Овсей Фрейдзон - Фрося. Часть 1

Фрося родилась и выросла в небольшой деревушке Курячичи, что под Поставами, в довольно бедной польско-белорусской семье. Она была младшей среди четырёх дочерей неудачливого крестьянина и его измученной тяжёлой работой и вечной нуждой жены.

Несколько лет назад отец Фроси ушёл в Варшаву искать счастья в большом городе, где он надеялся разбогатеть, и уже долгое время от него не было никаких вестей. Старшие сёстры одна за другой вышли замуж и разъехались в разные концы Польши, с одной из них уехала их престарелая больная мать.

К этому времени Фрося расцвела, была довольно рослая и статная, на миловидном круглом личике горели сапфирами большие глаза, курносый носик был усыпан дождиком веснушек, и до пояса спускалась пшеничного цвета толстая коса, в которую она кокетливо вплетала голубую ленту.

По совету сестры, уезжающей вместе с мужем и матерью в далёкий Белосток, Фрося отдала единственную коровку соседям — может, временно, а может, навсегда, кто знает, как у неё сложится судьба, зарезала двух оставшихся курей и отправилась в город Поставы, где её обещали взять на работу и проживание дальние родственники отца.

Фросю действительно приняли в дом, и при этом очень хорошо, им была кстати молодая, красивая, здоровая и смышлёная девушка. Ей смело вручили ключи от лавки, которую они содержали, где местная шляхта могла купить наряды и повседневную одежду, обувь, шляпки и прочую мелочь, в которой нуждаются женщины.

Родственник часто отсутствовал дома, ездил за товаром то в Варшаву, то в Вильнюс, а, бывало, и подальше. Его разбалованной жене тяжело было справляться по хозяйству и в магазине, да ещё воспитывать двоих детей-подростков, и хоть у них была семейная пара наёмных работников, но бедная родственница пришлась как раз ко двору.

Фросе очень нравилось обслуживать покупателей, её врождённая улыбчивость, звонкий голос и сноровка прельщали людей, и доход магазина с того времени, как там стала работать Фрося, значительно увеличился. Хозяин был доволен и платил ей доверием, хорошим отношением и жалованием не обделял.

Благодаря своей работе у Фроси в городе появилось много знакомых женщин и девушек из разных сословий, и они часто в выходной день звали её на посиделки на завалинке и на вечера в богатые дома местной элиты.

У заневестившейся Фроси, а ей уже пошёл девятнадцатый год, появилась куча ухажёров, и многие кавалеры хотели добиться её благосклонности, и больше всех в этом преуспели Алесь и Степан. Последний был сыном местного кузнеца. Молодой человек к этому времени уже выстроил дом на краю города, обзавёлся там своей кузней, и ему очень нужна была в дом подходящая хозяйка. Фрося очень даже годилась на эту роль, ему не надо было её приданого, которого и не было, но зато она была деревенской и не чуралась любой работы по хозяйству, ну и, конечно, была само обаяние.

Часто приходил на завалинку племянник местного ксёндза Алесь и буквально пожирал взглядом девушку. Не раз просил дядю (а Алесь был сиротой и ксёндз вырастил и дал ему образование в Германии) заслать к Фросе сватов. Ксёндз был категорически против этого союза. Главная причина была в происхождении Фроси. Хоть она была и католичка, но девушка только наполовину была полячка. К тому же Фрося была из бедной семьи и малограмотная, и ксёндз всячески отговаривал своего племянника от этого недальновидного поступка.

Фросе очень нравился интеллигентный, с хорошими манерами, грамотный и вежливый, с тонкими чертами лица Алесь. Он не раз уже встречал девушку после работы, когда она закрывала магазин, и провожал до соседнего дома, где Фрося жила у родственников. Прощаясь, он целовал ей руки и всегда дарил какой-нибудь маленький подарочек — шарфик, брошку или другую какую-нибудь мелочь.

Девушка знала о намерении двух парней взять её в жёны, но если честно, сердце её склонялось в сторону Алеся, хотя и Степан был ей тоже не безразличен, но скорей всего она питала к нему только дружеские чувства.

Шёл тридцать девятый год, ксёндз намеренно отправил племянника по каким-то выдуманным делам в Варшаву, а тут и разыгрались известные события, в Польшу вторглись германские войска, а в Западную Белоруссию советские, и город Поставы вошёл в состав Советского Союза в республику Белоруссию.

