Овсей Фрейдзон - Фрося. Часть 2

Вспомнились её душевные терзания, в связи с этим пикантным положением в самый неподходящий момент.

Тогда сразу не могла чётко определиться, как поступить с этой неожиданной беременностью, так это было не кстати по всем статьям, но всё разрешилось после встречи с умирающим любимым человеком.

Боже мой, она ещё успела застать его живым после сложнейшей операции, провести возле его кровати почти сутки, смачивая потрескавшиеся губы влажной марлечкой, шептать ему ласковые слова и умолять, что бы он открыл глаза:

— Сёмочка, миленький, ты хотел спрятать от меня свою боль и как раненный зверь решил отлежаться в логове, но я нашла тебя…

Дурачок, хотел сбежать от меня, чтобы уберечь от страданий, а чуть не разорвал моё сердце…

Сёмушка, не уходи от меня, ты нам так нужен, я беременная, ты скоро станешь папой…

Любимый мой, умоляю, останься со мной хоть здоровый, хоть больной, только не уходи…

Но, он не послушал.

Ранним утром, когда в окно ворвалось солнце яркими весенними лучами, он вдруг открыл свои печальные еврейские глаза и ей показалось, удивлённо посмотрел на неё, даже несколько раз сморгнул, и затих навсегда.

Как она кричала, глядя в широко распахнутые остекленевшие глаза Семёна, никак не могла смириться, не хотела поверить в то, что он всё же ушёл от неё.

Медперсонал просто силой оторвал её от тела любимого человека и тогда она дала себе слово, что обязательно оставит на земле память по Семёну, ведь кроме неё у него ни одной родной души не осталось в целом свете.

Теперь, даже трудно было представить, каких трудов ей стоило перевезти тело покойного из Киева в Поставы, где она и похоронила Семёна, с мыслью, чтобы хотя бы могила была рядом с ней.

Нет, могильный холмик это всего лишь место, куда она могла изредка придти и поплакать о своей горькой судьбинушке.

И, сидя рядом с надгробной плитой, она приняла твёрдое решение рожать, ведь так было судьбой уготовлено, понести ребёночка от Семёна и пусть останется настоящий живой след от её любимого человека.

С оказией вернулся из Сибири Андрейка, она встретила его в Москве, повзрослевшего, возмужавшего и недовольного возвращением в Поставы.

Он явно затаил в душе обиду на мать, которая, по его мнению, оторвала его от отца и полюбившейся Сибири.

Как он укоризненно смотрел на округлившийся живот матери, явно стесняясь её беременности…

Старший сын тоже смотрел не одобрительно, наблюдая за растущим животом матери, хмуря свои белёсые брови.

Стас ничего не говорил Фросе, но это молчание было хуже громких обвинений.

Только одна Анечка не давала ей усомниться в правильности решения, оставить ребёночка.

Дочь приезжала каждые выходные из Вильнюса, чем только могла, помогала беременной матери, волновалась за неё и интересовалась самочувствием.

Надо сказать, что беременность протекала не легко, как не хочешь, а ей уже было почти тридцать восемь лет и на ранней стадии пришлось столько пережить нервных и физических нагрузок.

И, как не крутись, а ей надо было восстанавливать хозяйство — вновь заводить курей, свиней, следить за огородом, доить корову и не перечесть, сколько всего навалилось на её плечи, а при её беременности справляться со всем этим было совсем нелегко.

Стас, демонстративно отмежевался от огорода и животных, хорошо ещё, что следил за порядком во дворе — чинил крышу, забор, укрепил кое-где развалившийся фундамент дома.

Возвратившийся в конце августа домой Андрей, если и помогал, то только из-под палки, а в основном сидел над книгами, словарями и картами.

Неоценимую помощь ей оказала Оля, соседка и подруга всё свободное время уделяла Фросиному хозяйству, и благодаря ей, они вместе быстро привели всё в прежний порядок.

Ах, Оленька, незаменимая помощница с первого дня их знакомства, всем была хороша, но была не в меру любопытная и совершенно не умела держать язык за зубами.

Её просто съедало отсутствие полной информации, она закидала Фросю вопросами и та, зная, что уже сегодня вечером всё станет известно Оленькиной свекрови, а завтра всем сплетникам Поставам, не вдаваясь в особые подробности, поведала ей вкратце о своей безумной любви.

Да, и как, можно было скрыть, когда тут и похороны Семёна, и уже явная беременность.

