Овсей Фрейдзон - Фрося. Часть 1

Зашла соседка тётя Маня:

— Фросенька, голубушка, ты так неожиданно явилась, надо было сообщить о своём приезде, и мы бы с бабами подготовили бы хоть слегка хату, а то вы как снег на голову. А мужика ты ладного подхватила, и видно, что любит тебя, я всегда знала, что ты не в своего отца, скорей в мать, ведь она тоже в своё время этого поляка в нашу деревню привезла…

А коровка твоя жива, хоть уже и старенькая, но молоко ещё даёт неплохо, и вечером после пастбища я пригоню её сюда, ты готовь в сарае для неё место…

Глядя на детей, полюбопытствовала:

— А чего у тебя такие разные детки, мальчик-то белявенький, крупненький, а девчурка такая малявочка и глазёнки, как угольки…

Фрося, смеясь, ответила:

— Я сама не понимаю, так уродились, девочка очень болела после родов и поэтому так подотстала в весе и росте, но ничего здесь на деревенском воздухе окрепнет и догонит мальчика…

— А, как звать-то твоих деток и мужа?..

— Деток зовут Стасик и Анечка, а мужа Алесь, он работает в городе и будет часто наезжать домой, поможет мне устроиться…

— Бедовая была твоя матушка, не пошла за местного парня, пришлого полюбила и всю жизнь с ним промаялась. Прости господи, непутёвый был твой батюшка, всё места себе не находил, всё искал лучшей доли, так и сгинул где-то, наверно… А ты молодчина, правильно, что в деревню вернулась в это лихолетье, до нас-то война почти и не доходит, живём-то далеко от дорог…

Я очень рада, что ты удачно устроила свою жизнь, у тебя такой красивый и заботливый муж и славные детки. Я всегда любила тебя, Фросенька, такую красавицу и такую работящую, вот тебе Бог и послал счастье…

Чуть-не чуть Фрося выпроводила словоохотливую соседку, сославшись на огромное количество хлопот, но осталась довольна этим разговором, через полчаса вся деревня будет в курсе того, что она рассказала тёте Мане, а это освобождало её от косых взглядов и ненужных вопросов.

День пролетел в заботах. Кроме ранее вымытых в избе полов и окон, она натаскала про запас воды из колодца, стоящего недалеко от ворот дома. Затем натопила ещё не совсем прохудившуюся баньку, дров в поленнице было достаточно, тут и вечер наступил.

Приняла корову от пастуха, завела в сарай на приготовленное заранее место. Привычно подоила свою старенькую бурёнку и осталась довольной, молока им хватит, можно будет и сметанки сделать, и маслица сбить.

Перед сном вымыла в лохани деток, в которой в детстве купали её саму, накормила и уложила их на единственную в хате кровать. (Они с сёстрами спали когда-то кто на полатях, кто на печи, а кто и на лавке).

День выдался нелёгким, уставшая Фрося села на лавку, поставила локти на стол и, положив голову на ладони, глубоко задумалась… Начало темнеть, а Алеся всё не было и не было, но сердце почему-то не хотело верить в плохое. К счастью, вскоре она услышала цокот копыт о грунтовую дорогу и скрип подъезжающей подводы.

Она стремительно выбежала из дому навстречу любимому и сразу же оказалась в его объятиях. После жарких поцелуев они наконец занялись неотложными делами, завели подводу во двор, распрягли лошадь и определили её в сарай рядом с коровой. Затем, быстро перетащили в дом с подводы какие-то вещи, привезённые Алесем.

Пока они были заняты этими хлопотами, он всё рассказывал и рассказывал Фросе про этот такой длинный-предлинный день:

— Фросенька, когда я проезжал мимо дома Степана, видел копошившихся во дворе людей. Среди них я узнал его мать, так что за хозяйство не беспокойся, оно в надёжных руках.

На работе никто не задавал каверзных вопросов, и я получил разрешение пользоваться подводой с лошадью на постоянной основе. Могу тебя обрадовать, я попросил два дня выходных у коменданта и, представляешь, тот даже не поинтересовался зачем, дал без возражений.

