Овсей Фрейдзон - Фрося. Часть 6

— Сёма, Сёмочка, ну, зачем ты обижаешь девочку, ей же больно, быстренько иди сюда!

К Фросе с явной неохотой, опустив голову, плёлся худенький четырёхлетний мальчик. Подойдя к скамейке, на которой сидела женщина он быстро заговорил:

— Бабулечка, она сама первая задирается. Мы договорились с ней, что будем по очереди катиться с горки, а Светка уже три разика скатилась, а я только два…

— Сёмочка, но она ведь девочка, а я тебя учила, что девочкам надо уступать, а ты за косички дёргаешь, ей же больно…

— Бабулечка, но я ведь тоже хочу кататься, мы же должны были по разику ехать, раз она, раз я.

— Так ты бы ей объяснил. Она, как говоришь ты, слов не понимает.

Фрося со смехом привлекла к себе курчавую головку внука.

— Сёмочка, Сёмочка, хорошо, что ты уже слова понимаешь, поэтому пойдём с тобой на пруд и покормим булочкой уточек. Хочешь?

Мальчик нахмурился.

— Бабулечка, но я ведь ещё мало с горки покатался, вот ещё столько разиков прокачусь и пойдём.

И он растопырил пальчики на руке.

— А сколько это разиков? Ну, что ты не знаешь? Пять.

— Тётя пустите Сёмку, мы будем по очереди кататься, он меня не больно дёргал, я сама виновата.

Фрося с улыбкой посмотрела на подошедшую к ним симпатичную светловолосую девочку.

— На, Сёмочка, угости Свету конфеткой и бегите на свою горку, катайтесь, только не надо ссориться.

Девочка и мальчик, зажав в руках по шоколадной конфетке, на фантике которых был нарисован бурый медведь, побежали, весело о чём-то переговариваясь, а Фрося откинулась на спинку скамейки, прикрыла глаза и подставила лицо ласковому майскому солнышку. Боже мой, как она всегда любила это время года и, как много было с ним всегда связано. Неожиданно мысли перенесли её на много лет назад и тоже это был месяц май, когда она приняла судьбоносное решение оставить в себе зародившийся плод после сумасшедшей страстной и скоротечной любви с дедушкой её внука. Фрося невольно улыбнулась, вспомнив, как тогда рисовала для себя жуткую по тем временам картину, бабушки сидящей в скверике и, следящей за внуками. Оказывается, ничего страшного, даже очень приятно, не надо никуда спешить, никаких особых забот, даже покушать не обязательно возвращаться домой, можно и в кафе зайти, их вон, сколько сейчас пооткрывалось в Москве вместе с этой несуразной перестройкой и развитием кооперативного движения. Хотя, почему эта перестройка такая уж несуразная, просто далеко не все в ней нашли своё место, многие просто растерялись, не понимая того, почему самая натуральная по прежним временам спекуляция вдруг стала называться предпринимательством. Наступило время для таких, как был Марк, да и ей самой в новом укладе жизни было достаточно уютно, только вот мотивация изрядно порастратилась. А ведь почти пять лет назад, когда Семён ушёл в армию, она с новыми силами кинулась в гущу всевозможных сделок, плотно вместе с закадычной подружкой Настей оседлали толкучки. Надо было срочно пополнить денежный запас, чтобы обменять Танину квартирку на большую и вполне в этом преуспели. Уже к Новому Году невестка въехала в шикарную трёшку в дом старой конструкции с высокими потолками, с широким и большим коридором, просторной кухней, ванной и туалетом. Первого марта Таня успешно разродилась Сёмочкой и к этому времени расторопная Фрося наняла халтурщиков, которые устроили в старой квартире целую революцию, умудрившись даже обустроить маленький кабинет для работы невестки. Конечно, вся эта кутерьма стоила сумасшедших денег, но они справились. Уже в ноябре Олег через своего знакомого лётчика передал Фросе пятнадцать тысяч рублей, оставшихся у него после покупки дома в Крыму и подержанной машины. А к этому времени бывший её любовник давно уже полностью рассчитался и даже предлагал Фросе свою материальную помощь, но она её отклонила. Никакие деньги на свете не смогут вернуть ей её мальчика, её любимого Сёмочку. При этой мысли слёзы непроизвольно буквально хлынули из глаз.

— Бабулечка, бабулечка, почему ты всё время плачешь, и мамочка тоже плачет, ну, если ты хочешь, пойдём кормить уточек, Светка уже ушла домой со своей мамой.

Фрося вынула из сумочки носовой платок и тщательно вытерла глаза и щёки от слёз.

— Давай мне свою ручку и пойдём покормим уточек, а потом и сами зайдём куда-нибудь пообедаем.

