Томас пришел посмотреть на малыша. Он нежно держал мальчика на руках и так же, как Энни, старался успокоить молодую мать.

— Королева Шотландии не осмелится причинить вред лорду Ровану. Она все время откладывает суд над ним, потому что знает: слишком много дворян перейдут на сторону ее брата, если она поднимет руку на человека, которого всегда знали как честного и который всегда делал лишь одно — сражался за Шотландию. Вы увидите, миледи, с отцом мальчика все будет хорошо.

— Томас, ты должен рассказать мне все. В чем его преступление? Он воевал против королевы?

— Нет, этого не было. Его арестовали просто за то, что он близок к Джеймсу. Народ за него. Он мог убежать, мог сражаться, но не сделал этого, потому что верил в свою королеву. Она его не казнит. Лорд Лохревен никогда не рвался к власти, отказывался убивать соперников, был отважен в бою. Ни знатные люди, ни народ не примут покорно его казнь, и королева это прекрасно знает.

— Ты не говорил мне ничего обо всем этом! — упрекнула его Гвинет.

— Мне казалось, что сказать было бы неразумно, миледи, — ответил Томас. — Мы не хотели, чтобы вы огорчились: это могло быть опасно для малыша.

— Ему нужно подходящее имя. Мы все вместе должны придумать самое лучшее имя для самого лучшего из детей, — ласково заметила Энни.

— Рован. Как его отец, — предложила Гвинет.

— Может быть, но отца милорда звали Дэниел. Может быть, Дэниел Рован? — предложил Томас.

— Дэниел Рован Грэм, — громко произнесла Гвинет.

— Вы должны сделать так, как пожелаете, — сказал Томас.

— Дэниел Рован Грэм, — повторила молодая мать. — Вот его имя. Его нужно окрестить здесь, быстро и без шума.

И Томас, и Энни на минуту замолчали. Они знали печальную правду: младенцы часто умирают, а поэтому ребенка надо было немедленно окрестить. Никто в те времена не хотел, чтобы чей-нибудь малыш ушел в мир иной некрещеным.

Все необходимые приготовления были быстро выполнены. Гвинет чувствовала, что у ее сына не может быть других крестных, кроме тех двоих, что были свидетелями на ее венчании.

— Дорогая леди, вам нужны для этого мальчика крестные познатней, чем мы, такие, у которых есть власть и богатство, — сказал ей Томас.

— Нет, — сердито ответила Гвинет, думая о том, что те, у кого есть власть и богатство, кажется, разгневались на нее. — Я хочу, чтобы вы — те, кто любит его, — были его представителями перед Богом.

Томас и Энни взглянули друг на друга и согласились.

Дэниэлу было всего несколько дней от роду, когда его принесли в часовню и окрестили как положено. Это был красивый, здоровый и бодрый младенец. Крестил его тот же священник Ормсби, который в свое время произнес слова венчального обряда, и это было приятно Гвинет.

В последнюю минуту в задней части часовни раздался шум, который испугал всех. Гвинет повернулась на этот звук, охваченная страхом, но готовая сейчас же броситься в бой за жизнь своего сына, и увидела Елизавету.

Молодая мать не знала, что предвещает этот приход королевы, и лишь обратилась к преподобному Ормсби:

— Продолжайте.

Королева Англии не участвовала в обряде, но все же присутствовала при нем, как и при венчании Гвинет с Рованом.

Когда крещение было завершено, Елизавета сказала леди Маклауд, что в башне Бошан уже накрыт небольшой ужин, и пообещала поговорить с ней за столом.

Пока они сидели вместе за трапезой, Елизавета ни разу не дотронулась до младенца, но все время любовалась им. Гвинет подумала, что королева, может быть, пытается представить, что бы чувствовала она сама, если бы имела такого сына, наследника английской короны. Но что-то в позе и решительном виде королевы говорило молодой матери, что Елизавета решила до конца своей жизни управлять своей судьбой и владениями одна. Следя из-за границы за трудностями своей шотландской кузины, Елизавета, разумеется, заново почувствовала, что она — правительница-женщина в мужском мире. Она привыкла стоять на своем и поэтому не желала, чтобы кто-нибудь мог оспорить ее права и решение о выборе спутника жизни. А раз так, спутника жизни у нее не будет.

Кроме колыбели, которая когда-то принадлежала первому Дэниэлу Грэму и была доставлена из загородного дома Рована, Елизавета отдала молодой матери свернутый в трубку лист пергамента с королевской печатью.

