Овсей Фрейдзон - Фрося. Часть 5

Всё приготовленное определила в холодильник, а сама, ограничившись, чаем с батоном, лёжа на диване, уставилась в телевизор, возле него и уснула.

Под надоедливый писк телевизора, оповещавшего, что программа на сегодня закончилась, она проснулась и перебралась в свою спальню, по дороге на всякий случай заглянула в соседнюю комнату, сыновья так и не появились.

Воскресный завтрак тоже прошёл в гордом одиночестве, но Фрося уже успокоилась, в конце концов, ей ли привыкать к таким выходным, а ребята через неделю всё равно укатят в свой Новосибирск и, что, она их там контролирует.

Надо ей лучше сконцентрироваться на предстоящей поездке в Израиль.

Поэтому сейчас сядет и напишет длиннющее письмо к дочери, ведь у неё возникло не мало вопросов в связи с принятым важным решением в ближайшие месяцы отправиться в гости за границу.

Она вспомнила свои чувства, после того, как проводила Анютку в Израиль, ведь тогда с горькой печалью думала, что их разлука уже навсегда.

Фрося вытащив из середины толстой общей тетради двойной лист, устроилась за кухонным столом, предварительно напялив на нос не любимые очки для чтения:

«Здравствуй моя несравненная любимая доченька!

Передо мной лежит твоя такая красивая и дорогая моему сердцу открыточка с твоим поздравлением с моим грустным юбилеем и с неожиданным приглашением посетить тебя в Израиле, о котором даже не чаяла.

Не пересчесть уже сколько раз я её прочитала, при этом, наслаждаясь очаровательной мелодией.

Да, ты мне часто писала о том, что мы должны встретиться, что наступит такой момент, когда подобное станет для нас доступно, но я очень слабо в это верила.

Когда наш Андрейка во всеуслышание прочитал твоё поздравление, в котором ты сообщаешь, что мой приезд к тебе в гости стал реальностью, я почему-то в этот раз поверила сразу и не колебалась ни секундочки, я еду к тебе, чего бы мне это не стоило.

О моей теперешней жизни писать особо нечего, я же не такая продвинутая, как вы, мои детки.

Спокойно себе работаю, в коллективе меня уважают, с моим начальником у нас сложились очень даже дружеские отношения.

Сама понимаешь, после отъезда в Новосибирск Сёмы, мне стало жить совсем скучно, хотя к одиночеству я уже привыкла.

Летом спасает от тоски в выходные дни дача, она сейчас после отстройки выглядит намного лучше, чем была раньше, да и устроила я там теперь всё по своему вкусу, только нет прежнего энтузиазма возиться с грядками и заготовками на зиму.

Внуки меня своими визитами не балуют, чужая я оказалась для них бабушка, но ничего не поделаешь, не в моих силах подобные отношения с ними изменить.

Должна тебе сообщить, в ресторане по случаю празднования моего юбилея собралась довольно-таки большая компания.

Ты, наверное, сильно удивишься, но наряду с Андреем и Семёном, среди гостей был и Стас.

При встрече я тебе обязательно расскажу о некоторых приятных и не приятных моментах, произошедших за праздничным столом, а в письме этого делать не хочу и не могу…»

Неожиданно всплыло в памяти торжество по случаю её юбилея, она оторвалась от написания письма к дочери, сняла очки и задумалась, вспоминая не прикрытую враждебность младших сыновей по отношению к старшему.

Тут она тоже ничего не могла поделать, Стас сам своим поведением и вновь приобретенными манерами высоко взлетевшего в жизни человека, как говорят в народе, «из грязи в князи», разрушил хрупкий мост, связывающий его с братьями, а про сестру вовсе говорить не приходится.

Ладно, что терзать понапрасну душу, хотя кто его знает, может партийный босс, узнав и оценив по достоинству всю историю, связанную с его сестрой, проживающей в Израиле, в хорошем смысле повлияет на Стаса.

Фрося опять надела на нос очки.

«…Милая доченька, если я правильно поняла, то в ближайшее время мне придёт тот вызов, о котором ты пишешь в открытке, а, что мне дальше с ним делать, объяснит мне, по всей видимости, Андрей.

Доченька, пишу эти строки, а сердце буквально выпрыгивает от волнения из груди и не даёт сконцентрироваться на многочисленных вопросах к тебе, связанных с моей поездкой в Израиль.

