Джорджетт Хейер - Фредерика

Спустя не более пяти дней после того, как вдовствующая леди Бакстид отправила срочное послание своему брату, достопочтеннейшему маркизу Элверстоуку, с просьбой посетить ее при первой удобной возможности, она с облегчением узнала от младшей дочери, что дядя Вернон только что подъехал к дому, облаченный в модное пальто с целой дюжиной пелерин, и что вид у него блестящий, как у новенького пятипенсовика.

– У него шикарный новый двухколесный экипаж, мама, и вообще все самое расчудесное! – сообщила мисс Китти, прижимая нос к оконному стеклу, чтобы лучше видеть происходящее на улице.

Леди Бакстид упрекнула дочь в использовании выражений, неподобающих дамам из высшего общества, и отправила ее в классную комнату.

Леди Бакстид не принадлежала к поклонникам своего брата, и то, что он прибыл в Гроувнор-Плейс в двуколке, не улучшило ее мнения о нем. Было солнечное весеннее утро, но дул сильный ветер, и любой из знавших маркиза не усомнился бы в том, что он не заставит своих породистых лошадей ждать дольше, чем несколько минут. Это не предвещало успеха планам леди Бакстид, которая с горечью заметила своей старшей сестре, что и не ожидала ничего хорошего, ибо на свете не существует более эгоистичного и нелюбезного создания, чем Элверстоук. Однако поддержка леди Дживингтон, властной матроны лет сорока с лишним, была весьма относительной. Она согласилась, что ее единственный брат эгоистичен и нелюбезен, но не видела причин, по которым он должен делать для Луизы больше, чем для нее самой. Что касается двух сыновей и трех дочерей Луизы, то леди Дживингтон чувствовала себя неспособной порицать Элверстоука за отсутствие интереса к кому-либо из них. Трудно интересоваться столь заурядными детьми. Тем не менее аналогичная незаинтересованность в ее собственном потомстве, несомненно, свидетельствовала об эгоизме. Каждому ясно, что состоятельный холостяк должен быть только рад ввести в свой избранный круг такого многообещающего племянника, как ее дорогой Грегори, и подыскать достойную партию для ее любимой Анны. То, что Анна уже была удачно помолвлена без малейшей помощи дяди, нисколько не уменьшало возмущения ее милости. Хотя леди Дживингтон признавала справедливыми слова своего супруга, что она сама не одобряла компанию щеголей, в которой вращается Элверстоук, и часто выражала надежду, что Грегори никогда не позволит втянуть себя в нее, она не могла простить брату, что тот не предпринял ни единой попытки. Леди Дживингтон уверяла, что это бы ее не беспокоило, не подозревай она, что Элверстоук не только купил чин корнета лейб-гвардии для своего молодого кузена и наследника, но и обеспечил его солидным содержанием. На это лорд Дживингтон отвечал, что так как он в состоянии сам обеспечить своего сына, который не имеет никакого права требовать чего-либо от своего дяди, то только одобряет Элверстоука за то, что у него хватает здравого смысла не предлагать денежной помощи достопочтенному Грегори Сэндриджу, что глубоко оскорбило бы его родителей. Это была истинная правда, однако леди Дживингтон полагала, что Элверстоуку не следовало предпочитать какого-то отдаленного кузена своему старшему племяннику и что, будь наше общество устроено справедливо, наследником Элверстоука стал бы сын его старшей сестры.

Отнюдь не желая Грегори столь несправедливых преимуществ, леди Бакстид, тем не менее, разделяла презрение сестры к мистеру Эндимиону Донтри, которого обе дамы считали законченным болваном. Но ни одна из них не задавалась вопросом, была ли вызвана их враждебность к этому абсолютно безупречному молодому человеку неприязнью к его вдовствующей матушке или же его красивой внешностью и великолепным телосложением, отодвигавшими на задний план и Грегори Сэндриджа, и молодого лорда Бакстида.

Какова бы ни была причина, две старшие сестры маркиза Элверстоука пребывали в стойком убеждении, что менее достойного наследника, чем Эндимион, для него не найти, и не жалели сил, год за годом представляя вниманию брата самых хорошеньких девиц, каких только выводили в свет в каждом сезоне.