— А я хочу пельмешек и мороженое.

— Договорились, мне твой ход мыслей нравится, зайдём в пельменную, там рядом и кафе-мороженое есть.

— Бабулечка, у меня ножки заболели, я ведь маленький так далеко ходить.

— Идём, идём хитрюга на ручки, поднесу тебя немножко, как бегать и кататься с горки у тебя ничего не болит.

Фрося прижала к груди худенькое тельце мальчика и вдохнула сладкий аромат его волос: какая Танюха молодчинка, что втайне от Семёна вынула спираль и забеременела, чтобы она сейчас делала без этой своей милой кровинушки… Как только внук увидел синюю гладь пруда, тут же соскочил с бабушкиных рук и побежал к парапету высматривать своих любимых птиц и, приблизившись к бордюру, закричал:

— Бабуля, бабулечка, иди быстрей, смотри какие две большие белые утки плывут!

Подойдя к мальчику, Фрося увидела, как к берегу грациозно подплывает пара лебедей.

— Сёмушка, это не уточки, а лебеди. Правда, красивые?

— Красивые, красивые, давай быстрее булочку, буду их кормить, это, наверное, мама и папа.

— Не знаю Сёма, держи булочку, только большими кусками не кидай, рядом ведь деток нет, поэтому они, скорей всего, муж и жена.

— Это, как у Светки есть мама и папа, а они, как ты сказала, забыл эти слова, ну, дядя и тётя, которые вместе живут.

— Умница, правильно понял.

— Бабулечка, а почему у вас с мамочкой нет рядом ни одного дяди?

Выйдя из кафе-мороженого, Фрося с внуком уселись в Жигули.

— Так, дорогой мой, давай я тебя всё же пристегну, а то ты у меня юркий парень, а дороги нынче в Москве стали весьма запруженные машинами.

Сёмка закапризничал:

— Бабулька, я не хочу домой, давай ещё погуляем, пойдём в киношку.

— Нет, на сегодня достаточно, я твоей маме обещала ещё раньше тебя привезти домой, ты же днём не поспал и будешь вечером своими капризами всех донимать.

— Не буду, не буду, ну, пожалуйста.

— Всё, Сёмочка, разговор окончен, мы же с тобой договорились, что ты не будешь мне нервы мотать.

— А, как нервы мотаются, это, как мамины нитки?

Фрося ласково потрепала кучеряшки на голове у мальчика и тронулась с места. Пока доехали до дома, где жила Таня, внук уснул и Фрося, взяв его на руки, внесла на второй этаж и постучала в дверь. Им открыла Лена и закричала:

— Мама, бабушка с Сёмкой пришли!

Фрося зашептала:

— Тише, тише Леночка, Сёмочка спит, быстро разбери его кроватку, он у меня сегодня выполнил большую программу.

Раздев и уложив внука спать, Фрося вышла в зал, где её поджидала невестка.

— Мама Фрося, ну, где вы так долго с Сёмкой болтались, он ведь голодный и спать должен вовремя ложиться.

— Танюха, не бурчи, можно подумать это тебе шестьдесят восемь лет, а не мне.

— Ай, мама Фрося, ты всё шутишь, а мне так необходимо было с тобой поговорить, а ещё тебя Валерий Иванович и тётя Настя разыскивали. Будешь кушать?

— Нет, мы с Сёмочкой поели в кафе. А что друзья от меня хотели и о чём тебе было необходимо со мной поговорить?

Таня подошла к свекрови, обняла её за шею и склонила голову к ней на грудь:

— Мамочка, пришло ещё одно письмо из отдела по делам военнопленных.

— Что опять глухо?

Плечи молодой женщины задрожали.

— Ну, не плачь, моя миленькая, не плачь, они только нам души рвут. Что на сей раз пишут?

— Не верю я им, не верю, пишут, что подключили «Красный Крест» и, что государство готово заплатить за него выкуп, но нигде следов его пребывания найти не могут и они пишут…

И Таня зарыдала в голос.

— Пишут, что через два года, будут считать его погибшим и я, получу статус вдовы, можно подумать, поэтому делаю к ним запросы.

Больше сил успокаивать невестку у Фроси самой не было, они стояли посреди зала и вдвоём горько плакали, нисколько не стесняясь друг друга. Наконец, Фрося взяла себя в руки.

— Танюша хватит, хватит моя миленькая, у тебя трое деток, не убивай себя горем. Завтра ко мне должен заехать Стас, он обещал в кулуарах Кремля почву прозондировать, хотя надежда на него маленькая, но я буду цепляться за каждую, а может и в самом деле, «Красный Крест» что-нибудь сможет для нас сделать.