Даже не знаю, когда лучше к вам приезжать, я имею в виду, время года, ведь у вас говорят очень жарко, а я не привычная к высоким температурам воздуха.

Пока не знаю, сколько времени мне можно будет находиться у вас в гостях, но немного опасаюсь, а не буду ли я обузой, в том плане, что вы все работаете и в первую очередь, конечно, ты.

Про вещи, которые надо брать с собой и какие у вас хорошо котируются подарки, приобретённые здесь, у меня ещё будет время выяснить, но мне кажется, что это такая ерунда, по сравнению с тем, что я скоро тебя увижу и прижму к своей груди.

Анюточка, пойми меня правильно, приехав в Израиль, я, безусловно, захочу встретиться с Ицеком.

Но не об этом речь, встречу с моим старым другом ты мне устроишь, даже не сомневаюсь, а дело в другом — Ицек, когда уезжал в Израиль, оставил у меня на хранение свои ордена и медали, полученные на войне и я, больше чем уверена, что он хотел бы их получить обратно, но я не знаю, имею ли право их провозить, может ты выяснишь это у себя.

Ты, наверное, знаешь, что Сёмка очень давно хочет приехать к тебе в гости, но он теперь работает на такой работе, что ему даже заикаться не стоит на эту тему, в ту же минуту, как только обмолвится, тут же вылетит оттуда с треском.

Андрей мне сказал, что даже если он уволится оттуда, всё равно его не выпустят, по крайней мере, пять ближайших лет.

Что-то я тут разболталась не в меру, об этом хватит.

Про Андрейку ты скорей всего знаешь больше, чем я, ведь к моей радости, вы с ним регулярно переписываетесь.

Вот, казалось, что это письмо у меня получится длинным, предлинным, а на самом деле, мне о себе и писать нечего.

После известных тебе событий пятилетней давности, связанных с отъездом Марка и последующим после этого моим заточением, казалось, что мне никогда не удастся насытится спокойной жизнью, так оно и было почти все эти годы, а вот, нынче я что-то захандрила, и поездка в Израиль явится для меня хорошей встряской, только очень волнительно, ведь прошло десять лет, как мы расстались и обе, скорей всего, изменились.

Ты стала совсем взрослой, а я, ну чего греха таить, почти старушкой.

Анютка, ты писала, что Рива перенесла тяжёлую операцию на сердце и меня очень волнует её самочувствие.

Ведь мы, наконец, встретимся, а нам есть, что с ней обсудить и о чём друг другу поведать.

Пишу эти строки, а слёзы непроизвольно катятся из глаз, ведь мы оказались двумя матерями у одной дочери, дважды передавая её из рук в руки в самые опасные для неё моменты жизни.

Мне сейчас стыдно вспоминать, как я после войны разыскивала твоих родителей, а сама совсем не хотела отпускать тебя от себя.

Бог мне судья, но на мне нет греха, я не отринула Риву от тебя и всё сделала от меня зависящее, чтобы ты на протяжении многих лет поддерживала с ней связь и добрые отношения.

Милая доченька, нет у меня больше моральных сил, доверять свою душу бумаге, я уже начала жить мыслью о нашей скорой встрече, о которой ещё недавно и не смела мечтать.

Пока мысленно обнимаю и целую, твоя мама.»

Фрося несколько раз перечитала своё получившееся неказистым послание к дочери и осталась им совершенно не довольна, вышло как-то сухо, будто выжимала из себя эти корявые строки, хотя так оно и было, нынешнее настроение явно отразилось на тоне письма.

Воскресенье мало чем отличалось от вчерашнего субботнего дня, только не надо было готовить обед и писать письмо к дочери и от этого было ещё муторней.

Предыдущий год, что она прожила без Семёна, привёл к тому, что она почувствовала нехватку рядом закадычной подруги.

Фрося часто ловила себя на мысли, что Настя очень хорошая женщина, отзывчивая и сердобольная, умеет, когда надо смолчать и выслушать, а если требуется и поддержать разговор, не мешая выговориться, но совершенно не интересуется театром, концертами и даже кино.

Можно было бы сейчас проехаться к ней и просто побыть рядом, помочь чем-нибудь по хозяйству, да и просто посидеть вместе у телевизора, но и тут прокол, машину она ведь отдала ребятам.

Почти восемнадцать лет Фрося уже живёт в Москве, но до сих пор так и не обзавелась хорошей подругой близкой ей по духу.

Хотя, надо сказать, для этого не было долгое время особых причин и возможностей.

