжал ее ладонь своей левой рукой, и его карандаш начал летать над бумагой.

– Как тебе это?

Он ловко повернул блокнот, чтобы показать ей эскиз сердец, надвигающихся друг на друга. Его стиль был смелым, уверенным, изогнутые линии – удивительно изящными, детали – простыми и аккуратными. И очень эротичными. Впрочем, в Патрике ей казалось таким почти все.

Даже его стремление командовать.

– Эй. – Она оторвалась от чтения. – Это же мой блокнот!

Патрику, казалось, было все равно.

– Сара, не отвлекайся, внимание на рисунок, – нетерпеливо велел он.

– Верни мне его!

Она потянулась со своего конца кровати, но Патрик переложил блокнот на другой край журнального столика и перевернул страницу, быстро делая следующий набросок. Одновременно он подвинулся так, чтобы она не могла схватить блокнот.

– А что скажешь об этом?

Он издали показал ей новый набросок.

Сара пыталась испепелить Патрика взглядом. Он повернул рисунок к себе.

– Ты права, если я увижу еще одно сердце, вот так выставленное напоказ, меня тоже стошнит. Наверное, мы найдем что-то другое. Чтобы оно говорило: «Лучше позаботься о собственном сердце, несчастный ты идиот». Ну, примерно в таком роде…

Ей пришлось сосредоточиться на краже блокнота, чтобы сдержать смех и подавить отчаянное желание поцеловать Патрика.

– Если ты не вернешь его, мне придется опять привязать тебя к кровати.

Он немедленно уронил блокнот на стол.

– Merde, Сара, нельзя же так неожиданно угрожать мужчине. Разве ты не веришь в важность прелюдии? – Он переместился так, что она оказалась на нем, а сам растянулся во весь рост. Он не был связан и мог полностью контролировать ситуацию. Улыбнувшись, он высвободил ее волосы и начал перебирать их, когда они упали по обе стороны ее лица. – Ты такая красивая.

Но ведь она выглядит так же, как и в любой другой день. Хотя, наверное, сможет когда-нибудь привыкнуть к тому, что он считает ее красивой. Она приподнялась, опираясь локтями на его грудь, и улыбнулась. «Я люблю тебя», – сказала она беззвучно, одними губами.

Он немного шевельнулся под ней, охватил ее голову руками и притянул для поцелуя, глубокого и полного.

– Принцесса ниндзя, – прошептал он. – Тихая и спокойная, но ранишь глубоко.

– Знаешь, навыки ниндзя развили крестьяне, чтобы сражаться с принцами. То есть ниндзя никак не может быть принцессой. Кроме того, они японцы.

– О, разве в Азии не все люди одинаковы?

Сара весело прищурилась. Он такой милый, когда его усилия увести беседу от того, что важно, становятся совершенно ясными!

– Да и как ты можешь это знать? Ты же американка.

– Видно, вы здесь ничего не знаете ни о географии, ни о других культурах.

Она насмешливо постучала его по голове костяшками пальцев. Он громко засмеялся и опять восхищенно поцеловал ее.

– Возможно, твоя мама познакомит меня с корейской культурой?

– Это вряд ли, – сухо ответила Сара.

Корейская культура ее мамы проявлялась, например, в еде, которую она готовила, или в навязчивом нежелании хвалить ребенка. Но мама специально отсекла все корейское прошлое, отгородила от него своих детей.

– Ну, может быть, хотя бы с корейской кухней. Если ей нравится кормить людей, то она меня полюбит.

Сердце Сары пропустило удар. Откуда он знает, что познакомится с ее мамой и будет есть с ними за одним столом?

– О, конечно, и ты встанешь из-за стола, набрав пару килограммов.

Ее маме нравилось прикладывать все силы к тому, чтобы у людей, о которых она заботилась, появлялись… накопления. Отчим Сары иногда даже шутливо жаловался на love handles[117], который она надела на него. Но он прекрасно понимал, что за всем этим стоит огромная любовь, о чем однажды и сказал по секрету Саре.

– Как будет изумительно, – мечтательно сказал Патрик, – когда твоя мама станет заботиться обо мне, чтобы я не оставался голодным. Держу пари, что буду любить ее.

