Овсей Фрейдзон - Фрося. Часть 1

Теперь уже Фрося кидала вопросительные взгляды в сторону подруги, ей далеко было не безразлично, узнать мнение Аглаи, и, возможно, получить какие-то ответы.

Наконец, та заговорила:

— Фросенька, я тебя сразу предупредила, что он, человек сам себе на уме. Сёмка где-то лет семь прожил и проработал в этих местах.

Врядли кто-то из здешних толком знает о его прошлом и настоящем. Я же тебе рассказывала о слухах вокруг него, о женщинах, которых он обихаживал, и ни одна не кинула в его огород камешка. Сёмка везде был душой компании — весёлый, щедрый, обаятельный и при этом мало пьющий, не курящий, аккуратный и вежливый, а говорит так, словно профессор какой-то, хотя многие утверждают, что он бывший блатняк, отбывал в этих местах срок заключения. Я тоже заметила, что в последние недели две, он выглядел неважно — похудел, осунулся, пропала его резкость и шаловливость. Даже смеялась над ним, что неужто так любовь подействовала… а он отшучивался, что за такую любовь умереть не страшно. Да, позавчера он заезжал ко мне в магазин, вручил четыре больших пакета, сказал, что это подарки для всех моих членов семьи, что бы мы их открыли на пасху. А вручает заранее, потому что его в это время здесь не будет, срочная командировка. Теперь, я смотрю на это по-другому, он обнял меня порывисто на прощание и сказал, как-то просительно: Аглашенька, если какая будет нужда, помоги во всём Фросеньке, будто это делаешь для меня… Я ему, ты о чём, я и так для неё сделаю, что в моих силах, ведь лучшей подруги у меня ещё никогда не было и на всём свете не сыскать… И, так ему напрямик: Ты, чего тумана напускаешь?… А он, со своей обвораживающей улыбочкой — да, я пошутил, но всякое в жизни бывает… Вот и всё, теперь многое становится понятным, как и многое совсем не ясно…

Фрося резко остановилась, развернулась к Аглае лицом:

— Аглашенька, ты завтра едешь в Сосновск за товаром, там у тебя есть много знакомых, я умоляю тебя, узнай на вокзале, куда он брал билет, ведь скорей всего он уехал на поезде, а он человек приметный и его тоже многие знают в городе, я сама это видела. Семён попал в беду, я точно теперь знаю, сердце не обманешь.

Если ему плохо, я должна быть с ним рядом…

События вокруг Фроси разворачивались стремительно.

Аглая с самого утра уехала в Сосновск за товаром и, конечно же, за нужными для неё сведеньями. Фрося проводила Андрейку в школу, а сама занялась домашними делами. Отделение милиции по договоренности с Василием Митрофановичем в последнее время она убирала после обеда, да и работы там всего было на два часа. Наводя порядок в доме, Фрося ушла в свои думы настолько глубоко, что лёгкий стук в дверь заставил её вздрогнуть.

Она никого не ожидала в этот час и удивлённая пошла открывать нежданному гостю. Распахнув дверь, она увидела на пороге Алеся, ничего не говоря, отодвинулась в сторону и пропустила его в дом. Тот боком протиснулся мимо женщины, словно боясь до неё дотронуться, снял шапку и затоптался на пороге. Фрося, закрыв дверь, прошла в комнату, присела к столу, посмотрела пристально на бывшего мужа:

— Ну, что топчешься, снимай куртку и присаживайся, рассказывай, что привело тебя ко мне…

Алесь присел, суетливо устраиваясь на табурете напротив бывшей жены, поднял на неё глаза, изучая несколько секунд лицо и заговорил:

— Фрося, выслушай меня, пожалуйста…

Она молча смотрела на него, не проявляя нетерпения и он осмелев, продолжил:

— К великому моему огорчению, не всё у нас получилось, как мы этого хотели, как это виделось издали.

В большей степени, в нашей размолвке моя вина, но не отрицай, есть и твоя. Ты разыграла из себя оскорблённую добродетель, а могли бы здесь сразу зажить нормальной семейной жизнью и сыну было бы хорошо, и мы бы опять обрели потерянные чувства…

Фрося резко вскинула голову, но тот замахал руками, призывая не мешать договорить:

— Нет, нет, не перебивай, у меня важные новости и серьёзное предложение. Вчера меня вызывал к себе Василий Митрофанович, вручил казённое письмо, в котором сообщалось, что рассмотрено ходатайство гражданки Ефросиньи Станиславовны Госпадарской по делу гражданина Цыбульского Алеся Яновича, рассмотрено там-то и там-то, в составе таких-то и таких-то и принято решение амнистировать последнего, учитывая его хорошее поведение, прилежный труд в лагере, жизнь без замечаний на поселении, и прочее и прочее… короче говоря, я получил справку об освобождении, могу в ближайшее время уехать отсюда на все четыре стороны, не считая некоторых крупных городов Советского Союза. Фрося заулыбалась, выражая радость от новости и желая поздравить Алеся, но тот опять поднял руки, прося дать ему высказаться до конца:

