Овсей Фрейдзон - Фрося. Часть 1

Стасик достал из ящика кусок сала, ножом аккуратненько впихнул внутрь монету, а затем тщательно загладил отверстие, ни Фрося, ни Аня следа проникновения не увидели. Теперь только остаётся уповать на то, что сало при проверке не изымут и по дороге не украдут, а Алесь обнаружит без эксцессов эту ценную передачу. Отправка письма и посылки особых трудностей не вызвало, хотя пришлось укладывать вещи в ящик по новой после тщательной проверки офицером госбезопасности. Хорошо, что Фрося предусмотрительно взяла с собой в комитет Стасика, который быстро всё распределил обратно по своим местам.

На сей раз, ей не пришлось встречаться с неприятным Владимиром Ивановичем, открытый конверт с письмом принял дежурный и отнёс к нему в кабинет. Через пару минут он возвратился, и сообщил, что всё в порядке, принято, они могут спокойно отправляться домой.

После того, как письмо и посылка успешно ушли к Алесю, жизнь Фроси потекла в нудном ожидании новой весточки от любимого. В следующую ночь после серьёзного разговора с детьми, к Фросе в комнату в ночной рубашке проскользнула дочь, улеглась на кровать рядом с матерью, крепко обняла за шею и зашептала ей на ухо:

— Мамочка, ты же ведь не сомневалась, что я соглашусь с тобой и сделаю всё, как ты скажешь. Я не помню уже нашего папу, но по твоим рассказам он самый лучший в мире человек и я чувствую, как ты его любишь. Конечно, ты должна к нему поехать, скрасить его одиночество, мы не должны тебе в этом помешать, а наоборот, обязаны всячески способствовать этому. Мне конечно, страшно одной ехать в чужой город, к мало знакомым людям, но ты правильно сказала, что всё равно через два года это бы случилось. Я же хочу стать врачом и ты знаешь почему, конечно, во многом, благодаря твоим рассказам о Меире и Риве, мне так трудно называть их своими родителями. За два года я приспособлюсь к большому городу, подучу литовский язык и надеюсь, что поступлю в институт без всякого блата и взятки, о которых вы говорили с раввином Рувеном.

Может быть, так случится, что вы с папой вернётесь очень скоро домой и я буду каждые выходные приезжать к вам в гости. Я и так, пока тебя не будет здесь, постараюсь почаще приезжать к Стасику, он же ведь мальчишка и за ним нужен глаз да глаз. Мы уже завтра начнём готовиться с ним к поступлению в техникум. Он, конечно, большой тугодум, но я знаю, как на него повлиять. Ничего, посидим за книжками подольше и он, что поймёт, что зазубрит. Конкурс в наш техникум ведь небольшой, главное, хоть на троечки сдать экзамены. А, вот, я волнуюсь за Андрейку. Он же такой у нас талантливый, а в голове ветер. Как он там, в той тайге будет учиться, наверно и книг подходящих под рукой не окажется. Хотя ты говорила, что папа очень умный и образованный, дед тоже говорил об этом, но ты проследи за ним, а то он уже хвастается, как будет ходить в тайгу на охоту, ловить в речках каких-то хариусов, омулей и не помню уже, ещё кого-то. Он целый вечер просидел над картой, что-то мерил, высчитывал, шептал, а глаза, как у безумного. Мам, Стасик тоже с тобой согласен, он останется здесь дома и очень хочет поступить в техникум, ведь ты знаешь, как он любит всякие машины, моторы, что-то мастерить, чинить или разбирать, и тогда про всё забывает…

Аня, шептала и шептала в ухо матери про себя и братьев, про деда Вальдемара, которого ей безумно жаль. Представляла будущую встречу с папой, как хорошо и дружно будут жить всей большой семьёй, когда они вернутся из далёкого края… Фрося ласково улыбалась в темноте, а дочь продолжала нашёптывать:

— Мамуль, я буду жить и учиться в Вильнюсе, у меня будет возможность по субботам иногда посещать синагогу, я хочу побольше узнать о еврейском народе, думаю, что мудрый дядя Рувен мне в беседах не откажет… Мамочка, ты должна мне часто писать письма, ведь я буду по тебе страшно скучать, мы же с тобой ещё никогда не расставались даже на день, а тут, вовсе неизвестно на какое время. Я хочу быть такой же умной и сильной, как ты мамочка, ты такая смелая, а я страшная трусиха, как бы я тоже хотела, кинуться за любимым на край света, про такое я только в книгах читала, а тут, моя мамочка… ты героиня!..

