Овсей Фрейдзон - Фрося. Часть 5

После чаепития и обсуждения перспективы скорой встречи Фроси с дочерью, сил на другие разговоры у матери с сыновьями не осталось.

Они дружно сошлись во мнении, что все остальные насущные вопросы вполне можно отложить на завтра, а сейчас спать, спать, спать.

Легко сказать, спать, а если не спится.

Фрося лежала на спине с широко раскрытыми глазами, уставившись в невидимый потолок, и вспоминала и анализировала все перипетия сегодняшнего перенасыщенного событиями длинного дня.

Безусловно, приятно, что Марк вспомнил о ней, а, скорее всего, он о ней никогда не забывал, впечатляет, что именно в этот день, он позвонил ей и поздравил, а потом ещё через Валеру заказал для неё эту великолепную корзину с цветами, но сердце почему-то не откликнулось, оно, словно заледенело на нынешнем сильном морозе в Москве.

Появление Стаса на её торжестве по случаю юбилея, не принесло желаемого облегчения и радости душе — он по-прежнему был чужим для братьев, лишь формально учтив с матерью, и вообще, создалось у неё такое впечатление, что явился в ресторан только ради своего босса, потому что трудно ему было скрыть от него тот факт, что его мать живёт в Москве.

А эта старая перечница, раздутый от важности клоп решил снизойти до знакомства с матерью своего ближайшего соратника по партии, а может быть, захотел скрасить скуку вечера в шумной компании, чтобы не сидеть за кружкой пива и не выть от скуки с её эрудированным сыном.

Она не столько иронизировала сейчас над Стасом, сколько над собой, вот воспитала же такого чурбана, хотя другие её дети любому оппоненту легко дадут сто очков вперёд и, при том, в разговоре на различные темы.

Прошло уже больше пяти лет, как Андрей развёлся со своей Настей, но он по-прежнему один, почему-то не спешит заводить новую семью.

Хотя сегодня убедилась в полной мере, в том, что мальчик её, как он и говорил, далеко не монах, как они плотоядно смотрели друг на друга с этой развращённой жизнью Аней.

С ней всё понятно, на фоне Феди и не такой красавец мог бы её очаровать, а тут Фрося без всякой ложной скромности могла сказать, Андрей своим внешним видом и манерами может вскружить голову любой женщине.

А вот, Сёмка и есть Сёмка, неисправимый баламут — шустрый и нежный, угодливый и дерзкий, спонтанный и аккуратный, а ещё он верный, прямолинейный и очень любимый.

Как ей стало тоскливо последний год, жить без него в своей огромной для одного человека квартире.

Трудно даже передать, как она скучает по своему малышу, хотя за это время, он умудрился уже несколько раз прилететь к маме в Москву, и не было такой недели, чтобы хоть раз не позвонил, и не поговорил с ней по телефону.

Его добровольный отказ от аспирантуры и отъезд по распределению в Новосибирск удивил не только её, но и всех его преподавателей, друзей и общих знакомых, ведь известно, как Сёмка любит Москву и маму, но, видно, опять с кем-то из деканата схлестнулся и, возможно, вновь на национальной почве, разве от него добьёшься в этих вопросах правды.

Как она не отгоняла от себя назойливой мысли о скорой встрече с Анюткой, но эти думы, в конце концов, припёрли её плотно к стенке.

Да, очень скоро она уже обнимет свою доченьку и этому решению помехой может только стать самое не предвиденное обстоятельство, но об этом даже думать не хотелось.

Андрей с Аней давно уже плетут против неё интриги, всячески стараясь убедить мать переехать на постоянную жизнь в Израиль, приводя при этом очень веские аргументы.

Главный из них теперь стал Семён и его будущая научная карьера, которую они видят в самом мрачном свете.

Она сама хорошо осознаёт, что с его непримиримым характером и нигилизмом, а тем более, с его национальностью, трудно будет в этой стране сделать хорошую карьеру, будь он даже семи пядей во лбу.

Андрей ей рассказывал, как его младший брат высоко котируется в университетском городке Новосибирска среди физиков-кибернетиков.

Безусловно, это тешило материнскую гордость за сына, но в то же время и тревожило, ладно был бы обыкновенный инженер, то и работал бы спокойно, как многие в этой стране на сто сорок рубчиков, но ведь Сёмка метит гораздо выше, задумывается в свои двадцать четыре года о научной деятельности и, по словам того же Андрея, корпит уже над кандидатской, которую могут выдвинуть сразу и на докторскую.

