Сара, конечно, покачала головой, хотя его вопрос немного задел ее. Она не настолько хороша, чтобы знакомить ее с поварами? Даже как подруга Патрика? Но она напомнила себе, что нельзя быть беззащитной идиоткой, и стала спокойно ждать, рассматривая гостей и сверкающий огнями город. Полуночный вид был невероятен. Будто внизу расстилался бархатно-синий ковер, и Сара могла свернуться на нем клубочком, заснуть и видеть во сне ночной Париж. А под утро, медленно паря, этот ковер-самолет мягко опустит ее на землю.

– Соскучилась по мне?

Она повернулась на голос, и Патрик опять поцеловал ее. Он отсутствовал довольно долго. Наверное, его уговаривали работать здесь, а он сопротивлялся. Пальцы его были перемазаны шоколадом.

– Стащил кусочек?

Он молча пожал плечами и сел.

– Надеюсь, Сара, ты не будешь возражать, что я сам сделал для тебя десерт. Этот десерт заставил меня думать о тебе.

У него опять появилась улыбка серфингиста-аристократа, и его пальцы начали лениво поигрывать вилкой, когда подали десерт.

Блестящее испеченное шоколадное основание, покрытое прекрасной смесью шоколада с какао-маслом, чтобы глянец не пропал при подаче на стол. И над ним – сердечки. Фантастическая башня из сердечек. Одни – шоколадные, совершенно непрозрачные, другие – карамельные, в которых ее лицо отражалось, как в зеркале. Они поднимались сьюзианской[127] фантасмагорией, и было невозможно понять, какое из них настоящее. Официант очень осторожно поставил сюрреалистическую, причудливую конструкцию перед ней, затем чуть-чуть повернул. Там, за броней двух шоколадных сердец, в крошечном промежутке, который был виден только Саре, лежало изящное сердце, выдутое из карамели. Сердце из совершенно прозрачной, хрупкой карамели, драгоценность, украшенная розовыми полосами. Размер был точно таким, чтобы оно могло поместиться в ее руке. Через розовое карамельное стекло были видны золотые рукописные слова.

Je t’aime.

Впечатление было слишком сильным. Она, наверное, больше никогда не сможет дышать. Ее сердце было не в состоянии биться в ее теле – только в ладони Патрика.

– Ну, оказывается, Люк иногда прав. Действительно, то, что мы делаем, и есть лучший способ открыть другим свое сердце, – смущенно сказал Патрик.

И покраснел. Значит, на прошлой неделе он так часто выгонял ее из кухонь, чтобы добиться совершенства? Мужчина, который «ненавидел все это сердечное дерьмо»?! Сколько услуг он оказал кондитерам, которые работают здесь? Вчера, пока она покупала туфли и пояс с подвязками, как подарок для одной из фантазий Патрика, он, должно быть, приехал сюда, чтобы подготовить ингредиенты.

И он сделал это.

Патрик кашлянул:

– Я подумал, что если я, стоя на коленях, предложу тебе руку и сердце на самом верху Эйфелевой башни, то это будет банальным клише. На несколько минут я засомневался, но…

Он пожал плечами. Ну конечно. Будто то, что он предлагал взамен, было просто другим, беззаботно выбранным равноценным вариантом.

Глаза Сары наполнились слезами.

Патрик потер затылок:

– Я просмотрел много стихов, которые мог бы использовать, но подумал, что эти слова будут значить для тебя больше, чем что-либо еще.

– Патрик. – Слезы потекли по ее щекам. – Патрик.

Ее рука рванулась к глазам.

Он поймал ее.

– Все в порядке, Сара, – мягко сказал он. – Я не знаю твою маму, но уверен, она бы обрадовалась тому, что ее дочь плачет от счастья. – Он поднял свободную руку и вытер слезы. – Это совсем другое. Тебе повезло родиться в другом мире, и твоя боль имеет значение, как и твои радости, и ты можешь иногда плакать, когда я рядом.

Она покачала головой, пытаясь улыбнуться ему. Но ее взгляд упал на слова Je t’aime, написанные его уверенным изящным почерком на прозрачном хрупком сердце, и она опять разрыдалась.