— Так, вот Фросенька, ты опять в моей судьбе сыграла значительную роль и нет смысла сейчас рассыпаться в благодарностях, потому что их может быть гораздо больше, но всё зависит только от тебя. До летних каникул осталось меньше, чем полтора месяца, думаю уже отработать, хочется по человечески расстаться с коллективом школы, довести своих учеников до конца учебного года, где они сейчас здесь найдут преподавателя сразу по трём предметам, да и нашему сыну надо также завершить учебный год.

Оставаться здесь добровольно я не хочу, правда и в других местах не много есть людей, кто меня ждёт, кто во мне особо нуждается. Моё намерение уехать отсюда, продиктовано в первую очередь тем, что здесь я потерял себя, потерял тебя, потерял спокойное семейное будущее.

Фросенька, я не буду ходить вокруг, да около, а перехожу к главному… Уже ни для кого в посёлке не секрет, что твой Сёмочка охладел к тебе и это не диво, ты, что первая его жертва. Да, ходят слухи, что он вовсе отсюда сбежал, говорят, что дом свой продал и с работы уволился. Ты, не смотри на меня так презрительно, у меня нет злорадства, просто излагаю голые факты. Я не спал сегодня всю ночь, много передумал и пересмотрел в своих поступках, и поведении. Я пришёл к тебе сделать важное предложение, от которого выиграют все и мы с тобой и наши дети. Что было, то было, не стоит ворошить кое-что негативное, возникшее между нами, в этом не мы виноваты, а это сумасшедшее время, не от нас зависящие события и человеческий фактор, но всё можно если не исправить, то залатать.

Мы ещё можем успешно устроить для нас и детей нормальное будущее, в котором будем рядом, я и ты.

Пройдём бок о бок вместе дальше по жизни, мне верится, что вернутся, пусть не прежние, но сердечные отношения, ведь были у нас с тобой счастливые дни и ты ещё, вон какая цветущая женщина.

Я готов хоть сегодня перейти к тебе сюда пожить до нашего с тобой отъезда домой. Обещаю, что никаких компаний без тебя, никаких карт, пьянок и даже брошу курить.

Клятвенно обещаю, что ни одним словом не попрекну тебя за связь с Семёном, ведь у меня и у самого рыльце в пуху.

Мы спокойно соберёмся и в июне тронемся вместе домой в наши Поставы. Слава богу, едем не на пустое место и дом, и хозяйство есть у нас, а к осени я обязательно куда-нибудь устроюсь на работу, хоть в школу, хоть в кантору. А есть у меня и ещё задумка, тут знающие люди просветили, что я имею право на выезд в Польшу, где у меня ведь есть родственники, я там родился и насколько знаю, у тебя тоже найдутся близкие, вот и сбежим с этой страны, которая нам сделала столько добра, так обласкала, что я её покину без всякого сожаления…

Алесь с каждым своим высказанным словом становился всё увереннее. Фросе даже показалось, что он расправил плечи, в глазах появился прежний огонь, в голосе чувствовалась убеждённость, вера в то, о чём он говорит и, конечно же, было видно, как к этому разговору он тщательно готовился, всё продумал и взвесил до мелочей. Всё выглядело в его речи аргументировано, излагал доходчиво и полновесно, не оставляя даже лазейки для дополнительных вопросов.

После своей хорошо продуманной речи Алесь мог ожидать любую реакцию со стороны Фроси, но только не такую — она вдруг разразилась хохотом, смеялась так, что на глазах выступили слёзы. Отсмеявшись, вытерла тыльной стороной руки глаза, и посмотрела серьёзно на мужчину:

— Алесик, неужели ты думал, что я откликнусь на твои предложения, ради своего спокойного будущего забуду твоё предательство, пренебрежительное отношение к себе и твою неспособность понять, оценить любящую женскую душу.

Я ведь смирилась и готова была тебе простить связь с распрекрасной Шурочкой, но только не пренебрежение к себе.

Ты растоптал все мои представления о тебе, вызвал у меня чувство гадливости и жалости, а с этим счастливое совместное будущее не построишь.

Мне не в чем оправдываться перед тобой, если я в чём-то виновата, то только перед своими детьми, но и тут, все мои ошибки и поступки совершены из-за тебя, из-за моей выдуманной любви к тебе. Я не буду реагировать на ту грязь, которая пролилась из твоих уст в сторону Семёна, одно скажу, ты его мизинца не стоишь. Я тебе сейчас кое-что скажу и очень надеюсь на твоё благородство, что ты не будешь распространяться об услышанном по посёлку.

