Овсей Фрейдзон - Фрося. Часть 2

После последней пары студенты весело с шумом покидали аудиторию. Громко переговариваясь, смеясь и толкаясь, двинули на выход из университета. Несколько студентов задержались в вестибюле. Сбившись в кучу и бурно обсуждая тему последней лекции, они, как бы между прочим, артистично жонглировали латынью… — да и понятно, ведь это были будущие медики.

— Ань, Аня… что ты тут стоишь, к тебе мама приехала и ждёт у входа! — крикнула от дверей вышедшая раньше других ребят девушка.

Стройная черноволосая студентка всплеснула руками и, быстро распрощавшись с друзьями, побежала на выход, стуча каблучками. Выскочив на улицу, девушка сразу увидела свою маму и младшего брата, стоявших с сумками у одной из колонн старого здания.

— Мамочка, Сёмочка!.. Какая радость, какая неожиданность! Что же вы не сообщили о приезде, я бы вас встретила, отпросилась бы с последней пары. Господи, как я соскучилась!..

Аня прямо-таки упала в объятия матери, покрывая поцелуями её лицо. Затем она переключилась на тихо стоящего рядом с матерью младшего брата:

— Сёмочка, миленький, а ты подрос, такой серьёзный стал, куда там…

Старшая сестра подхватила на руки пятилетнего Сёмку и стала его тискать и щекотать.

Мальчик для своих пяти лет был явно недорослем: щупленьким, с мелкими чертами лица, только выделялся тонкий нос с горбинкой и пышная шапка чёрных кудрей…

— Ну, Анька, отстань, задушишь, мне уже надоело тебя ждать, ты всегда последняя выходишь, а нам с мамой тут околачивайся, можно подумать, больше делать нечего…

Аня и Фрося залились смехом от такого серьёзного заявления мальчугана. Сестра присела на корточки, её лицо оказалось как раз напротив лица братика, она потёрлась лбом о его лоб:

— Семечка моя дорогая, как я тебя люблю, я бы тебя скушала, не сердись, мы сейчас заедем к тёте Басе, а потом пойдём в город и я тебе куплю мороженное, какое ты захочешь…

— Ну, ладно, ладно, я и не сержусь вовсе, просто я тоже очень соскучился по тебе… — и он вручил свою маленькую руку сестричке.

Фрося привычным жестом остановила такси, и они мигом домчались до дома, где по-прежнему проживала Аня, занимая комнату у ещё более постаревшей и потолстевшей Баси.

Аня открыла своим ключом дверь, и не успели они переступить порог квартиры, как услышали:

— Анечка, догогуша, наконец-то ты пгишва. Ты же знаешь, что мне пвохо без тебя, пога уже кушать, я же говодная. И что мы будем кушать, я же ничего не пгиготовива, тут такое кино показывали, я тебе потом гасскажу…

— Тётенька Басенька, мама приехала с Сёмкой… — девушка, стуча каблучками домашних тапочек, вбежала в зал, где в своём неизменном кресле восседала Бася. Она склонилась над ней и поцеловала в щёку свою любимую хозяйку.

Бася, узнав, что у них гости, стала выкарабкиваться из кресла, кряхтя и пыхтя натужно, при этом массивное тело и три подбородка тряслись, как холодец. Подошла Фрося и вместе с Аней помогли старой женщине принять вертикальное положение, и та тут же прижала к себе Фросю, несколько раз попеременно расцеловала её щёки:

— Фгосенька, вапочка, как вы давно не пгиезжали, мы с Анечкой часто о вас газговагиваем. Сёмочка, дгужок, ты когда гасти будешь, надо хогошо кушать, а то будешь маленький и в агмию не возьмут… — и она прижала застеснявшегося мальчика к своему огромному животу.

Фрося занесла на кухню свои тяжёлые сумки и стала выгружать в новенький холодильник «Зил-Москва» привезённые продукты. Чего только тут не было: и свиное мясо, и куры, и разделанный индюк, солёное и копчёное сало, яйца, масло, сметана и любимые Анечкой маринованные огурчики и помидорчики… — девушка только радостно восклицала, видя это вкусное изобилие.

Мать с дочерью в четыре руки быстро нажарили сковороду мяса, сварили картошку и уселись обедать, успев попутно во время готовки обменяться накоротке последними новостями в университете, о жизни в Поставах, и, конечно, сестра хотела побольше сразу же узнать о нынешних делах своих взрослых братьев, Стасе и Андрее.