Главным пороком Элверстоука было то, что он быстро начинал скучать. Это удручало обеих леди, которые не могли считать маркиза равнодушным к женским чарам, учитывая изрядное количество особ сомнительной нравственности, пользующихся его покровительством. В то же время дамы были не настолько глупы, чтобы выказывать чрезмерный оптимизм, когда он, казалось, начинал испытывать нежные чувства к очередному кладезю красоты, знатности и богатства, подсунутому ему под нос одной из сестер. Элверстоук был вполне способен сделать девушку объектом своей галантности на несколько недель и затем внезапно позабыть о ее существовании. Когда до сестер наконец дошло, что осторожные родители с испугом взирают на маркиза, считая его опасным для своих дочерей, они отказались от попыток женить его, посвятив все силы куда более легкой задаче – проклинать праздность и эгоизм брата и порицать все его аморальные поступки, доходившие до их ушей. Только самая младшая сестра Элверстоука воздерживалась от этого, но, так как она отказалась от нескольких выгодных предложений руки и сердца, вышла замуж за сельского джентльмена и редко посещала столицу, обе старшие сестры относились к ней с пренебрежением. Если они когда-нибудь говорили о ней, то только как о «бедной Элизе», и, хотя знали, что Элверстоук предпочитает ее им обеим, ни одной из них не приходило в голову обратиться к ней за помощью в решении проблемы женитьбы брата. Случись такое, они сразу же отвергли бы эту идею, будучи уверенными, что никто не имеет меньшего влияния на Элверстоука, чем их младшая сестра.

Леди Бакстид пригласила брата не для того, чтобы прочитать ему нотацию, поскольку твердо решила не говорить ничего, что могло бы его рассердить. Но пока она ожидала его появления, надежда, затеплившаяся в ее груди, несмотря на долгий и горький опыт, сменилась мыслью о том, что абсолютно в духе маркиза упустить целых пять дней, прежде чем откликнуться на вызов, который, как ему известно, может оказаться неотложным. Леди Бакстид с трудом придала своему лицу выражение радушия и с еще большим усилием вложила в голос сердечные интонации, когда Элверстоук вошел в комнату без доклада. Будучи строгим приверженцем традиций, она порицала подобную бесцеремонность, также весьма характерную для ее брата, не видя причин, по которым он должен был вести себя в ее доме, как в своем собственном.

Сдержав раздражение, леди Бакстид протянула руку:

– Вернон, дорогой, что за приятный сюрприз!

– Почему сюрприз? – осведомился лорд Элверстоук, приподняв черные брови. – Разве ты не просила меня приехать?

Леди Бакстид продолжала улыбаться, но ответила с явным ехидством:

– Разумеется, просила, но прошло уже столько дней, что я решила, будто тебя нет в городе.

– Вовсе нет, – отозвался маркиз, в свою очередь дружелюбно улыбаясь.

Любезность маркиза не обманула леди Бакстид, но она благоразумно проигнорировала то, что сочла намеренной провокацией, и похлопала по дивану, приглашая брата сесть с ней рядом. Вместо этого он подошел к камину и склонился над ним, согревая руки.

– Я не могу задерживаться надолго, Луиза. Что тебе от меня нужно?

Леди Бакстид, собиравшаяся перейти к делу постепенно, была раздосадована этим откровенным вопросом. Она колебалась, и Элверстоук устремил на нее весьма суровый взгляд блестящих серых глаз.

– Ну?

От немедленного ответа его сестру избавило появление дворецкого с тяжелым подносом. Покуда он ставил его на стол и информировал маркиза доверительным тоном привилегированного слуги, что рискнул принести не только шерри, но и «Маунтин», его хозяйка успела собраться с мыслями и отметить, что брат явился к ней в бриджах и высоких сапогах с отворотами – то есть в облачении, столь же небрежном к условностям, как и его появление в комнате. То, что сапоги были начищены до блеска, шейный платок аккуратно повязан, а сюртук, обтягивающий фигуру подобно перчатке, мастерски скроен, только увеличило ее неудовольствие. Если бы небрежность маркиза простиралась вплоть до его внешности, леди Бакстид могла бы простить ему отсутствие одежды, подобающей утреннему визиту. Но джентльмен, выглядевший неизменно элегантно и служивший образцом для подражания многочисленным знатным щеголям, просто не имел права не считаться с приличиями! Как-то в минуту раздражения леди Бакстид осведомилась у брата, заботится ли тот о чем-нибудь, кроме одежды. Подумав, маркиз ответил, что, хотя одежда является предметом первостепенной важности, он не в меньшей степени заботится о своих лошадях.

Когда дворецкий удалился, Элверстоук подошел к столу и спросил:

– Шерри, Луиза?

– Тебе следовало бы знать, мой дорогой Вернон, что я никогда не притрагиваюсь к шерри.