Семён попал в беду, я и сама пока не знаю в какую, но в ближайшее время я поеду за ним, и постараюсь выяснить, и чем только смогу, помочь.

Сколько продлится моя поездка я не знаю, потому что мне предстоит отыскать его следы.

Слышала, что у тебя хватило ума и такта, всё же не вернуться к Александре Кирилловне, а обитаешь в какой-то каморке при школе. После моего отъезда, возвращайся сюда во времянку, поживи вместе с сыном, который в тебе души не чает и скрась его существование во время моего отсутствия.

Хотя, в случае твоего отказа, с этим отлично справится Аглая. Летом, после окончания учебного года мы с Андрейкой по любому возвращаемся в Поставы. О твоём пребывании здесь, я сама договорюсь с Аглаей, за это можешь не волноваться. Как сложится твоя дальнейшая жизнь, решать только самому тебе, тут я, уже не твой советчик и попутчик. Я только умоляю тебя, не обидь Андрейку, ему и так пришлось немало перестрадать из-за наших не сложившихся отношений…

Вот, и весь мой сказ.

Алесь молча поднялся со стула и с побитым видом, опустив плечи, двинулся на выход к дверям. Уже на пороге, оглянулся:

— Жаль Фрося, очень жаль, я всё же рассчитывал на твоё благоразумие, но может всё и к лучшему, с твоим темпераментом мне по жизни было бы, наверное, не справиться. С твоим предложением пожить здесь я, безусловно, соглашусь, подготовь только сына и Аглаю. Мне, совершенно, нет дела до твоего Семёна, поэтому твои предупреждения напрасны.

И уже перешагнув порог, вдруг оглянулся:

— Фросенька, поверь мне, я желаю тебе только счастья, может ещё быть, что мы встретимся, я сделаю всё для того, чтобы при нашей новой встрече выглядеть в твоих глазах достойным, если не твоей любви, то уважения.

Я тебя никогда не забуду и буду вспоминать нашу любовь, а этому ты уже помешать не можешь…

Уже давно закрылась за Алесем дверь, а Фрося всё сидела и сидела на лавке, безвольно опустив руки на колени. Не было больше горьких слёз, не было и гордости за себя, а была пустота, из которой она в данный момент не видела выхода. Только что она своими словами уничтожила предложенное ей спокойное будущее, но не жалела об этом, как когда-то не пожалела об отвергнутом Степане. Она понимала, что ей лучше пробиваться по жизни одной, чем с мужиками, к которым не испытывала уважения, с которыми она себя чувствовала сильным полом, а мужчины эти видели в ней только ломовую лошадь, двухжильную бабу, за спиной которой можно спокойно нести бремя жизни.

Не повстречайся на её жизненном пути Семён, кто его знает, может быть, она и приняла бы предложение Алеся, ведь в его словах было достаточно здравого смысла, что мало баб живёт с мужьями, не годящимися в подмётки. Ведь в Поставах никому не известно о произошедшем в Таёжном, а десяток тысяч километров надёжно укроют всю нелепицу произошедшего с ними.

Семён дал почувствовать ей, что такое быть по-настоящему любимой, желанной женщиной, принял её такой, какая она есть, не пользовался, а высоко оценил её достоинства, о которых она и сама не подозревала. Он пробудил в её теле своими ласками, своим испепеляющим огнём такой вулкан страсти, с которым, наверное, теперь можно жить в памяти до конца своей жизни. Но она не хочет жить только памятью, не хочет она присутствия рядом с собой ни Степана, ни Алеся, никакого другого мужчины, она хочет быть рядом с Семёном.

Где же ты, почему так поступил, куда уехал, зачем?!..

Душа разрывалась на части от всех этих дум, от всех этих вопросов, в ней было место для любви, но не для осуждения Семёна. Женская интуиция подсказывала, просто вопила, ему плохо, он в беде и она должна быть рядом с ним, неважно осуждённым, ограбленным или больным… Конечно же, больным, боже мой, какая она была слепая, его болезненный вид, худоба, бледность, потерянный взгляд… как она могла не распознать в этом плохое самочувствие, поверила в его усталость, в плохое настроение и чёрт знает во что. Дура и есть дура, он смертельно болен, в памяти выстроились все слова в письме, которое он оставил ей на прощанье. Глупышка, он не хотел доставить ей хлопот, а оставил с разбитой душой. Но он же писал, что есть лучик надежды, что они ещё возможно встретятся, а если есть, то они встретятся, и не собирается она жить и ждать, хватит, наждалась. Надо, надо его найти, во что бы это мне не стало, надо его найти, подставить руки и любящим сердцем поддержать в трудную минуту, у него же нет на земле ни одной родной души. Сердце, сердце… ну, конечно же, сердце, эх, как же я забыла, он ведь рассказывал что-то об осколке, который до сих пор сидит под сердцем.