Обе женщины умыли лица и уселись на диван. Фрося внимательно вгляделась в лицо невестки — она по-прежнему была худенькая, не смотря, на трое родов, по фигуре можно было подумать, что это не мать троих детей, а студентка третьего курса института, а вот лицо было бледное, возле глаз залегла сеточка морщинок и потухли прежние весёлые ямочки на щеках.

— Танюша, детки заканчивают учебный год, не тяни резину и дуй сними на дачу, шить и там сможешь, а Анжелка уже большая, она тебе во всём поможет, да и я, буду по возможности наезжать и держать в курсе всех событий.

— Мама Фрося, как я смогу сидеть на даче, когда у меня столько заказов, люди ведь на примерки приходят.

— Вот и закругляйся, сгоняй свои заказы, а новые не бери, в середине июня отправляйся с детками в Крым к Олегу с Викой и отдыхай, набирайся сил, они тебе ещё как понадобятся.

— А ты?

Фрося взглядом обежала по всему периметру зала, как будто впервые знакомясь с обстановкой.

— Не знаю Танечка, мне и хочется, но боязно, ведь прежние наши отношения с Олегом в унитаз не спустишь. Вдали всё воспринимается иначе, а вблизи мой отдых может вылиться в душевные муки и не только мои. Поеду, уже с дому позвоню Насте и Валере.

Дорога от дома Тани заняла хороших полчаса езды на машине и пока стояла в пробках, уносилась мыслями в далёкое и не столь прошлое, и так было задумывалась, что, стоящие сзади машины с нетерпеливыми водителями нервно сигналили, выводя её из лабиринтов памяти. После того, как Семён ушёл в армию, Таня с девочками осталась жить у неё и это помогло обеим женщинам справиться с душевными муками — ведь невестка только что потеряла мать и проводила на службу мужа, с которым толком и натешиться не смогла. В тоже время Фрося, недавно пережила жуткий стресс, связанный с потерей своей запоздалой любви и, конечно же, с расставанием и тревогой за сына, угодившего в ряды Советской армии в не самое спокойное для страны время. Семён попал в учебку, находившуюся невдалеке от Ташкента и через три месяца должен был выйти оттуда в звании младшего лейтенанта и в принципе, должен был отправиться служить в ракетные войска куда-то на просторы Дальнего Востока. А дальше… А, дальше, всё покрыто в основном туманом неизвестности, хотя перед Новым Годом, кое- что прояснилось, когда они получили последнее от Сёмки письмо, присланное им от какого-то его приятеля по обычной почте, не подвергшееся армейской цензуре. Семён в своей манере, с некоторой иронией, сообщал, что уже перед самой присягой у него произошёл неприятный инцидент с товарищами по оружию, о причинах он писать не будет, но пришлось ему вспомнить прежние навыки боксёра и они ему очень даже пригодились, а иначе всё могло бы закончиться гораздо печальней. Он обращался к матери с заявлением, что иначе поступить было нельзя, она должна его понять и простить. Сёмка иронизировал над собой, что не успел ещё стать офицером, а уже был разжалован в рядовые, отсидел внушительный срок на гауптвахте, а теперь ждёт отправки в места не столь спокойные. От последнего заявления сердце Фроси сдавила такая тоска и боль, что Тане пришлось срочно давать ей сердечные капли и вызывать Скорую помощь. К счастью, на этот раз всё обошлось, но врачи предупредили, что стрессы впредь ей категорически возбраняются, потому что предынфарктное состояние вполне может вылиться в обширный инфаркт миокарда. К чести Тани, она в присутствии Фроси старалась не давать воли своему подавленному настроению, хотя постоянно корила себя за то, что поздно сообщила мужу о своей беременности. Из того последнего письма Семёна им было понятно, что радостное сообщение жены о будущем отцовстве до него уже не дошло. Таня до сих пор винила себя за то, что не сообщила любимому перед отправлением в армию о своём положении, боялась, что он будет настаивать на аборте. Ведь Таня знала, что он был категорически против того, чтобы она в отсутствии его взяла на себя все тяготы с беременностью и воспитанием младенца. В этом вопросе Фрося была с ней не согласна, но не смела вмешиваться, а тем более, тайно сообщать сыну, доверенный ей секрет. Нет, она никогда не укоряла невестку, хотя часто ловила себя на мысли, что осознание того, что он скоро станет отцом, могло его остановить от тех поступков, за которые Семён был разжалован, отсидел в военной тюрьме и самое страшное, не прояви Сёмка свой нрав и праведный гнев, а то, что этот гнев был праведным Фрося не сомневалась, и тогда бы он не очутился бы в Афганистане.