«Я люблю тебя», – одними губами сказал он, прижимая ее руки к своему лицу, чтобы скрыть от всего мира ту форму, которую принимали его губы. Спрятать от тех демонов, которые могли украсть у него то, что ему дорого. Он поцеловал ее ладони, опустил руки на стол, держа их так, чтобы она не могла бороться со своими слезами, и нежно провел большим пальцем по ее пальцу так же, как время от времени стирал слезы с ее лица другой рукой.

Он, должно быть, много недель обдумывал это невероятное сердце, совершенствуя его во время редких перерывов или поздними вечерами, когда они с Сарой шли вдоль Сены, но никогда не говорил о нем. Ее дыхание замерло от изумления. Как же хорошо, что Патрик так заботится о ней! И как хорошо, что он у нее есть!

– Знаешь, то клише сработало бы просто великолепно, – всхлипнула она.

Три долбаных раза Патрик устраивал ей романтические моменты, когда весь Париж был у ее ног. И казалось, сам он считает все это, пустяком. Будто кто угодно может быть настолько очаровательным. Наконец он пустил в ход тяжелую артиллерию, вырвал душу из своего тела и отдал ее Саре, причем так тщательно защитившись от всех остальных людей, как только мог.

– Сработало бы? – Он смахнул еще одну ее слезу и внезапно поднял голову, глядя Саре прямо в глаза. – О, ты бы этого хотела? Тебе бы понравилось, если бы у тебя было и то и другое?

Сумасшедшие слезы полились потоком от одной мысли об этом, и дыхание стеснилось у Сары в груди.

А его лицо засияло нежностью.

– Ну, тогда иди сюда.

Патрик поднялся, взял Сару за руку и потянул за собой через переполненный ресторан назад, к лифту на верхнюю смотровую площадку.

И в самом уединенном уголке, какой только смог найти, над искрящимся городом, раскинувшимся ниже, он опять с легким изяществом опустился перед ней на колени – но в этот раз уже не для того, чтобы подразнить, выясняя, в чем же проблема с ее туфлями. Он нежно обнял ее и поднял к ней лицо, будто ни одной живой души не было на площадке, кроме них. Будто в мире были только они вдвоем – и еще Париж.

Он глубоко вздохнул, выдохнул и повернул голову, чтобы посмотреть на город.

– О, как это трудно.

Потому что Сара была мечтой, которую он больше всего хотел осуществить. А вдруг на его вопрос она ответит «нет»? Опять его мечта будет отнята…

Сердце Сары выросло и раскрылось, будто больше никогда не сможет стать прежним, маленьким, твердым и эгоистичным. Отныне оно всегда будет огромным, и в нем найдется место и для ее мечты, и для мечты Патрика, и для него самого.

Он коснулся ее щеки, ловя падающую слезинку. Потом посмотрел вверх. В этот миг башня начала мерцать[128]. Другая слезинка упала и задержалась в его ресницах. Он моргнул, – но слезинка осталась, отражая переливающийся свет, – взял руку Сары и поднес к своей щеке.

– Я люблю тебя. – Ему, казалось, совсем не трудно произносить эти слова, будто он мог думать только о ней. – Сара, ты выйдешь за меня?

Ей пришлось отнять у него свою руку, чтобы закрыть лицо. Она так расплакалась, что не могла ни смотреть, ни говорить, и поэтому лишь слепо кивнула.

Он опять поймал ее руку и прижал к своей щеке.

– Ну, вот и хорошо, – сказал он и с облегчением выдохнул, его напряжение исчезло.

И Саре стало понятно – все это время, хоть он и выглядел непринужденно, он боялся услышать «нет». «Ему потребовались все его силы, вся решимость, чтобы рискнуть мной».

Он поцеловал ее безымянный палец. Эйфелева башня все еще искрилась, и свет танцевал на его лице, мокром от слез Сары.

– Что ты думаешь насчет жемчужины? Хотя мне вроде как нравится и мысль о сапфире. – Большим пальцем он погладил то место, где носят кольцо. Потом поднялся, притянул Сару к себе и посмотрел на нее сверху вниз. Огни города были далеко внизу, а мерцание башни окружало их. – Что ты думаешь, милая? У тебя есть свои предпочтения, или мы будем искать то, что захотим, вместе?


Соленая карамель

Сложность: **