Овсей Фрейдзон - Фрося. Часть 1

Не положено женщинам находиться в главном зале храма, а тем более не еврейкам, что им на входе и объяснили. Аню это возмутило до глубины души и она уже сожалела о своём решении приехать сюда:

— Мамочка, как это так, мы что второй сорт или даже третий? Мало того, что не еврейки, так ещё и женщины…

Фрося только улыбалась, в прошлый приезд ей многое стало известно от раввина Рувена о еврейских традициях:

— Успокойся девочка, со своим уставом не лезут в чужой ряд. Я уже это проходила, а моё положение, когда я приехала в первый раз сюда, было куда сложней…

Служба закончилась, раскрылись двери и на улицу стали выходить люди, как и в прошлый приезд Фроси, среди прихожан были одни мужчины, всё в тех же смешных шапочках. Аня поняла, что это и есть евреи, люди с которыми она по рождению связанна корнями. Это были в основном пожилые люди, многие с книжками в руках. Они громко переговаривались на непонятном языке, который был совершенно непохож на английский, уже изучаемый ею в школе. Фрося подняла свою тяжёлую сумку, взяла за руку дочь и пошла к знакомой боковой двери и смело постучалась. На пороге появился улыбающийся, значительно постаревший раввин Рувен. К радости Фроси, он сразу же узнал её.

Старый раввин сердечно поздоровался и пристально вгляделся в лицо рядом стоящей с ней девочки… Не робкая Аня оказавшись под этим внимательным, изучающим её взглядом, смутилась и опустила глаза:

— Входите, входите… Сколько же это лет прошло с той нашей памятной встречи и что на сей раз привело сюда красавицу маму и её милую дочь?

Фрося не ответила, а многозначительно посмотрела на пожилого человека, который без слов обо всём догадался. Дело в том, что зайдя во внутрь, Фрося увидела тот же, что и в прошлый приезд, большой стол, за которым сидело несколько пьющих чай евреев, не сняв своих диковинных шапочек.

Они поздоровались с вошедшими на своём языке, это было хорошо понятно по их кивкам и улыбкам. Рувен быстро переговорил с ними на своём языке и те распрощались, по-прежнему улыбаясь гостям, покинули комнату. Пожилой человек усадил новых гостей за стол, налил им чаю из того же самого пузатого самовара, как и в прошлый давний приезд Фроси, как и тогда подвинул вазочки с печеньем, при этом, не сводя ласкового взгляда с Ани:

— А-шейнэ идише мейдул…

Как будто про себя произнёс раввин и пояснил для гостей:

— Я сказал, что очень красивая еврейская девочка…

И обратился к Ане:

— Пей, майнэ таерэ тэй, пей, моя дорогая чаёк и угощайся сладостями, а мы пока поговорим с твоей мамой… Я не забыл, тебя зовут Фрося?

Женщина в ответ подтвердила кивком.

— Ну, расскажи о причине вашего приезда, чует моё сердце, что на сей раз, ты появилась у меня по другому случаю, чем в прошлый раз…

И Фрося поведала раввину про цель их визита:

— Уважаемый Рувен, я всё рассказала девочке о её происхождении и о том, как она попала в мои руки.

У меня нет никакого тайного смысла, благодаря вашей помощи, моя семья очень хорошо стоит на ногах, просто так повелело моё сердце. Я ей всё поведала, но ни к чему не принуждала, она сама изъявила желание сблизиться со своим народом, а я этому препятствовать не буду. Уважаемый раввин, мы бы очень хотели узнать, можно ли сейчас в связи со смертью вождя народов, выяснить что-нибудь о судьбе Ривы?…

Это ведь несправедливо, что она до сих пор не знает, что её дочь жива, хотя я этого и очень страшусь, для меня потерять Анечку, почти равносильно смерти…

Фрося, положила на свою ладонь кулон, висевший на цепочке на шее у Ани и показала Рувену:

— Моей девочке сегодня исполнилось двенадцать лет, мы специально приехали в этот день, как вы мне и говорили почти пять лет назад.