Аня тормошила словами Фросю, стараясь как можно быстрей всё выяснить об отсутствующих здесь братьях, но мать осаживала дочь:

— Анютка, мы остаёмся здесь ночевать, за вечерним чаем я тебе постараюсь подробно рассказать, поделиться соображениями, а в чём-то и посоветоваться. Не будем пока отвлекаться от нашей словоохотливой хозяйки, она тоже хочет участвовать в разговоре, и Сёмка начинает скучать…

Глядя в глаза матери, Аня поняла, что им предстоит серьёзный разговор. Ей было о чём поведать. Она нуждалась в своевременном совете близкого человека, которым как раз и была её мама. Много пережившая в своей нелёгкой судьбе, она не сломалась и оставалась по-прежнему красивой, умной, практичной и рассудительной женщиной, не раз бравшей на себя ответственность за происходящее в трудные периоды жизни.

Не чаявшая души в Анечке, Фрося по мере её взросления научилась хорошо понимать её трудности и проблемы и стала надёжной опорой и настоящим другом для своей выросшей малышки, которая отвечала ей не меньшей взаимностью и без сомнений доверяла все свои девичьи секреты, сердечные тайны и душевные муки.

Готовая прислушаться к подсказке матери, девушка могла в любой момент спокойно настоять на своём, а упрямства Ане было не занимать. Фрося, в свою очередь, тоже чувствовала в дочери родную душу, с которой могла без страха и сдержанности вести разговор на любую тему, и так сложилась жизнь, что кроме неё это было делать больше и не с кем.

Для Фроси с Семёном подобная еда была не в новинку. Домашнее меню у них было достаточно скромным, да и времени на приготовление каких-то сложных блюд у Фроси просто не было. Варёная картошка с жареным свиным мясом, вприкуску с солёным или маринованным огурцом, были в постоянном их рационе. А вот для Баси с Аней это был настоящий праздник живота, и они нахваливали обед на все лады:

— Фгосенька, мы с Анечкой такими вкусностями газве питаемся, мы чаще всего пельменями, сосисками, макагонами…

— Ай, мамочка, когда нам с этой кухней возиться, я то в университете, то в библиотеке, а иногда с девчонками в кино сбегаем… А тёте Басе тоже некогда — то кино, то концерт, то новости… когда ей едой заниматься… — девушка залилась смехом под осуждающее покачивание головы её любимой хозяйки, которая, в свою очередь, души не чаяла в своей квартирантке.

Фрося радовалась, глядя на них, осознавая, как им повезло в своё время с Басей, но чего греха таить, на её жизненном пути в основном только и встречались хорошие люди, а то, что в личной жизни… — так что об этом… — судьба, а её не обманешь.

— Мам, ну, мам, сколько вы ещё будете сидеть, Анька обещала мороженым накормить, а всё лопает и лопает картошку, можно подумать первый раз…

Аня выскочила из-за стола и взялась за грязную посуду. Фрося остановила её:

— Идите, идите уже, а то этот нытик все мозги продырявит, только попробуй ему что-нибудь пообещать, ночь спать не будет, а я сейчас помою посуду и пойду схожу на кладбище, надо раввина Рувена проведать, как мне его не хватает…

— Ой, мамочка, совсем забыла, раввин Пинхас хотел с тобой поговорить… — при этих словах Аня почему-то опустила глаза.

Фрося ничего не сказала дочери, хотя и внимательно посмотрела на неё, достала из ридикюля деньги и вручила девушке, та зарделась:

— Мамочка, ну, зачем, у меня есть, я недавно стипендию получила…

Мать на это только махнула рукой и улыбнулась:

— Идите вы уже кушать мороженное, а мне некогда с вами заниматься, надо ведь и в синагогу зайти, хотя после смерти Рувена пусто стало на душе…

За Аней с Семёном закрылась дверь. Бася, кряхтя и тяжело дыша, опустилась в своё излюбленное кресло и вдруг произнесла:

— Фгосенька, это не моё дево, но у Анечки есть пагень, он намного стагше её, Ицек говогил, что он быв женат и гебёнок есть у него, но я тебе ничего не говогива…

Сердце матери замерло на мгновение, а затем бешено заколотилось, в висках застучала кровь, подгоняя тревожные мысли. Конечно, она понимала, что когда-нибудь подобное случится и у её детей появятся пары, но это всё были отвлечённые рассуждения, а здесь она впервые столкнулась реальностью.