Средний сын утверждает, что такие разговоры усиленно муссируются в определённых на высшем уровне кругах.

Ведь сам Андрей попутно со своей работой в геологии продолжает совершенствоваться в лингвистике и уже защитил в этой области кандидатскую и, как он утверждает, что не собирается на этом успокоится, скоро остепенится, усядется плотно за писанину и полезет в профессора.

Что и говорить, дети её в этой жизни не подкачали, наверное, есть в этом её заслуга, хотя Стас сделал свою партийную карьеру абсолютно без материнского нажима и денег.

Но, как знать, не подсуетись она в своё время и не стал бы он на своём заводике начальником цеха, кто тогда знает, заметили бы простого работягу.

А, может быть, лучше бы он оставался простым слесарем и, тогда не стал бы таким холодным, равнодушным человеком по отношению к своим близким.

Вчера она разменяла седьмой десяток, страшно даже подумать, хотя до сих пор на своих плечах и душе груза этих лет не ощущает, но о будущем всё же задуматься уже не помешает.

Вот слетает в Израиль, разберётся там, что и по чём, и примет уже окончательное решение о своём будущем, точнее, о месте жительства на старости лет.

Анютка ей сообщила, как бы между прочем, что Фрося по закону Израиля является праведником мира, то есть, человеком, спасшим во время войны, рискуя собственной жизнью представителя еврейского народа и, поэтому она и её близкие имеют полное право на гражданство этой страны.

Аня также вскользь заметила, что Фрося получит от государства Израиль, всякие там пособия и почётные награды.

Чушь собачья, нужны ей больно эти награды и пособия, слава богу, сама не бедная, до конца жизни ей хватит денежек на все её причуды, а их ведь у неё не так уж много.

Наверное, зря она тогда не послушала Марка и не уехала в семьдесят пятом году в Израиль, эгоистка, думала только о себе, а теперь Сёмочка плотно застрял в этой стране, ведь там в Новосибирске он в силу своей научной деятельности лишён права на выезд за границу, а тем более в Израиль, который считается для Советского Союза чуть ли не врагом номер один.

Тьфу ты, а ещё эта проклятая война в Афганистане, что там делают наши войска, за что гибнут и калечат тела и души наши парни, ей вовсе не понятно.

Ту чушь, которую втюривают простому обывателю партийные органы на Фросю не производит никакого впечатления, ведь рядом с ней находятся такие продвинутые в политике умники, вроде её сыновей Андрея с Семёном и начальника и друга Валеры.

Неожиданно мысли перескочили на Аглаю — что это подруга проигнорировала её юбилей, может запамятовала или не посчитала нужным напомнить ей о возрасте.

Да, что теперь с неё возьмёшь, живёт себе спокойненько со своим Петей в Западной Украине, по-стариковски возятся на приусадебном участке, зимой ходят на лыжах в горы, ездят в крутые санатории для ветеранов войны и принимают приезжающего на побывку внука Петра, который учится в военном училище.

В принципе, она за подругу рада, но немножко всё же обидно, что та, так отдалилась от неё.

Под нагромождением всех этих навалившихся на неё дум, Фрося всё же, в конце концов, забылась тяжёлым сном.

Утром из глубокого сна её вырвал гогот сыновей в соседней спальне.

Она накинула халат и проследовала к ним в комнату, жаль ведь терять время на сон, когда у неё в гостях дети.

Зайдя в спальню к сыновьям, Фрося услышала последние ехидные слова, сказанные Сёмкой, от которых Андрей залился чуть ли не детским смехом.

— Андрюха, жаль, что ты не видел какая испуганная морда была у нашего партийного брата, когда ты читал поздравление от Анютки, он от страха, наверное, в штаны наделал.

Помнишь, он до конца вечера, так и не поднялся со своего места.

Его босс, как глянул на него, так тот за одну секунду сменил на своём лице всю гаму красок, не зря вскорости побежал в туалет, а потом прилип к месту.

— Сёмчик, избавь меня бог, я в детстве и юности не больно то хотел его физиономией любоваться, а теперь и подавно. А, как думаешь, получит он по шапке, что скрыл факт наличия родственников за границей?