Сара начала таять. Он готов дать любовь ее маме! Но почему он так уверен, что сможет? Неужели мозг Патрика устроен так, что он уже каким-то образом хорошо знает ее маму? Иногда было бы полезно, если бы он не так сильно полагался на себя, а прямо спрашивал о том, что хотел узнать о жизни других людей.

Сара протянула руку, взяла свой блокнот и начала рассматривать эскизы Патрика, вторгшиеся в ее личное пространство и сокровенные мечты. Она непроизвольно нахмурилась, хотя внутри начало зарождаться заветное, драгоценное чувство.

– Тебя сильно беспокоит, – спросил Патрик, и глаза его стали очень серьезными, – что мои мечты перемешались с твоими?

Она закрыла блокнот. Это ее блокнот. Ее, и ничей больше.

– Я не хочу, чтобы ты и в этом тоже начал командовать, – медленно проговорила она, – и превратил мои мечты в свои.

– А. – Он наблюдал за ней. – Это может оказаться сложным.

Да, может. И так все уже стало сложно. И все же иногда, когда она смотрела ему в глаза, такие синие, нежные, смеющиеся, обращенные только к ней, все начинало казаться прекрасным и простым. Будто сила его взгляда смывала все ненужное, наносное.

– А если мы сделаем мечты нашими? – спокойно предложил он. – Признаю, мы сейчас ведем довольно сложные переговоры, но за двенадцать лет я, кажется, всем доказал, что способен согласовывать потребности других людей с моими.

– Способен согласовывать так, чтобы получить то, что хочешь, – с сарказмом заметила она.

Его лицо стало непроницаемым. Прежде чем он ответил, Сара успела понять, что причинила ему боль. Но его голос остался ровным, непринужденным.

– О, разве другие не получают то, что хотят, когда имеют дело со мной?

– Прости. – Она положила руку ему на грудь. Надо же ей было сморозить такую глупость! – Конечно, получают. – Он столько сил тратил в тех невозможных кухнях, чтобы все шло, как надо, и чтобы люди могли работать вместе! – Ты всегда делаешь так, что мечты сбываются у всех.

– Сара!

Он внезапно обнял ее – в этот раз слишком крепко, будто слова, которые он не мог выговорить, добавили силы его рукам.

– Это правда. – Она разгладила пальцем его губы. – У меня, у Люка, у всех тех гостей за столами. – Его веки тяжелели от наслаждения, пока она ласкала его губы. – У всех… Кроме тебя. – Он совсем закрыл глаза. – Патрик! – Его губы были мягкими, податливыми. Чувственность аристократа, скрытая шелком. – Почему ты не идешь за своей мечтой?

На секунду вспыхнула его насмешливая улыбка, но глаза остались крепко закрытыми.

– Я иду за мечтой, Сара. Только ты, кажется, не видишь этого.

Неужели он и вправду идет за своей мечтой? Или это просто отговорка, еще один способ не дать даже себе самому понять, что именно для него важно больше всего?

«А если мы сделаем мечты нашими?»

Она смотрела на него, и ее сердце билось все сильнее. Как будто она выпрыгнула из самолета и смотрела вниз.

Ей потребовались вся сила и храбрость, чтобы развить в себе чувство собственного «я» и прибыть в Париж за собственной мечтой – а там симпатичный парень, у которого мягкость, твердость и юмор имелись в точно необходимой пропорции, подмигнул ей после мастер-класса, и она превратила свою мечту в то, что хотел он. Может быть, поэтому она так боится его власти? Ее будто увлек вихрь – прекрасное, радостное, великолепное стремление к неизвестному, такой же порыв, как в созданной Патриком карамельной скульптуре, достающей до звезд. Но в глубине души Сара все время помнила, что в тот момент, когда она согласилась работать в каторжных кухнях Leucé, вместо того чтобы открыть свою небольшую кондитерскую, которую она так хорошо представляла себе, – именно в тот момент она заменила свою мечту его мечтой.

Но Саре не казалось, что в результате получилось плохо. Ее мечта не чувствовала себя ни униженной, ни разбитой, наоборот, стала многообещающей и прекрасной, будто тоже могла дотянуться до звезд.

Конечно, высоко в стратосфере трудно дышать, поскольку там разреженный воздух, которым, как ни старайся, легкие не наполнишь.