Чтобы не возникало вокруг неё лишних разговоров, Фрося рассказала Оле и о том, какая была встреча с Алесем, о том, как она ошиблась, что поехала к нему в Сибирь, и что по-сути ему там и не нужна была, о замечательных людях, которых там повстречала, о природе, погоде… и потихоньку вопросы подруги сошли на нет.

В начале декабря у неё родился мальчик, которого она не задумываясь назвала Семёном.

Господи, это же надо так, все её мальчишки унаследовали черты отцов, и даже характерами пошли в них, и только Анечка, как ни странно, разговор, конечно, не идёт о внешности, но темпераментом, жестами и вкусами очень и очень напоминала Фросю.

Кто его знает, может она с Ривой тоже похожи характерами…

Да, надо будет сегодня вечером обязательно написать ей письмо…

Ах, бедная Ривочка, я всё сделаю, что бы её тоска несколько поутихла, нам нечего и некого делить, это моя девочка, и если она станет немного нашей, кто от этого проиграет…

И, Анютка, пусть тоже напишет, нет, обязательно должна написать, сегодня же усажу, а то завтра уеду в Ленинград, и она засуетится и забудет в её суматошной жизни обо всём.

Да, сегодня она не та богатенькая Фрося, которая явилась из Сибири, ведь в шестьдесят первом, при переходе на новые деньги, потеряла столько, что страшно вспомнить.

Почти всё, то, что ей оставил Семён, превратилось в бумагу, разве она могла засветить такую огромную сумму, хорошо ещё Ицек в Вильнюсе подсуетился и малость спас, хотя люди шли на сделку требуя половину, а иногда и больше.

Нет, евреи не дураки, превращая бумажки в золото, будет наукой на будущее.

Ладно, проехали.

Нет, она особо не переживала о потерянных деньгах, ерунда, есть хозяйство, есть базар, есть заветное кресло, где осталось ещё четыре монеты от Вальдемара и золотые украшения Ривы… не пропадёт.

Фрося сидя на уютной скамеечке, так задумалась, так ушла в прошлое, что не заметила, как солнце скрылось за тучами, неожиданно подул порывистый ветер и накрапывающий дождик мигом превратился в ливень.

Она подхватилась и побежала на автобусную остановку.

Уже находясь в автобусе, взглянула на часы и ужаснулась, это же надо скоро пять.

Присела на пол часика, а оказалось, что больше, чем на четыре часа и это она, которая всю жизнь бегом, да, похоже, стареет.

Зонтика у неё с собой, конечно же, не было и промокшая до нитки она вместо того, чтобы явиться к обеду, пришла почти к ужину.

Как ни странно, Ани ещё дома не было, Сёмка сидя на полу рядом с Басей не отводил глаз от экрана телевизора.

Пожилая женщина сладко дремала в любимом своём кресле со свистом прихрапывая.

Услышав стук двери и шаги входящей, она встрепенулась, поправила на носу очки и уставилась на промокшую насквозь Фросю:

— Фгосенька, вапочка. газве так можно, мы с Сёмочкой так воуновались, тебя нет и Аня давно довжна быва пгидти.

Хогошо, что твой мальчик такой спгавный, нам сдевав пегекусить, а надо сказать, очень вкусное саво, боюсь я ского его не покушаю, ты знаешь, Анечка хочет стать настоящей евгейкой, можно подумать, что я не настоящая, есви люблю саво…

Фрося быстро переоделась и стала готовить ужин, ей было неловко перед Басей.

За Семёна она не волновалась, он был привычен, что мамы часто не бывает дома и, что полноценный обед у них был редким явлением.

В этом не было ничего удивительного, когда ей с готовкой особо возиться, столько дел по хозяйству, в дом ей никто ничего не принесёт.

Прямиком на кухню забежала пришедшая Аня, обняла маму и сразу выпалила:

— Мамочка, всё, в стройотряд записалась, с Мишей поговорила, мы остаёмся друзьями и в ту группу еврейской молодёжи, я пока ни ногой.

Да, кстати, ты поговорила с раввином Пинхасом, что он тебе сказал?

Фрося чмокнула дочь в щёку и отстранилась:

— Ну-ну, давай быстренько переодевайся и на кухню, совсем заморили голодом Басю с Сёмкой, хотя они похоже телевизором сыты.