Фрося сочла нужным срочно вмешаться в разговор взрослых сыновей:

— Как вам ребята, не стыдно, чего вы зубы скалите и злорадничаете, ведь он, как бы вы не открещивались, а ваш брат.

Вот, скажите, чем ваше отношение к нему отличается от того, как Стас отмежевался от сестры, а ведь родню мы не выбираем.

Сыновья сконфуженно замолчали, они знали, как расстраивает мать, когда между её детьми закрадывается враждебность или отчуждение.

— Мамань не злись, все же не могут быть такими, как наша святая Анна, та до сих пор тоскует по этому увальню и если бы он только ей протянул палец, так она ему бы в ответ всю свою душу отдала.

— Ладно, ребята, проехали, этому разговору всё равно нет конца и края, вряд ли я вас смогу заставить полюбить его, но быть немножко снисходительней, всё же попрошу.

Хотите валяться, валяйтесь, а я пошла чай пить.

— Мамулька, мы с тобой, тем более у нас с Андрейкой к тебе просьба есть.

— Сейчас будете просить или за чаем?

— За чаем, за чаем, но мамулька, чаем нас не накормишь, бутерброды готовь, я ведь вчера толком и покушать не успел.

— Так, ты братан, только в тарелку к Танюхе и смотрел.

Фрося не стала слушать своих пребывающих в хорошем настроении балагуров, да и тема, связанная с обсуждением Стаса, ей была крайне неприятна, и, поэтому развернулась и пошла на кухню.

За чаем Фрося заметила, что братья заговорчески переглядываются, словно, желая переложить просьбу к матери, друг на друга.

— Ну-ну, шалопаи, я кажется догадалась о вашей просьбе, что опасаетесь, мать обидеть, желая сделать ноги из дому, и в придачу, похоже, хотите посягнуть на мои старенькие колёса, угадала?

— Мамань сразила, Шерлок Холмс тебе в подмётки не годится, угадала с точностью до микрона.

— Мамулька, мы к вечеру постараемся явиться, а Московский мороз такой злющий и такси в городе не легко поймать, про городской транспорт вовсе молчу, но если ты возражаешь, мы и на метро покатаемся.

— Да, не дурите вы голову, берите моего жигуля и катите из дому, а я в кои-то веки займусь обедом, ведь нужно детей потчевать домашней едой, столовками вы и так сыты.

Да, вы сами знаете, что я сама себе не часто что-нибудь готовлю, как и в молодости обхожусь тем, что под руками нахожу, яичница у меня на столе почти неизменное блюдо.

Фросю подмывало спросить у сыновей, куда они навострили ноги, но не хотела быть докучливой, хотя в душе назревала необъяснимая тревога.

А, почему, собственно говоря, не объяснимая, ведь понятно о чём и почему она так беспокоится.

Смешно на первый взгляд, ведь далеко не малые дети, и уже давно живут, не пользуясь маминой подсказкой, но одно дело, когда они находятся вдали, а другое, когда у неё появилось обоснованное подозрение на их ближайшие планы, где фигурируют хорошо знакомые ей женщины.

Позавтракав с матерью, сыновья разоделись, наодеколонились и в радужном настроении покинули квартиру.

После их ухода Фрося с энтузиазмом занялась обедом, решив, что куриный бульон и драники, тушенные со свиными шкварками в духовке придутся ребятам по душе.

После трёх часов по полудню она пришла окончательно к выводу, что готовила обед для сыновей совершенно напрасно.

Так оно и произошло, дети так и не появились на обед, как, впрочем, и на ужин.

Нет, матери не было жаль потраченного времени на готовку обеда, ей было до слёз обидно, что дети предпочли ей в их редкий приезд в Москву, другую компанию явно интересней и приятней для них.

Фрося усмехнулась своим мыслям, можно подумать, что она не привыкла оставаться наедине сама с собой в своей квартире в выходные дни.

На протяжении многих лет находила же себе всегда занятия и не больно скучала с утра до вечера, но сегодня это одиночество её сводило с ума.

Она слонялась из угла в угол, искала для себя привычную домашнюю работу, но всё в этот день валилось из её рук.

В десятом часу вечера она поняла окончательно, что кормить сыновей сегодня ей не придётся, а может даже произойти такое, что они и ночевать не придут.