Для того, что бы отметить этот праздник, я привезла свеженькие продукты со своего огорода, со своего погреба, из-под своей коровы и только вчера зарезанных курей… Вы не волнуйтесь, сало я не стала брать с собой, я ведь узнала у ксёндза, что евреи свинину не едят…

Фрося ещё не успела договорить, как раввин опять зашёлся своим звонким заливистым смехом на высоких нотах, он гоготал так же, как и в ту первую их встречу. Он опять вытирал ладонью слёзы со щёк и глаз, выступившие в изобилии:

— Вот что, мои дорогие, сейчас вы пойдёте куда-нибудь погулять, если хотите, то можете остановиться у хорошо тебе знакомого Ицека. Он живёт теперь в квартире Соломона, а тот уже два года, как умер, да будет благословенна о нём память. Сейчас ступайте с миром и приходите в пять вечера, а сумку с продуктами забирай к Ицеку, а тут мы сами всё приготовим, будет праздник.

Чтобы скоротать время и заодно навестить старого хорошего знакомого, Фрося с Аней отправились в гости к Ицеку. Они смело постучались в знакомую Фросе дверь квартиры, где раньше жил старый Соломон, а теперь проживал его внук. Мать с дочерью хорошо помнили, как он тепло к ним относился, когда наезжал в Поставы.

Дверь открыла молодая, но весьма не симпатичная женщина. Не трудно было догадаться, что это и есть жена Ицека. У неё был широкий нос, толстые губы, круглый подбородок, а в выпуклых сонных глазах при виде гостей, отразилось удивление и недовольство. Женщина была неряшливо одета, выпирающий на засаленном халате живот, говорил о том, что она беременна. Фрося стоя на пороге, попыталась объяснить, кто они и к кому пришли, но та не впускала их в дом, подозрительно оглядывая, явно подыскивая повод выпроводить непрошенных гостей.

И когда Фрося уже собиралась развернуться и уйти, из-за плеча жены вдруг выглянул Ицек. Он доброжелательно заулыбался гостям, что-то гневно сказал на своём языке неприятной женщине, а та, не осталась в долгу и Фрося с Аней стали присутствовать при семейном скандале, явно разыгравшемся из-за них. Фрося подняла свою тяжёлую сумку и развернулась, чтобы уйти, кивнув дочери следовать за ней, но Ицек поспешно отодвинул в сторону свою сварливую жену, взял за руки гостей, и завёл в квартиру. Чувствовалось, как ему неприятно и стыдно перед гостями за поведение жены.

Он усадил их на диван и поинтересовался о цели визита, и чем может помочь. Фрося сообщила ему о причине, заставившей их зайти к нему в дом, и зачем они приехали, что им нужно скрасить время где-то до пяти часов вечера, а затем им следует явиться в синагогу на торжество.

— Ицек, нам возможно нужно будет переночевать одну ночь и я готова за это заплатить.

На что Ицек протестуя, замахал руками:

— Бог с тобой Фросенька, о чём ты говоришь, заверяю, что у нас хватит места для вас и я буду очень рад оказать эту услугу, а о деньгах даже слышать не хочу.

Присутствующая при этом разговоре его жена на этот раз молчала, не выказывая ни гневного протеста, ни особой радости.

После того, как Фрося сообщила, что они привезли целую сумку свежих продуктов с собственного хозяйства, настроение у жены Ицека резко улучшилось. Она тут же завладела сумкой и пошла на кухню, заявив, что скоро они будут обедать. Ицек был сконфужен поведением своей беспардонной жены, но Фрося его успокоила:

— Не волнуйся, всё в порядке, мы вас сильно и надолго не стесним, переночуем ночку и поедем домой, там же у меня хозяйство, дети и Вальдемар…

Как она мысленно жалела такого хорошего парня попавшего в объятья «мерзкого удава». К пяти вечера Фрося с Аней в сопровождении Ицека, отдохнувшие и сытые явились в синагогу. Когда они зашли в боковую комнату, сразу увидели накрытый праздничный стол, на котором стояли бутылки с традиционным сладким вином, тарелки с многочисленными закусками, с аппетитнын запахом и видом, а посередине в громоздких подсвечниках возвышались двенадцать больших свечей. Вокруг стола стояли мужчины и женщины, подростки и дети, которые шумно приветствовали вошедших, хлопая и выкрикивая:

— Мазл тов, Мазл тов!

Фрося шёпотом объяснила растерянной дочери, что это им все желают счастья… Ошеломлённую Аню взял за руку раввин Рувен и подвёл к тому месту у стола, где стояли свечи. Он поставил её напротив себя и стал читать молитву… Все мужчины кивали головами и иногда вслед за раввином произносили:

— Амэн.

Сквозь поток странного непонятного языка Аня явно услышала имена — Меир и Ривека, она поняла, что это имена её родителей. Раввин произнёс последние слова молитвы, все хором сказали дружно:

— Амэн!