Фрося не перебивала дочку, гладила по хрупким, но уже девичьим плечам и закусив до боли губу, слушала сладкий шёпот её дорогой девочки. Так обнявшись, они и уснули. На завтра после школы подошёл к маме Стасик, он уже был на пол головы выше совсем не низенькой Фроси и пробурчал:

— Мам, я согласен с тобой и Анькой, буду поступать в техникум, останусь дома, только можно, что бы тётя Оля не сильно меня опекала, сварить там что-нибудь, я и сам могу, ты знаешь, если надо, я и за скотиной посмотрю…

Фрося откинула со лба сына непослушную чёлку, ласково сказала:

— Сынок, я тебе полностью доверяю, вы с Аней у меня самостоятельные ребята. Пойми, мой мальчик, я уезжаю не на один день и не на один месяц, поэтому выслушай меня внимательно. Свиней зарежем, мясо с салом, что тебе оставим, что с собой заберём, нам там это очень даже сгодится. Курей тоже не будет, ни к чему тебе возня с ними, вернёмся с папой, заведём новых. Оля будет приходить, доить и кормить корову, за чистотой в доме слегка присмотрит, постирушку устроит, да, и когда-то тебе супец сварит, негоже без горячего жить. Ты не волнуйся, ей нет времени особо с тобой нянькаться, второго скоро родит… Анютка будет к тебе наезжать часто, она мне обещала, вы только ладьте, у меня и так за вас сердце изболелось…

— Что ты, мама, мы же с ней никогда не ссоримся, она бурчит и пусть, я же знаю, что она мне только добра желает.

Фрося встала на цыпочки и поцеловала своего могучего сына в лоб. Зайдя в комнату к Вальдемару, она застала такую картину — Андрейка, сидя на кровати у деда, показывал ему географический атлас, где красным и синим карандашом были проведены линии, пунктиры, стрелки и кружочки. Он быстро что-то рассказывал деду, а тот только успевал закрывать и открывать глаз. Взъерошив волосы младшему, встретилась взглядом со стариком, тот долго не отводил взгляда своего единственного глаза от Фросиного лица, пока по щеке его не покатилась слеза. Фрося выпроводила сына из комнаты, затем встала на колени перед кроватью, взяла в свои руки безжизненную ладонь Вальдемара и стала покрывать поцелуями.

Через полтора месяца, наконец, пришло второе долгожданное письмо от Алеся. Вся семья собралась около постели Вальдемара и Фрося вслух взволнованно читала послание из далёкой Сибири:

«Здравствуйте дорогие мои дядя, Фросенька и детки!

Трудно передать с какой радостью я получил и прочитал весточку из далёкого моего дома. Как же это приятно, когда тебя помнят, любят и ждут. Как я счастлив, что в моей большой семье всё благополучно и молю бога, что бы дядя меня дождался, ведь в воздухе запахло весной и все поселенцы ждут оттепели. Милая Фросенька, я потрясён тобой, многие из наших получают письма, в которых их жёны и близкие жалуются на тяжёлую жизнь, бедность, скудность в пропитании, и какого им стоит труда отправить к нам посылку. Я восхищаюсь тобой моя жёнушка, твоей сноровке и хозяйственности, трудолюбию, и смелости в принятии решений… Фросенька, из твоего письма я понял, что дети находятся в добром здравии, хорошо учатся и являются твоими надёжными помощниками. Мне очень приятно, что мой дядя, да, продлит бог ему годы жизни, так гармонично влился в вашу семью, я очень ценю его участие в вашей судьбе. Кто бы мог подумать, что мой дядя Вальдемар, который в своё время заменил мне отца с матерью, теперь стал дедушкой моих детей и я уверен, что во многом благодаря его опеке и воспитанию они выйдут во взрослую жизнь достойными людьми…»

Часть письма Фрося прочитала скороговоркой, даже пропуская некоторые слова и слегка зардевшись. Потому что, отдельным абзацем шло обращение к ней, в котором было столько нежных слов любви и благодарности за её верность, отзывчивость, доброту. Он снова и снова возвращался к тому, что, как высоко он оценивает её хозяйственность, сноровку и предприимчивость. Особую благодарность выражал за посылку, все вещи и продукты пришлись кстати, а про сало высказался так, что Фрося радостно заулыбалась, когда прочитала:

«Дорогие мои люди, я резал сало на кусочки и душа моя наполнялась непередаваемым теплом, ведь его касались милые мне руки, а последний кусочек был самым вкусным, этот вкус я буду ещё долго помнить…»

Фрося повернулась к Стасику и поцеловала его в щёку, а тот только передёрнул плечами:

— Ну, мам, брось ты свои нежности, я что маленький.

— Нет сынок, такое маленький не придумает.

Дальше в своём длинном письме, Алесь просил Фросю не горячиться и сто раз обдумать прежде, чем решиться ехать к нему в Таёжный.