Дальше события развивались достаточно быстро, новые власти стали наводить свой порядок, отбирались магазины и фабрики, изымали из хозяйств лишний скот и инвентарь, а лишним бывали, что и вторая корова, и третья свинья, освобождали от излишков амбары и клети… и, понятно, не многим это нравилось.

Фрося лишилась работы и спокойной размеренной жизни, в доме её родственников начались скандалы, ушли работники, и хозяйка дома перекинула большинство домашних хлопот на Фросю. Девушка вынуждена была мириться с этим, ведь уйти ей было некуда.

Алесь не вернулся, да и как он мог это сделать, ведь он оказался совсем в другой стране, а жизнь Фроси стремительно превращалась в ад, хозяин запил, жена его стала сущей мегерой, цеплялась к девушке по всякому поводу, загрузив работой до предела.

Выбитая из привычной жизненной колеи, хозяйка только закатывала истерики мужу, а тот, выходя из запоя, сидел в доме мрачней тучи и проклинал на чём свет новые власти и порядки. Часто к нему стали наведываться по ночам сомнительные люди, с которыми он запирался в своём кабинете, и они там о чём-то спорили до утра и расходились лишь на заре.

Степан быстро приноровился к новой власти, продолжая работать в своей кузне. Он выполнял заказы новых властей, вошёл в комитет управления городским хозяйством и в комиссию по выявлению вражеских элементов. В это время всюду по городу начались аресты и высылка семей выявленных врагов, кулаков, фабрикантов, держателей домов терпимости в далёкую Сибирь и в республики Средней Азии.

В один из дней такая комиссия нагрянула в дом, где жила Фрося. Её родственника обвинили в незаконных сборищах, в подрывной деятельности против советской власти, в сокрытии золота и драгоценностей. После обыска и изъятия компромата судьба этой семьи была предрешена — сутки на сборы и в дальнюю дорогу.

Один из членов этой комиссии, участвующей в обыске, был Степан, он отвёл Фросю в сторону и шепнул:

— Фрося, уходи быстрей отсюда, а иначе загремишь со своими родственничками, хватай, что под руки попадётся, я помогу тебе выйти через чёрный ход со двора…

Он вывел растерянную девушку на улицу и посоветовал, прежде чем вернуться назад в избу к другим членам комиссии:

— Слышь, Фрося, дождись меня около костёла, я скоро приду, и мы решим твоё будущее…

Степан привёл девушку к себе в дом, где он жил один и предложил без обиняков:

— Выходи за меня замуж, и это нужно провернуть как можно скорей, чтобы не было пересудов…

Разве такого предложения и объяснения ожидала девушка, но положение Фроси и в самом деле было незавидным. Что оставалось ей? Возвращаться в деревню и ждать Алеся или вернуться в дом к родственнику и разделить его участь, отправившись в изгнание? Не лучше ли было принять предложение от человека, который ей не был противен, и, более того, она питала к нему вполне дружеские чувства. Любви не было, но она на этот раз проявила несвойственную ей слабость:

— Стёпушка, как же я буду жить с тобой в одной хате до свадьбы?..

Степан нахмурился:

— За кого ты меня принимаешь, я разве не ведаю, где мы живём и сколько вокруг досужих языков…

Степан и правда не позволил себе никакого насилия по отношению к испуганной девушке, более того, завёл её в хату, а сам ушёл жить в кузню.

— Ты не думай, у нас будет всё по-людски со свадьбой и прочим, а ты пока тут хозяйничай, обвыкай…

Фрося не часто встречалась со своим женихом, тот или работал, или заседал в различных комиссиях, но, сталкиваясь иногда во дворе, она ловила на себе его похотливые взгляды, и по сердцу пробегал холодок, то ли от страха, то ли от отвращения. Она уже точно для себя решила, что полюбить жениха вряд ли сможет, но всё же надеялась, что со временем привыкнет, живут же так многие бабы и ничего.

Вместе с ней в доме обосновалась мать Степана, и это во многом спасало ситуацию, и без того сплетен хватало, городишко-то маленький. Летом сорокового года сыграли скромную свадьбу, на которой не оказалось родственников Фроси, а только Степанова родня, руководители местной власти и несколько ребят и девушек из бедных семей, развлекавшихся вместе с молодожёнами когда-то на завалинке.