Я тут привёз кое-какие свои вещи и продукты, а завтра с утра поеду в Мядель или в Вилейку и куплю там на базаре молодых курей и парочку поросят, пора нам обзаводиться хозяйством…

Фрося ласково обвила руками шею Алеся, и они впились друг в друга жарким поцелуем… Молодые люди почувствовали невероятное возбуждение, разливающееся по всему телу. Трудно было скрыть взаимное влечение и желание, они с неохотой оторвались друг от друга, часто дыша и смущённо отводя глаза, ведь всё это между ними было впервые…

— Пойдём в баньку, мой дорогой муж, а потом я стану тебе настоящей женой…

Взяв сменную одежду, держась за руки, Фрося с Алесем поспешили в баню. В предбаннике они почувствовали неудобство и смущение, и не удивительно, ведь им предстояло оголиться друг перед другом.

Нет, они не могли так быстро преодолеть себя, ведь только души их соединились, а тела ещё не познали той близости, после которой можно было бы мыться вместе.

Покрасневший от смущения Алесь вышел наружу, а Фрося стала стягивать с себя сарафан. Из кармана выпал на пол всё тот же свёрточек, она машинально положила его на полочку и зашла в баню, где с удовольствием отдала тело горячему пару, венику, воде и мылу.

Намылась, оделась, закрутила волосы полотенцем и, выйдя на улицу, позвала Алеся:

— Мойся, дорогой, побыстрей, я приготовлю нам постель…

Пока Алесь мылся в бане, Фрося расстелила на полу в горнице одеяла, накрыла их свежей простынёй и кинула подушки. Затем покормила детей и, раздевшись догола, легла, замерев в ожидании и в предвкушении…

Сердце отчаянно стучало, казалось, что вырвется наружу, в голове роем неслись мысли, память неотвязно возвращала назад, в ту злополучную брачную ночь после свадьбы со Степаном:

— Боже мой, как это будет на сей раз, каким окажется Алесь в постели, ведь в жизни он такой ласковый…

Она сама себе улыбнулась, думая о том, как странно всё сложилось в её жизни. У них уже двое деток, и только сейчас будет первая брачная ночь, и то без венчания, в грехе, и в каком, ведь она официально замужняя за другим, но совесть на сей счёт почему-то была спокойна…

На смену этим мыслям приходили и другие. Насколько ей близость с мужчиной на сей раз будет неприятна, но ведь и со Степаном она иногда чувствовала подобие наслаждения, просто тот обрывал это быстро своей грубостью и равнодушием к её желаниям.

— Боже мой, больше года пробыла замужем, а волнуюсь сильней, чем в первый раз. Может быть, я такая неумёха и холодная женщина, что и Алесю со мной будет неприятно. Нет, такого быть не может, ведь я люблю его, и всё сделаю для того, чтоб он получил удовольствие от нашей близости…

Вскоре вошёл в избу Алесь, в свете керосиновой лампы увидел их ложе и Фросю под одеялом, смотревшую на него волнующим взглядом. Алесь поспешно затушил лампу, разделся и юркнул к ней под одеяло.

Возбуждённый мужчина склонился над лицом любимой женщины и стал покрывать поцелуями глаза и лоб, нос и уши, а затем жадно впился в жаркие губы Фроси. Его уста не спеша изучали бархат шеи и груди, а руки нежно гладили низ тела любимой. Всё в ней закипело внутри, она потянула на себя Алеся, раздвинула широко ноги и, чувствуя его неловкость и неумелость, помогла своей рукой войти в себя, и он тут же взорвался внутри неё горячей волной непреодолимого желания.

Они некоторое время продолжали лежать в том же положении, нашёптывая ласковые слова, нежно касаясь губами лица друг друга. В Алесе от касаний губ и рук Фроси, от близости и пылкости её пышных форм, от нерастраченной любви к дорогой ему женщине быстро окрепло желание вновь обладать её влекущей притягательной плотью, и Фрося мгновенно откликнулась на этот зов…

Опьянённые страстью тела шли навстречу с такой бесстыдной жадностью, что затмевало всю их неопытность, и Фрося вдруг почувствовала, что горячая волна от головы хлынула до низа живота, и она впилась зубами в подушку, чтобы сдержать крик, рвущийся из её груди… И в этот же момент Алесь застонал, его тело стало невесомым, и фонтан вожделения пролился росой в сочащееся лоно.

До утра они так и не сомкнули глаз, познавая каждую клеточку тела друг друга, ласки сменяло соитие, нежные слова слетали с губ вместе с криками в сладкие мгновения высшего наслаждения. Они делились ощущениями и признаниями в любви, и не было ничего на свете в эти минуты дороже их счастья.