– Знаешь, в США… – Сара прочистила горло и посмотрела ему в лицо. Ее внутреннее сопротивление его предложению медленно растворялось. Она может согласиться. Да, ради него она может сделать это. – В Штатах взрослому не так трудно вернуться в колледж, как здесь, во Франции.

Его глаза широко распахнулись, и под его взглядом ее щекам стало жарко.

– В Калифорнии есть два лучших в мире технических института, Калтех например. И есть еще институты поменьше. Сначала можно учиться на курсах, а потом уже поступить, скажем, в Калтех.

Патрик схватил ее за руки. Ее лицо горело, а голос прерывался.

– Я могла бы… могла бы… – Она глубоко вздохнула, еще раз обдумывая то, что собиралась предложить ему. – Если бы ты захотел поступить в колледж, я могла бы вернуться и поработать инженером еще несколько лет, чтобы у нас был устойчивый доход. Или, для начала, ты мог бы учиться с неполной нагрузкой, чтобы понять, нравится ли тебе твоя мечта так же сильно, как в двенадцать лет. Мало ли что, ведь сейчас ты уже другой человек. Мне тебя даже бывает жалко, когда я вижу, как ты сидишь перед компьютером.

Патрик побледнел.

– Но… ты мог бы по крайней мере попробовать. – Она смутилась, и ей захотелось, чтобы он отпустил ее, и она могла бы спрятаться. – Тогда будешь знать точно.

– Сара, но ты сама мечтаешь не об этом.

Его голос прозвучал непривычно серьезно, а губы сжались, будто он столкнулся со своим худшим кошмаром.

– Я знаю, Патрик! – с досадой воскликнула она. – Но я могу выдержать еще несколько лет, если ты этого действительно хочешь. Я не уверена, что такой вариант подходит тебе, но если та старая мечта не дает тебе бросить все силы на осуществление твоей теперешней мечты, если тебе просто надо попробовать, ты можешь учиться днем, а я найду работу, и вечером ты сможешь учить меня, чтобы я совершенствовала приемы работы, которые через несколько лет понадобятся мне в моей кондитерской. – Несколько лет вообще ничто по сравнению с целой жизнью. Ее наполнило невероятное ощущение силы и своей правоты. «Кажется, я знаю, как это сделать: уступить ему, помочь, в то же время оставаясь собой. Возможно, за прошедший год я и получила эту силу». – Я действительно должна научиться работать лучше, прежде чем открою собственную кондитерскую. А я могу помочь тебе с математикой. Это будет трудно, знаешь ли, наверстывать математику.

Он смотрел на нее окаменев.

– Тебе будет так же трудно, как было мне в Culinaire, когда я должна была догонять других учеников. Возможно, иногда ты даже будешь выходить из себя, Патрик. Я не могу представить, что ты можешь долго сидеть неподвижно.

– Это серьезное предложение, – отрывисто сказал он. – Ты все продумала. И не шутишь.

Ее брови медленно сошлись.

– Патрик, а зачем мне шутить? Я не стала бы смеяться над серьезными вещами. Я же не ты.

О, зря она так сказала. Это несправедливо. Взяла да и ляпнула гадость. До сих пор Сара иногда попадалась на его уловку, которую он использовал для самозащиты, притворяясь бесшабашным шутником, хотя на самом деле никогда таким не был.

– О, ты совсем не такая, как я, – прошептал он и резко сел так, что она оказалась верхом на его коленях, лицом к лицу. – Сара. Сара. Ты разорвала меня пополам. Как же мне быть? Я так сильно люблю тебя. Merde. – Он резко, прерывисто вздохнул и внезапно снял ее со своих коленей, обхватил их руками и склонил к ним голову.

– Тебе нужно подышать в бумажный пакет? – с мягкой иронией спросила Сара, нежно поглаживая его спину.

Он с отчаянием и страхом взглянул на нее, будто она сталкивала его с утеса.

– Может быть. Merde, я рад, что сказал это.

– Что ты разорван пополам? – осторожно спросила она.

– Это одно и то же. – Он взял ее руку и прижал к своей груди, туда, где безумно билось сердце. – Те слова, Сара, – произнес он очень тихо. – Что я сказал те слова. Но ты ведь знала, да? Ты всегда знала?