У Стасика с Андреем, наверно, тоже были девушки, но они воспринимались, как само собой разумеющее, по поводу их Фрося не заморачивалась и близко к сердцу не брала, а тут новость как обухом по голове, да ещё и со стороны, и явно не с одобрением выбора, а Бася со своим сыном Ицеком были не последними людьми в её жизни.

— Басенька, я сегодня вечером поговорю с дочерью, спасибо Вам, что предупредили, но я думаю, что она и сама рассказала бы мне обо всём, но всё равно спасибо…

Сердце матери подсказывало, что это правда.

— Ай, Фгося, Фгося, я же не со зла, ты же знаешь, как я люблю нашу девочку и хочу ей только счастья, я надеюсь, что ты вегишь мне…

Фрося наклонилась к расстроенной старой женщине и поцеловала её в щёку:

— Конечно верю, кому же мне тогда верить, если не Вам…

Фрося накинула плащ, хоть и конец апреля, но вечерами прохладно, а ей ещё предстоит столько дел. Надо посетить кладбище, где покоится рав Рувен, и в синагогу заглянуть, поговорить, что же ей интересного хочет сообщить раввин Пинхас, который занимает место умершего два года назад Рувена, да и Ицека теперь необходимо срочно навестить, от него она получит исчерпывающую информацию об Анином ухажёре, если действительно такой есть.

После кладбища она зашла в хорошо ей знакомую боковую комнату в синагоге, где её встретил раввин Пинхас, мужчина лет пятидесяти, рослый с широкими плечами, с красивым круглым лицом. С лысоватой головы на плечи спадали локонами длинные волосы, пышная окладистая борода спускалась на грудь, что-то величественное исходило от него, и Фрося робела в его присутствии. После смерти старого раввина она только дважды встречалась с ним, и то, когда они были не одни.

— Ааа, мадам Фрося, проходи, проходи, давненько поджидал. Знаю, знаю, что не часто бываешь в нашем городе и не всегда есть время для посещения синагоги. Да будет его память хранима в наших сердцах, Рувена нет, а я осведомлён, как вы трепетно относились к друг к другу, но поверь мне, что в моей душе к тебе не меньше уважения, чем было у него.

Скоро вечерняя молитва и у меня почти нет времени на разговоры, а жаль, но, надеюсь, впредь ты чаще будешь навещать меня, нам есть что обсудить…

Фрося с Пинхасом уселись за знакомым уже старым и длинным столом, и новый раввин так же, как это делал раньше Рувен, налил из самовара в большие кружки чай, выставил вазочки с печеньем, вареньем и другими сладостями. Затем он откашлялся, прикрыв рот ладонью, погладил бороду и, обхватив своими толстыми пальцами кружку с чаем, заговорил:

— Прежде, чем я поведаю о том, о чём я хотел рассказать, мне всё же хотелось бы услышать от тебя историю твоей жизни. Это не праздное любопытство, я много слышал о тебе от других, но это ничто, по сравнению с тем, что ты сама откроешь мне, если, конечно, захочешь. Ты пришла не на исповедь, я не ксёндз, и ты передо мной не добропорядочная католичка. Меня не интересуют подробности из твоей личной жизни, хотя наслышан, насколько она не проста, но это твоё сокровенное и ты вправе хранить это в глубинах своей души.

Повторяю, это не праздное любопытство, потому что в дальнейшем разговор пойдёт о твоей дочери Ане, поэтому мне важно выяснить кое-какие подробности из твоей жизни. И если ты не хочешь рассказать вкратце о своей нелёгкой судьбе, то расскажи, пожалуйста, историю появления у тебя Анечки и всё, что связано с ней в дальнейшем.

Не пугайся, пожалуйста, никто у тебя не отберёт дочь, она уже достаточно взрослая и самостоятельная, я хорошо знаком с нею и не раз вёл душевные разговоры, таких девочек ещё надо поискать. Она всегда отзывается о тебе с такой любовью, с таким теплом, что многие мамы могут этому позавидовать.

Возможно, ты знаешь, что на Ближнем Востоке есть страна Израиль, ставшая Родиной для многих евреев после ужасной войны, на которой наш народ понёс такой урон, что без слёз и говорить трудно. Но тебе и самой известно об этом не понаслышке… Так вот, в Израиле мы обнаружили следы биологической матери Ани, и больше того, я получил письмо от Ривы Янковской, адресованное тебе…

Фрося вцепилась побелевшими пальцами в столешницу, краска отлила от лица, в широко раскрытых глазах, уставившихся на Пинхаса, отразилась и радость, и боль… — они так и плескались, сменяя друг друга.