Пока меня не будет, ты всё же постарайся мальчишку куда-нибудь выводить, а то он с утра до вечера будет сидеть у телевизора и слепить глаза…

Аня от души рассмеялась:

— Ну, мамочка, я с этим хорошо знакома, я просыпаюсь под телевизор и под его гудение и засыпаю.

Конечно, когда у меня будет свободное время, буду его вытаскивать из дому и в цирк свожу, и в зоопарк, и на улицу выгонять буду, пусть с мальчишками побегает.

Мама, я уже написала письмо Риве, между парами был перерыв, я отсела от всех и настрочила, может маловато, но пока не знаю, о чём особо писать.

— Анютка, Риве пока будет приятен сам факт письма от тебя, а со временем найдутся у вас общие темы, я в этом абсолютно не сомневаюсь…

После ужина Аня засела за учебники, а Фрося уединилась на кухне и написала ответное письмо Риве:

«Здравствуй, дорогая сестричка!

Мне тоже кажется, что наше такое обращение друг к другу наиболее уместное.

После нашей с тобой памятной и скоротечной встречи, когда ты передала в мои руки свою кровинушку, прошло столько лет и столько событий произошло в твоей и моей жизни, что никакого письма не хватит это описать.

Ривочка, твоё письмо меня очень взволновало, я глупая, вначале даже чего-то испугалась.

Я не знаю, кто из нас больше слёз пролил, ты, когда писала или я, когда читала, как только чернила выдержали, ведь это письмо предстояло ещё и нашей доченьке прочитать…

Нет, я не хотела расстаться с Анюткой, но я тебя с Меиром, ей богу искала, даже в органы обращалась…

О том, что ты осталась жива, я узнала только почти через четыре года после окончания войны.

Об этом мне сообщили здесь в Вильнюсской синагоге, а чуть позже поведала соседка, что ты спрашивала у неё обо мне, но я тогда находилась в деревне и про это никто не знал.

Ривочка, в ту же ночь, после того, как приняла из твоих рук Анечку, я уехала в деревню и затаилась.

Даже в моей глухой деревне внешность Анютки вызывала вопросы и недоумение, но мне удавалось отшутиться.

Там мы отсиделись до конца сорок пятого.

Во время войны я родила ещё одного мальчика, но не от Степана, а от другого человека, если ты помнишь, в Поставах был старый ксёндз Вальдемар, а у него был племянник Алесь?

Так, вот, он меня любил ещё до моего замужества, а потом уехал в Польшу, а тут вскоре наши места вошли в состав Советского Союза.

С приходом немцев, Алесь вернулся из Польши в наш город.

Степан в начале войны ушёл на фронт, перед тем, как мы расстались, я его предупредила, что с ним не останусь в любом случае.

Ты же должна помнить, как он относился ко мне во время родов и после…

Алесь помог нам с детьми перебраться в деревню.

Он работал у немцев переводчиком в комендатуре и был в местном подполье.

Я не буду тебе описывать подробно все события, но после войны его арестовали и отправили в Сибирь. Я до пятьдесят шестого года и не знала, жив он или нет.

Затем поехала к нему в те далёкие края, там мы разочаровались в друг друге и расстались.

Там же я встретила самую большую любовь в своей жизни, но она оказалась очень короткой, мой любимый человек умер, но я в тот момент была уже беременной и оставила от него ребёнка. У меня сейчас три мальчика и наша с тобой девочка.

Перед тем, когда ей исполнилось двенадцать лет я рассказала нашей девочке обо всём, кто её настоящие родители и как она попала ко мне.

Конечно, для Анютки это был шок, но она очень достойно из него вышла и не отреклась от меня и своих корней.

На её бат-мицву мы поехали в Вильнюс, к тому времени у меня со здешним раввином Рувеном сложились очень хорошие отношения и он устроил нашей девочке праздник по всем правилам, я зажигала двенадцать свечей, как сказал раввин, за каждый подаренный мной нашей доченьке годик…

Фрося тяжело вздохнула, каково будет это читать Риве?!

…Наша Анечка живёт в Вильнюсе у очень хорошей женщины, ни в чём не нуждается, заканчивает четвёртый курс университета, учится на врача, она захотела получить эту профессию, ведь я ей рассказывала, что вы с Меиром были врачи, и что твой муж спас нам со Стасиком жизнь.

Я ей рассказала, как ты, будучи беременной ею на восьмом месяце самоотверженно ухаживала за мной, когда я после родов находилась неделю без сознания.