— Благодарю вас, — пробормотала Гвинет.

Ей было любопытно узнать, что это за подарок, но хорошее воспитание не позволяло ей развернуть его сразу.

Елизавета улыбнулась и пояснила:

— Это дарственная на участок земли в Йоркшире, под надежной защитой английских пограничных укреплений и близко от вашей родной Шотландии. Эта земля принадлежит ему, — тут Елизавета кивнула на младенца, — и только ему. Он теперь лорд Эленшир. — Королева сделала вдох и продолжила: — Я думаю, что пока лучше не объявлять широко о его рождении. Но я рада предложить ему мою защиту в благодарность за услуги и приятное общество обоих родителей.

Гвинет молчала. Она была благодарна, но мороз прошел у нее по коже. Отец ее малыша, может быть, уже погиб. Сама она, по всей видимости, никогда не вернется домой.

Но у Дэниела есть защитница — королева.

Она опустилась на одно колено, взяла Елизавету за руку и произнесла:

— От всего сердца благодарю вас за подарок.

— Охотно принимаю благодарность. Мне редко встречаются люди, которые полностью честны со мной, в особенности среди тех, кто служит не мне. — Она вдруг улыбнулась: — У меня есть для вас еще один подарок, и думаю, он лучше первого.

— Не может быть подарка лучше, чем защита вашего величества, — сказала Гвинет.

Елизавету позабавил этот ответ.

— Нет, есть. Моя дорогая кузина Мария, как говорят, должна скоро родить. Она просит меня в письме, чтобы я разрешила вам приехать к ней. Я написала ей в ответ, чтобы она отпустила тех заключенных, которых сама несправедливо держит в тюрьме. — Королева понизила голос: — Мой подарок вам — время, которое вы проведете вместе с вашим сыном. Я очень настойчиво советую вам не брать его с собой в Шотландию. Вы сначала должны убедить свою королеву признать ваш брак. Вы же не хотите, чтобы этого малыша объявили незаконнорожденным?

Гвинет скрипнула зубами и наклонила голову. Все кружилось у нее перед глазами. Она вдруг поняла, что такое быть готовой с радостью умереть за другого человека. Она будет до последнего вздоха сражаться за своего сына — даже если для этого ей придется оставить его в Англии и уехать одной на север, чтобы сражаться за себя и своего мужа.

— Ваши подарки огромны, — вымолвила наконец молодая мать. — Я благодарна вам свыше всякой меры и вряд ли чем-нибудь смогу отплатить за них.

— Вашим ответным подарком, леди Гвинет, будут ваши честность и порядочность. Королевские особы, которым люди льстят днем и ночью, ценят правдивые слова. И вот что еще: на этой неделе к вам придет посмотреть на малыша еще один человек, довольно грустный и озлобленный.

— Кто же?

— Джеймс Стюарт, граф Меррей, который приехал в мою страну искать убежища. Я не могу и не хочу дать ему ни оружие, ни благословение на войну против Марии, законной государыни Шотландии, хотя сердцем я на его стороне и верю, что его дело правое.

Эти слова ворвались в сознание Гвинет как мощный удар. Джеймс Стюарт здесь. Он бежал, и его сторонники отреклись от его дела. Гвинет понимала, что теперь он не смеет вернуться в Шотландию. А Рована обвиняют в том, что он поддержал мятеж Джеймса!

— Благодарю вас, — произнесла она с трудом.

Елизавета внимательно взглянула на нее:

— Я хотела бы сказать, что все будет хорошо. Но, боюсь, я слишком много пережила, чтобы лгать. Вот что я могу вам сказать: я верю, вы всегда будете делать то, что правильно, и Бог, конечно, благословит вас.

Благословит ли их Бог?

Не доверяй правителям…

Она должна быть сильной. Она должна верить.

В конце недели к ней пришел Джеймс, слишком веселый, если учесть, что он по природе был суров и не любил открыто проявлять свои чувства. Все же он всегда был хорошим другом Рована и королевы. Как печально, что эта дружба так ужасно оборвалась!

— Когда вы в последний раз видели милорда Рована? — с тревогой спросила его Гвинет.

Джеймс поведал ей о том, как он и Рован в последний раз встретились у границы.