Он предупреждал насколько это сложно и как может плохо сказаться на будущем детей, хотя для него это было бы подарком судьбы. Фрося читала эти слова и весело посматривала на детей, а те ей в ответ улыбались. Вот, письмо дочитано, дети с матерью стали бурно обсуждать прочитанное, даже сдержанный Стасик и тот, стал выражать радость, что их затея удалась. На это Аня ему заметила, что бы он был такой умный в техникуме, а то уже три дня бьются с одной и той же задачкой по алгебре. Андрей, так вовсе начал пространно распространяться про то, как они скоро поедут с мамой в Сибирь, где будут делать пересадки, какие города будут проезжать и как он с папой будет ходить на охоту и рыбалку… Аня даже закрыла ему ладошкой рот, а Стас погрозил кулаком. Сквозь этот радостный шум вдруг все услышали громкий вздох Вальдемара и как по команде обернулись в его сторону, и увидели, что его лицо расслабилось, рот открылся, а два широко открытых глаза незряче уставились в потолок в последнем обращении к богу…

В последний путь проводить бывшего ксёндза на старое католическое кладбище пришло достаточно много людей. Бывшие прихожане на поминках тепло вспоминали отца Вальдемара, его проповеди, отзывчивое сердце и беззаветное служение богу. Закончились поминки, все разошлись, только Фрося сидела за разорённым столом, уронив голову на руки и тихо с подвыванием плакала. Никто её не трогал, Оля с Аней убирали со стола посуду и оставшиеся продукты, стараясь при этом громко не бренчать, а Стасик с Андреем разбирали, уносили в сарай столы и лавки.

Прошло девять дней, в узком семейном кругу отметили эту скорбную дату и Фрося одна отправилась на кладбище навестить, поговорить с Вальдемаром, как она это делала с ним живым все последние двенадцать лет. Даже своей смертью он как бы освободил дорогу для Фроси, что бы она могла осуществить задуманное, поехать к его мальчику оказавшемуся в таком тяжёлом положении…

Закончилась пасхальная неделя, а за ней подступила посевная, но на этот раз Фросе некогда было особо заниматься огородом, она совсем закинула базар, все помыслы и поступки закрутились вокруг предстоящего отъезда к Алесю.

В первую очередь надо было подумать о получении разрешения на въезд в зону поселения. Она записалась на приём в КГБ к знакомому ей начальнику, Владимиру Ивановичу. И снова тот же кабинет, те же пристальные глаза буквально пожирают её взглядом. Фрося не отводя от него своих сапфировых широко распахнутых глаз, поведала, в чём заключается её просьба:

— Владимир Иванович, я бы хотела к середине лета уже отправиться вместе с сыном к мужу в Сибирь, очень вас прошу, не тянуть с запросом. И в свете последних событий, происходящих в нашей стране, хотела бы ходатайствовать перед властями, чтобы вернуть доброе имя моего мужа, ведь я нашла несколько свидетелей его подпольной деятельности…

Молодой человек поднялся с кресла, обошёл стол, заложил руки за спину и стал нервно ходить взад-вперёд за спиной Фроси. После долгого молчания он, наконец, заговорил:

— Уважаемая Фрося, я думаю, что разрешение на поездку к Алесю Цыбульскому ты получишь, но это займёт какое-то время. Заявление с ходатайством о реабилитации надо написать, приложить документы и имена свидетелей и где положено, разберутся в этом вопросе.

Но сейчас не для протокола, ты только мне скажи, зачем тебе это надо, столько мороки, столько проблем, ехать к чёрту на кулички за лишениями к человеку с которым переспала несколько раз, к человеку который за двенадцать лет неизвестно в кого превратился, бросать хозяйство, достаток, привычный уже образ жизни. А я тебе предлагаю всё оставить, как есть и своё покровительство…

И с этими словами плотно положил ладони к ней на плечи. Фрося не вскочила, не закричала, осталась сидеть, как сидела, только руки лежавшие на коленях сжались в кулаки.

Не поворачивая головы, она заговорила:

— Быстренько сними свои нахальные, похотливые руки с моих плеч гражданин начальник, покровитель одиноких, обездоленных баб. Привыкли тут, что мы рта боимся открыть. Вам плевать на наших детей, на наши натруженные спины и руки в мозолях от тяжёлой, часто не женской работы. Вам стоит закорючку поставить и мы уже в Сибири. Ты можешь сейчас лишить меня возможности поехать к любимому и замечу, не на курорт, человеку, который под страхом смерти выполнял задания подполья в логове у врага, а его, толком не разобравшись, запёрли на длительный срок в неволю, на медленную смерть, от жены, от детей, от нормальной жизни. Так почему не воспользоваться бабёнкой и не предложить ей покровительство в постели, а куда она денется, раздвинет ноги, жить то хочется. У баб, ведь за детей сердце болит и страшно до жути, оказаться в лапах органов. Найдутся такие и немало, что примут изголодавшего кобеля в объятия, а куда нам деться. Но не на ту нарвался начальничек, не сделаешь то, что тебе положено сделать, так я на тебя управу найду, не те времена, кое-что тоже понимаем и слышали. А если всё же удастся тебе угробить мои надежды и своей властью ещё больше обездолить бабу, так я тебя из-под земли достану, своими вот этими руками, перелопатившими гектары земли, перевернувшими тонны навоза, шею твою перекручу, как курёнку!..