И отголоском с опозданием в полной тишине вдруг прозвучал тихий голос Ани:

— Амэн…

Затем, раввин вдруг подошёл к Фросе, взял её за руку, подвёл к Ане, стоящей напротив свечей. Он вручил ей зажжённую тринадцатую свечу и предложил зажечь двенадцать, стоящих на столе:

— Эти свечи олицетворяют все годы жизни девочки, которые ты подарила спасённой еврейской кровинушке. Мы знаем, что где-то живёт мать, родившая эту замечательную девочку и даст бог, когда-нибудь они встретятся и упадут друг другу в объятия…

Все присутствующие в разнобой закричали:

— Амэн, амэн!..

А раввин продолжил:

— Евреи не становятся на колени ни перед богом, ни перед людьми, но ты должна знать, что не существует тех слов благодарности за твой душевный поступок, потому что он шёл от веления твоей благородной души… Мы знаем, что Ханочка, позволь мне сегодня её так называть, стала для тебя Неотъемлемой частью жизни, настоящей дочерью, которая воспитывается наравне рядом с двумя твоими сыновьями. Мы высоко оцениваем и сегодняшний твой поступок — ты, привела девочку к своему народу, и это зачтётся тебе перед богом, а люди уже сейчас выражают благодарность, восхищение и любовь…

Женщины плакали навзрыд, прослезились и мужчины, слёзы потекли из глаз и у Фроси с Аней. Мать, не вытирая их, поджигала одну за другой свечу, вспоминая каждый годик прожитый вместе с дочерью. Когда последняя свеча была зажжена, раввин, уже весело глядя на Фросю с Аней, заговорил:

— Все! Твоя дочка уже взрослая и сама несет ответственность за свои поступки. Ей исполняется 12 лет. Как готовиться к этому дню? Как его праздновать? И в чем его смысл? Рамбам пишет: «Девочка в двенадцать лет и один день, мальчик — в тринадцать лет и один день достигают совершеннолетия в исполнении заповедей». Это возраст перехода из детства в отрочество. Во многих культурах существует церемония перехода от детства к отрочеству. Характер этой церемонии зависит от исторических обстоятельств, культурных ценностей и прочего. В иудаизме характер этой церемонии определяется двумя словами: принятие ответственности. Ответственности за что? За свои отношения с людьми (доброта, помощь, честность и так далее) и со Всевышним (соблюдение заповедей и изучение Торы). Ответственность за мысли и намерения, и за слова, и поступки. Бат-мицвой называют и девочку, достигшую двенадцатилетия, и день достижения двенадцатилетия.

У еврейской женщины есть три самых главные «женские» заповеди — соблюдение чистоты семейной жизни, отделение халы и зажигание субботних свечей. Эти три заповеди — основа существования еврейского дома и всего еврейского народа.

После возвращения с празднования Бат-Мицвы, Фрося с Аней благополучно вернулись домой. Перед отправлением поезда они сделали многочисленные покупки, благо, здесь в Вильнюсе, было что купить и чем порадовать домашних. Дни потекли обычным порядком и казалось, ничего в их жизни не изменилось. Фрося по-прежнему занималась хозяйством. В воскресный день вместе со своей подругой Олей отправлялась на базар, в доме царил порядок и покой. Они договорились с дочерью, что пока Аня не будет носить свою цепочку с шестиконечной звёздочкой, чтобы не навлекать лишние вопросы братьев, а особенно чужих людей и та безропотно согласилась.

Дети несмотря на одинаковое воспитание, по мере взросления, очень разнились друг от друга, как внешне, так и наклонностями и привычками. Стасик в свободное время вечно что-то мастерил под навесом около сарая, следил за порядком в их разросшемся хозяйстве, чинил, когда надо было забор, загоны для свиней, косил траву на зиму для коровы, не чурался никакой грязной работы, был молчун, всё реже участвовал в детских развлечениях сестры и младшего брата. Учился он весьма средне и то, благодаря во многом Ане, которая следила за ним, заставляла делать уроки, объясняла терпеливо не понятное, умудрялась подсказывать на уроках, и даже, вытаскивать контрольные и диктанты, рискуя навлечь на себя недовольство учителей.

Сама же она училась с лёгкостью и хорошо, была активная общественница, много читала, в том числе достаточно серьёзную литературу и библиотекарша ей тихонько подсовывала редкие книги, и любила со смышлёной девочкой их обсуждать. Аня с восхищением приобщалась к миру поэзии и сама втайне от всех писала стихи, показывая только некоторые младшему брату, который ей устраивал разнос.