На свадебном столе было всё, как положено. Он был заставлен традиционными для этих мест закусками, всюду между блюдами красовались бутыли с самогоном, местными винами и наливками, и даже напротив высокопоставленных гостей блестели сургучом пробки от бутылок казённой водки. Молодёжь и подвыпившие пожилые люди лихо отплясывали под аккомпанемент местных знаменитых музыкантов еврейского происхождения. Скрипка, кларнет и барабаны в руках виртуозов творили чудеса, зазывая танцующих в круг на польку, лявониху и другие зажигательные танцы, а в перерывах молодёжь под общий смех состязалась в частушках под залихватскую гармошку.

И вот последний пьяный гость покинул двор, родственницы и соседки, наскоро кое-как прибрав со столов, разбрелись по своим дворам, а на крылечке осталась сидеть молодая пара — Степан в новом костюме и Фрося в нарядном белом свадебном платье с фатой, покрывающей её шикарные волосы. В печальных глазах невесты застыли слёзы, а сердце готово было выскочить из груди, кровь пульсировала в висках вместе с неотвязной мыслью: «Боже мой, что я наделала, что я наделала…»

Степан выкурил подряд две цыбарки, взял Фросю за руку и молча завёл в дом. Они прошли в заднюю комнату, жених сорвал фату и впился жадно в сочные губы невесты, а Фросе вспомнился в этот момент нежный поцелуй Алеся перед отъездом в Варшаву, и сердце защемило тоской.

Степан резко отстранился и стал быстро раздеваться, многозначительно поглядывая на зардевшуюся Фросю. Под грузным телом мужчины заскрипела кровать, она взглянула в его сторону и увидела, что тот уже лежит, накрывшись до груди лёгким одеялом.

— Стёп, а Стёп, отвернись, пожалуйста, неловко как-то…

Но Степан даже и не подумал, он лежал на боку, положив на согнутую руку голову, и, ухмыляясь, разглядывал оробевшую невесту:

— Ну-ну, давай быстрей, и так столько время рядом ходил, как кот около сметаны… — и загоготал.

Фрося стыдливо сняла свадебное платье и, обнажённая, быстро юркнула с другой стороны кровати, натянув одеяло до глаз.

Они полежали молча некоторое время, потом Степан притянул к себе упругое тело невесты, подмял под себя, и, неловко раздвинув ей ноги, вошёл в девственные глубины, до сих пор не ведавшие соития с мужчиной…

Пронзительная боль от низа живота, казалось, прострелила в голову, суетливые и резкие толчки в глубине её тела отзывались ударами пульса в висках, но вдруг эта пытка закончилась, и на Фросю накатила мысль, а как же это произошло бы с Алесем… И из глаз по щекам побежали к губам горькие слезинки.

Степан неуклюже отвалился от измученного тела Фроси, развалился на своей половине кровати и вскоре захрапел. Молодая жена до утра не сомкнула глаз, душу разрывала тоска, обида и горечь о невозвратном, и подспудно тяготила мысль о допущенной страшной ошибке.

Как только стало светать, она подскочила с ложа, быстро оделась, умылась и пошла выполнять обязанности хозяйки: подоила корову, насыпала зерна курам и вывалила свиньям обильные остатки со вчерашнего свадебного стола.

Вернувшись в хату, обнаружила, что муж уже поднялся, сидит за столом и пьёт из кружки простоквашу.

Степан посмотрел хмурым взглядом на Фросю и заметил:

— А тебе не кажется, что подобает подавать завтрак мужу перед тяжёлым рабочим днём?..

Фрося потупилась:

— Стёпа, а откуда я знала, когда ты поднимешься, ведь надо по хозяйству управиться…

— Ну, так теперь подгадывай…

Он свернул цыбарку из махорки, выкурил, сидя на крылечке, и отправился в кузню, откуда через несколько минут раздался стук молота о наковальню.

Жизнь вошла в свою колею, Фрося занималась домашним укладом, приводя холостяцкую хату мужа в порядок уже на правах полноценной хозяйки. Дом был ещё почти новым и большим, она тщательно выдраила полы, вымыла окна, и в комнаты хлынул весёлый свет летнего дня… Затем она навела красоту на кухне, развешала занавески, в доме стало чисто и уютно, но на Степана это не произвело особого впечатления. Он ничем не выразил радость по этому поводу и благодарность молодой жене, хотя было видно, что остался доволен.