– Вот как? К сожалению, у меня чертовски скверная память.

– Кроме тех случаев, когда ты сам хочешь что-то запомнить.

– Это верно. – Он посмотрел на сестру и при виде ее плотно сжатых губ и гневного румянца на щеках неожиданно рассмеялся. – Ну и глупа же ты, сестрица! Ни одна рыба так легко не попадается на приманку, как ты. Так что ты будешь пить? Малагу?

– Я бы выпила полбокала миндального ликера, если бы ты любезно налил его мне, – чопорно отозвалась она.

– Постараюсь быть любезным, хотя это насилие над моими чувствами. Пить миндальный ликер в такое время! Впрочем, как и в любое другое, – задумчиво добавил маркиз. Он протянул сестре бокал ленивым жестом, но с грацией прирожденного атлета. – Ну, что на сей раз? Только не ходи вокруг да около – я не хочу, чтобы мои лошади простудились.

– А я хочу, чтобы ты сел! – свирепо заявила леди Бакстид.

– Хорошо, сяду, но, ради бога, не тяни, – промолвил Элверстоук, опускаясь в кресло с противоположной стороны камина.

– Случилось так, Вернон, что мне необходима твоя помощь.

– Это, дорогая Луиза, я понял, прочитав твое письмо, – ответил он с устрашающей любезностью. – Конечно, ты могла вызвать меня, чтобы в очередной раз прочитать мне мораль, но ты составила свое послание в столь нежных выражениях, что это подозрение почти сразу же исчезло, оставив меня с единственной альтернативой: ты хочешь, чтобы я что-то для тебя сделал.

– Насколько я понимаю, мне следует быть благодарной, что ты запомнил мою просьбу посетить меня! – сердито промолвила леди Бакстид.

– Ты не можешь себе представить, Луиза, мое искушение с ухмылкой принять твою благодарность. Но никто не посмеет обвинить меня в том, что я присваиваю чужие заслуги. Об этом мне напомнил Тревор.

– Ты имеешь в виду, что мистер Тревор читал мое письмо? – возмущенно осведомилась леди Бакстид. – Твой секретарь?

– Я нанял его, чтобы он читал мои письма, – объяснил маркиз.

– Но ведь не письма от самых дорогих и близких тебе людей!

– Разумеется, об этой категории речь не идет, – согласился он.

Грудь ее милости заколыхалась от гнева.

– Ты самый отврати… – Осекшись на полуслове, она героическим усилием заставила себя улыбнуться вновь. – Я не позволю тебе меня разозлить. Я хочу поговорить с тобой о Джейн.

– Кто, черт возьми… Ах да, это одна из твоих девочек.

– Моя старшая дочь и, позволь тебе напомнить, твоя племянница.

– Это несправедливо, Луиза! Я не нуждаюсь в напоминаниях.

– В этом сезоне я вывожу Джейн в свет, – продолжала леди Бакстид, игнорируя замечание брата. – Конечно, я бы хотела представить ее в одной из гостиной королевы, но говорят, у нее настолько плохо со здоровьем, что…

– Тебе придется что-то сделать с ее веснушками, если это та, о которой я думаю, – прервал Элверстоук. – Ты пробовала лимонную воду?

– Я пригласила тебя сюда не для того, чтобы обсуждать внешность Джейн! – фыркнула леди Бакстид.

– Тогда для чего?

– Чтобы попросить тебя дать в ее честь бал в Элверстоук-Хаус! – заявила леди Бакстид, сжигая за собой мосты.

– Что?!

– Я отлично знаю, что ты собираешься сказать, Вернон, но сперва подумай. Она ведь твоя племянница – какое же место больше подойдет для ее выходного бала, чем Элверстоук-Хаус?

– Этот дом, – без колебаний ответил маркиз.

– О, не будь таким упрямым! Я уверена, что в этой комнате смогут танцевать не более тридцати пар. К тому же подумай о суете и хлопотах…

– Как раз о них я и думаю.

– Но какое тут может быть сравнение? Мне придется убирать всю мебель из моей гостиной, для ужина использовать столовую, а приемную превратить в дамскую гардеробную. Ну а в Элверстоук-Хаус такой великолепный бальный зал! К тому же это мой родной дом!

– И мой тоже, – заметил маркиз. – Память иногда подводит меня, но у меня сохранились живейшие воспоминания о явлениях, справедливо охарактеризованных тобой, как суета и хлопоты, которые сопровождали балы, устраиваемые там в честь Огасты, тебя и Элизы. Поэтому я отвечаю «нет», дорогая сестрица!