— Я думаю, что со временем его надежда оправдается, — заверил он молодую мать. — Ленноксы боятся его власти, но… Леди Леннокс ведь здесь? — спросил он с лукавой иронией. Потом он снова стал разглядывать малыша и наконец сказал: — Ну, он совсем крошечный. Очень хорошие волосы. Похоже, они у него от отца. — Он взглянул на Гвинет и добавил: — И в его жилах тоже течет кровь королей.

— Это-то мне и не нравится. Я ужасно боюсь за него.

— Вот как?

— Мне кажется, что дети королей всегда со страхом думают: чего могут захотеть другие королевские дети?

Джеймс взглянул на нее и ответил:

— Я бы никогда не попытался причинить вред моей сестре. Я лишь надеялся положить конец тирании ее идиота мужа и не дать его семье окончательно потерять разум, а жадным до власти баронам — уничтожить мою страну из-за этой жажды власти.

Гвинет молчала. Она спросила себя: знает ли и верит ли Мария, что ее брат никогда не причинил бы ей вред? — и вздрогнула от страха.

Она удивилась, когда Джеймс по-отцовски обнял ее рукой за плечи.

— Мария не казнит Рована, — сказал он, явно угадав ее мысли. — Вы знаете, как она относится к насилию.

— Да.

— На этот счет не беспокойтесь, — посоветовал Джеймс. — Королева вызывает вас обратно к себе. Более того, вы уже видели, что пишет вам Мария. Она попросила, чтобы вы вернулись. Вы нужны ей, чтобы внести в ее жизнь немного разума, хотя она сама не осознает этого.

— Она, должно быть, очень сердита на Рована, раз отправила его в тюрьму.

— Сначала придите к ней как подруга, только после этого вы сможете заговорить с ней о лорде Грэме.

— Я постараюсь запомнить все, что вы сказали, и все, чему я научилась, так часто бывая в вашем обществе.

Джеймс улыбнулся: он был доволен ее словами.

— Вы скоро уедете. Дай вам Бог удачи!

Гвинет поблагодарила его и заверила, что между ним и Марией тоже в конце концов наступит мир. Но на самом деле она не знала, будет ли так. И боялась.

Боялась просто потому, что в жизни тех, в ком течет королевская кровь, всегда бывает мало мирных дней.

Гвинет тихо прожила в Тауэре еще один месяц.

Все это время она словно разрывалась на части. Она не могла покинуть своего малыша, когда он еще такой крошечный, но и не смела оставаться здесь дольше, хотя в каждом известии, которое приходило из Шотландии, говорилось, что королева видится с Рованом. Мария решила отменить суд и лишь настаивала, чтобы Рован дал клятву быть целиком и полностью верным ее престолу и ее мужу-королю.

Слушая некоторые рассказы о своем муже, Гвинет втайне ругала его.

«Поклянись во всем, чего она хочет. Спаси себя!» — мысленно подсказывала она Ровану.

Но она хорошо его знала: он поступит правильно, обдуманно и правдиво. Он никогда не даст клятву, которую не собирается выполнить. Рован просто откажется присягнуть Дарнли или проклясть Джеймса Стюарта, иначе быть не может.

Наконец настал день, когда она должна была оставить сына на попечение Томаса, Энни и кормилицы.

— Вы просто красавица. У вас снова фигура как у девушки — так скоро после родов. Иногда кажется, что вы, слишком молоды, чтобы быть матерью этого прелестного малыша.

У верной служанки были на глазах слезы — признак искренней печали о том, что она не едет в Шотландию вместе со своей госпожой. Но Гвинет сказала ей, что может доверить Дэниела только его крестным родителям.

Гвинет плакала, когда обнимала мальчика, а потом целовала на прощание Томаса и Энни.

Ей дали сопровождающих, которые должны были охранять ее до границы с Шотландией. А на границе ее встретит отряд шотландских солдат, чтобы благополучно доставить фрейлину королевы Марии в Эдинбург.

На лужайке стояла леди Маргарита Дуглас. Она все еще была под арестом. Должно быть, пожилая дама узнала, что Мария потребовала вернуть Гвинет, а не ее. Гвинет похолодела, услышав ее крик:

— Ведьма! Шлюха! Уезжай! Она отпускает тебя, потому что ты предала королеву Марию. Не думай, за меня не просят! Меня держат здесь несправедливо! А ты… принесешь королеве свои заклинания и чары, а теперь — и к королю, моему сыну! Я знаю: это ты, ты разожгла вражду. Моего сына не любят там из-за таких ведьм, как ты! Ты умрешь, шлюха и ведьма, и сгоришь в адском пламени!