Восемь лет она прожила бок о бок с мамой Кларой, которая ей полностью заменила всех подруг на свете.

Потом был Марк, который затмил всё вокруг, о каких подругах при нём вообще могла идти речь.

Ну, а потом после тюрьмы она долго зализывала раны от разлуки с любовником и от шока, полученного от следствия и камеры предварительного заключения.

Нет слов, постоянная спокойная работа отвлекала её от скучных будней, а вечерами и в выходные дни она научилась проводить время возле телевизора и с книгой в руках.

Зарплата у неё была не большая, но это её совсем не тяготило, те запасы, что у неё остались от торговых махинаций во времена Марка с лихвой компенсировали её нынешние небольшие запросы.

Все её дети были обеспеченными людьми, даже Семён уже год, как не нуждался в маминой денежной помощи, хотя во время его наездов в Москву она ему ненароком слегка подкидывала, конечно, не деньжата, ведь он их бы никогда у матери не взял, а модные вещи, которые в Новосибирске было не достать.

Когда Семён вернётся в Москву, а это может произойти, примерно, через два года, то она постарается тут же справить ему автомобиль.

Ну, где же они, в конце концов, уже скоро семь вечера, вчера даже не соизволили позвонить, паршивцы эдакие, разве нельзя было предупредить мать, что не явятся ночевать.

Ах, они уже давно отвыкли отчитываться перед матерью за свои поступки.

Андрей уже сто лет живёт отдельно и раньше часто бывало годами даже весточку не присылал, а Сёмка с юных лет привык, что мама часто отсутствовала дома, и был сам себе хозяин.

В студенческие годы младший сын частенько не приходил домой на ночёвку, ссылаясь на то, что заночевал у ребят в общежитии.

Она отлично понимала какие ребята и какое общежитие, но обуздать своего любвеобильного сына она не могла, как говорится, «ген пальцем не задавишь».

Фрося смотрела на экран телевизора, где в который уже раз показывали любимый народом многосерийный фильм «Семнадцать мгновений весны», но даже красивое лицо Вячеслава Тихонова на сей раз не привлекало её к экрану.

Наконец, услышала проворачивающийся в замке ключ, а затем до её слуха донеслись шёпот и смех её сыновей и, вскочив на ноги, она выбежала в прихожую.

Снимающие с себя в коридоре верхнюю одежду и обувь Андрей с Семёном удивленно посмотрели на мать, выбежавшую к ним с гневным видом.

Андрей первым отреагировал на состояние матери:

— Мамань, что случилось, чего вид такой затравленный?

— Ах, деточки мои милые, прикидываетесь невинными овцами, вы не догадываетесь почему?

Называется к матери приехали в гости и оставили одну куковать на все выходные.

Я знала, что дети эгоисты, но думала, что мои не на столько, даже позвонить не удосужились, а, как же, вы ведь взрослые и самостоятельные.

Вот, явились, поздравили, отметили в её компании в ресторане юбилей, заодно и сами развлеклись, как следует и к тому же себе там подыскали лёгкую подходящую наживку и вам плевать на то, что с одной ваша мать работает вместе, находясь рядом с восьми до пяти вечера, а вторая давнишняя любовница хорошо знакомого мне человека…

Чем больше Фрося выговаривала и предъявляла претензии сыновьям, тем больше понимала, что в её словах проявилась обида, а не здравый смысл.

Ей вдруг стало ясно, что если она выплеснет ещё немного в таком духе обличительных слов, и если она не успокоится, то можно совершить не поправимое в отношениях с взрослыми детьми и от этого бессилия, она разрыдалась в голос, закрыв лицо руками.

Сёмка первым подбежал к матери и обнял её за плечи.

— Мамуль, успокойся милая, ты чего вдруг съехала с катушек, мы с Андрейкой наоборот подумали, что тебе надо отдохнуть после тяжёлой рабочей недели и бурного вечера в ресторане и поэтому не спешили домой. Правда, братан?

— Конечно, правда, даже я уже поверил в твои слова, а мамане и подавно надо поверить, а то нам с тобой как-то уже негоже оправдываться, лично я, уже разучился за долгие годы самостоятельной жизни, давать отчёт за своё поведение и поступки.

Мамань, успокойся, на самом деле, прости нас, пожалуйста, ну, загуляли мы с братом маленько, но не выпытывай и не кори. А лучше скажи, ужином накормишь?