Под утро Фрося зашла в спальню к детям покормить и перепеленать их. Она взглянула на себя в маленькое зеркало, висевшее на стене, и поразилась свету, который лился из её синих сапфировых глаз. На губах играла улыбка, и она прошептала нежно признания в адрес самого любимого человека на земле:

— Алесик, милый мой Алесик, как я тебя люблю, как бы я смогла жить без тебя…

Когда она вернулась к их ложу, на нём уже стояла открытая бутылка вина и коробка шоколадных конфет, а навстречу ей улыбался Алесь:

— Давай, любимая, отметим нашу свадьбу, — правда, без музыкантов и свидетелей…

— Но зато с любовью… — продолжила улыбающаяся Фрося.

В эту ночь они забыли про всё на свете, что где-то идёт война, погибают люди, в руины превращаются дома, в лагерях и гетто томятся обездоленные, и что их счастье — только плата за все будущие страдания…

Бледный рассвет заглянул в окна и осветил пристань влюблённых, которые так и не уснули до утра.

Утомлённая и счастливая Фрося выбралась из их импровизированного ложа. Подошло время доить корову и выгнать её в стадо. Она прошлась немного по дороге на пастбище со старым пастухом, который знал её ещё с пелёнок, весело поболтала с ним, распрощалась и вернулась в дом.

То, что она увидела, не могло не напугать. Её взгляду предстала страшная картина — под дулом винтовки сидел на лавке Алесь, из разбитых его губ по бороде на рубашку стекала кровь.

Винтовку держал перед лицом Алеся советский солдат в грязной рваной форме. Двое других, таких же оборванных военных, шныряли по избе, выискивая, чем можно здесь поживиться, пихая в вещевые мешки сало, мясо, хлеб, помидоры и огурцы… На ходу они хватали из чугунка грязными руками вчерашнюю холодную картошку.

В спальне от крика заходились проснувшиеся от шума дети. Один из военных, судя по форме, офицер, потребовал:

— Так, панночка, будьте добры отдать золотые вещи и всё, что у вас есть годное на продажу или на обмен, и лучше добровольно, если вы хотите остаться в живых…

— Ах, пан офицер, дозвольте мне пройти в комнату к детям, неужто не слышите, как они разоряются. Там в комнате хранятся обручальные кольца, я их вам отдам, только идите от нас с миром…

— Поторопись, поторопись, панночка, пока твоему муженьку кишки не выпустили…

Фрося забежала в спальню и достала припрятанные обручальные кольца, своё и Степаново, которое он снял, уходя на войну. Она положила их на стол, а рядом вынутые из ушей серёжки, подаренные свекровью на свадьбу:

— Эх, вы, защитнички, с кем воюете и кого обираете… У нас больше ничего нет ценного, мы только переехали из города, забирайте, что награбили, и поспешите за своими драпающими войсками, а то не ровён час немцы сюда нагрянут…

Офицер сгрёб одной рукой жалкое золото со стола, а второй влепил Фросе звонкую пощёчину, от которой она упала на пол. Алесь хотел броситься на помощь жене, но получил удар прикладом винтовки по голове и рухнул рядом с Фросей.

В комнате заходились от плача дети, рядом лежал потерявший сознание Алесь. Фрося поднялась на ноги и смерила презрительным взглядом военных:

— Что воевать с бабами и безоружными — герои, но ничего под Богом ходим, отольются вам наши слёзы…

Один из бандитов в военной форме поднял винтовку и наставил на Фросю, но в спальне кричали дети, солнце всё выше поднималось над деревней, и офицер скомандовал:

— Уходим, а то и правда немцы нагрянут, хрен с ними, пусть живут, мы ещё вернёмся… — и они быстро покинули развороченную избу.

Последний уходящий солдат обернулся от дверей и с отвращением плюнул в лицо Фроси:

— Скажи ещё спасибо, что с тобой не позабавились, польская шлюха…

Алесь пришёл в себя и мутным взглядом оглядел комнату. Рядом с ним на полу сидела Фрося и прикладывала к его разбитой голове железное полотно топора. В дальней комнате заходились от плача Стасик с Аней.

Алесь взял топор из её рук и кивнул в сторону плача:

— Фрось, иди успокой ребятишек, я тут сам управлюсь…

Она подскочила и побежала к орущим малышам. Через короткое время всё в доме пришло в относительный порядок, накормленные дети вновь спали, а расстроенные молодые люди приводили в надлежащий вид разгромленную избу.

Фросе совершенно не было жалко отнятого золота, но запасы провианта их резко уменьшились, хотя Алесь заверил: