— Анюточка, а какая у него жена, какие детки, где он обитает и, как собирается дальше жить?

— Мамочка, ни на один из твоих вопросов, я не могу тебе ответить. С улицы раздался крик какой-то ночной птицы, Сёма прислушался, и, когда крик повторился, он пылко обнял меня и опять прижал палец к моим губам, а потом, тихо выглянул за дверь, быстро юркнул за неё и бесшумно исчез.

— И, всё?

— Да, мамочка, больше к этому рассказу мне добавить нечего, вряд ли я ещё раз повторю своё участие в миссии Красного Креста, ведь меня ждут муж, дети и очень интересная работа, поэтому теперь будем только ждать каких-либо вестей от него только из других источников.

— Спасибо тебе доченька, ты и так сделала для меня почти невозможное.

— Мамочка, я это сделала не только для тебя, но и для себя и, возможно, для маленького Сёмочки.

— Анюточка я прочитаю письмо от своего сыночка уже в Америке?

— Нет, я знаю, как тебе не терпится его получить, поэтому уже сегодня утром выслала конверт с диппочтой на американское посольство в Москве. В ближайшие дни ты его получишь. На всякий случай я сделала копию для себя, но не читала, это ваша личная переписка, но в случае пропажи, смогу вручить тебе эту копию.

— Анюточка, мы с Марком уже давно посчитали нужным сообщить Тане о гибели её мужа, но я всё не решалась. А ведь её муж, действительно, погиб, а сын мой живой. Я это поняла только сейчас и поэтому смогу набраться мужества и окончательно похороню Танюшкины напрасные надежды.

— Мамочка, когда и как это сообщить Тане, ты решишь сама, но передай ей, пожалуйста, что она для меня остаётся родной сестричкой, хотя её ни разу не видела. Постараюсь сделать всё от меня зависящее, чтобы помочь тебе выполнить волю Сёмочки, и уговорить Таню переехать к тебе в Штаты или ко мне в Израиль, ведь она считается вдовой еврея, и сын её имеет право на репатриацию… Всё, мамочка, работники почты и так смотрят на меня, как на сумасшедшую, для них такой длинный телефонный международный разговор, наверное, стоит месячной зарплаты.

— Ой, Анюточка, я совсем об этом не подумала.

— И правильно сделала, я не бедный человек и вполне могу себе позволить подобный разговор и многое другое в жизни. До свидания, моя хорошая, обещай, что в Америке, ты на один вечер оторвёшься от своего Марка и подержишь меня на коленях, мне без этого все годы нашей разлуки было очень плохо.

— Анюточка, доченька моя, это самое малое, что я могу для тебя сделать, потому что сил и желания для этого у меня ещё предостаточно. За годы нашей разлуки, я миллионы раз целовала трубку телефона, из которого слышала твой дорогой для меня голос, мне даже не верится, что скоро обцелую всю тебя, моя миленькая доченька, уже наяву…

Давно стоял, прислонившись спиной к входной двери, вернувшийся в эти минуты домой, Алесь, который слушал, затаив дыхание, бабушкин телефонный разговор с дочерью, глядя с жалостью на её бесконечные, текущие по лицу слёзы.

Глава 70

За всю ночь ДО САМОГО УТРА после разговора с дочерью Фрося не сомкнула глаз. Она достала все наличествующие у неё фотографии Семёна, разложила их на постели и с грустью смотрела на лицо любимого младшего сына. Она обратила внимание на то, как редко он с них улыбался, хотя по жизни был отчаянным весельчаком. Накануне вечером за чаем, она вкратце заполнила Алесю не достающие детали её разговора с Аней, потому что многое ему самому удалось подслушать, долго находясь у входных дверей.

— Бабуль, ну, и когда?

— Я поняла твой вопрос, завтра Алесик, уже завтра я сниму со своей души один груз, повесив ещё более тяжелейший…

— Правильно, конечно, правильно, сколько можно жить ей напрасной надеждой, а тебе с чувством вины, за то, что она не может теперь распоряжаться судьбой по своему выбору.

— Ну, внук, ты мудр, не по годам мудр, но легче об этом говорить, чем сделать.

— Баба Фрося, знаешь, что я тебе скажу?

— Пока не знаю, но не возражаю услышать.

— А я не хочу уезжать из своей страны, ну, если только погостить где-нибудь и у кого-нибудь, на экскурсию и в круиз какой-нибудь сгонять, но жить я хочу среди близких людей, родного языка и даже посереди этого бардака, о котором сейчас все любят говорить.

— Алесик, я ведь тоже раньше не хотела, хотя этим твоему отцу и Сёмке здорово навредила. Ещё вначале пятидесятых годов, я имела право, как полячка, имеющая родственников в Польше, выехать отсюда, но, как я могла это сделать, когда твой дед находился в лагере в Сибири? А потом вместе с Анюткой или следом за ней могла поехать с Сёмкой в Израиль, но даже помыслить об этом не хотела, а ведь ещё десять лет назад, когда меня Марк звал к себе, тоже могла изменить судьбу своих детей, но опять даже мысли не допустила…

Алесь вопросительно смотрел на бабушку, но та молчала.

— Бабуль, а сейчас?

— А сейчас поеду, и даже не уверена, что захочу вернуться.

Утром Фрося приехала в салон почти к самому его открытию. Таня уже была вся в работе, вовсю раздавала распоряжения своим молоденьким швеям, перебирала выкройки, перемеряя рулоны с материалами и делая какие-то записи. Фрося не стала её отвлекать, а привычно начала прибирать в главном зале, вытирая пыль и раскладывая на журнальных столах аккуратно каталоги и журналы. Вскоре появился первый в этот день заказчик и Таня чуть ли не час уделила ему внимания, показывая каталоги, что-то от себя советуя и делая замеры. Отпустив посетительницу, взглянула на Фросю и побледнела:

— Мама Фрося, что случилось, на тебе лица нет, такой я тебя ещё никогда не видела?

— Танюша, вчера звонила Анютка…

— И сообщила тебе, что он погиб?

— Да…

Фрося произнесла это коротенькое слово с большим трудом.

— Мама Фрося, я давно знала об этом, только не хотела тебя расстраивать.

— Как знала? Что знала? Откуда ты могла узнать?

— Мамочка, из сердца, оно у меня опустела после моей той нервной болезни. Я лежала тогда на кровати и всячески пыталась убедить себя, что он живой, скоро вырвется из этого проклятого плена и вернётся ко мне, а сердце стучало, он уже не вернётся — умер, умер, умер…

— И, ты ни разу мне об этом не обмолвилась?

— Мамочка, я не хотела тебя расстраивать, ведь я знаю, как ты его любила.

— А ты?

— Я тоже безумно его любила, но он погиб почти шесть лет назад, а для меня ещё раньше, с того момента, как ушёл на эту вонючую войну.

— Танечка, но ты ведь его ждала?

— Ещё, как ждала, все глаза ночами проплакала, а после болезни, неужели ты не заметила, не плачу вообще. Конечно же, без тебя я давно бы наложила на себя руки, но ты сумела научить меня продолжать жить с любыми трудностями, с любым горем и даже, по возможности, радоваться жизни.

— Танюха, а ты сейчас, правда, радуешься жизни.

— Да, мамочка, да, я уже устала жить только горем, а у меня есть такой яркий пример, каким являешься ты, так что я поняла, надо плакать, когда плачется, но не опускать руки и смотреть с надеждой в будущее.

— Танюшка, а у тебя есть определённые надежды?

— Мама Фрося, так у всех почти есть, почему у меня не должно быть?! Я мать троих замечательных детей, возглавляю самый на сегодняшний день модный и шикарный салон в Москве, я приношу людям радость своими изделиями, а они платят мне благодарностью, а от этого растёт моё благосостояние. Мамочка…

Таня прижалась своим худеньким телом к Фросе.

— У меня есть ты, и будешь в моей душе до последнего моего дыхания.

— А в Америку ко мне приедешь жить? Анютка говорила, что ты для неё навсегда останешься сестричкой и она всё сделает, что от неё зависит, если ты захочешь переехать к ней в Израиль, ведь ты считаешься вдовой еврея…

— Мамочка, ты ведь говорила, что будешь часто наведываться в Москву, но, если ты захочешь, я перееду к тебе, шить красивые вещи можно и в Америке.

Таня вдруг резко поменяла тему:

— Летом Анжелка оканчивает школу и придёт работать ко мне в салон на постоянной основе, она уже здорово от меня поднабралась, умеет шить, кроить и даже моделировать. Сейчас Сёмочка на продлёнке и у неё есть масса свободного времени и она после школы и в выходные дни вовсю у меня работает.

— Ну, и правильно, не всем институты заканчивать, хороший специалист может зарабатывать не хуже профессора.

В салон зашёл очередной потенциальный заказчик и Таня была вынуждена прервать их беседу, но Фрося от этого не расстроилась, а наоборот — этот разговор с невесткой причинял ей ужасную душевную боль. Фросе сегодня очень хотелось побыть одной и она, купив свежие цветы, поехала на кладбище, рассказать маме Кларе о её любимом единственном внуке, который всё же сумел остаться живым и сильным в невероятных условиях, куда его забросила беспощадная судьба. Через три дня курьер из американского посольства доставил Фросе большой конверт, в котором она обнаружила тонкий листок бумаги, сложенный в несколько раз, это и было долгожданное письмо от младшего сына:

«Здравствуй, моя любимая мамочка! Раз ты читаешь сейчас моё письмо, значит, уже поговорила по телефону с Аней. Не знаю, стоило ли мне оживать для вас, я думал, что нет, но случайная встреча с сестрой буквально всколыхнула всё в моей душе. Конечно же, эта встреча не была случайной, Анька меня искала и, скорей всего, с твоего ведения. Мамочка, мне ни к чему тебе описывать, как я попал в плен, как меня подвергали мучениям и грозили кастрировать, но в одну из ночей, когда я лежал, связанным на голой земле, с избитым в кровь лицом и телом, мучаемый холодом, голодом и жаждой, я дал себе слово выжить во что бы мне это не стало. Мамулечка, поверь мне, в самые тяжёлые минуты, во время пыток и издевательств, я вспоминал тебя, ведь ты смогла всё одолеть, и мне казалось, что сумею и я. Передо мной стоял выбор смерть, унижение или предательство. Я выбрал третье. Нет, я не предал Родину, это она кинула меня в пасть зверю, я не предал товарищей по оружию, ни разу я не стрелял по советским солдатам, я не предал веру, потому что был безбожником, но я предал тебя и Таню, потому что остался жив и уже не смогу к вам вернуться. Мамулька, я для тебя всё-таки ожил, и мне кажется, что тебе от этого стало легче жить. Что касается меня, то у меня на душе точно полегчало, ведь я часто мысленно с тобой разговариваю, теперь сможешь со мной в мыслях говорить и ты, потому, что я реальный, живой и любящий тебя сын. Теперь тебе от Ани известно, что я нахожусь на службе у шаха Масуда, и являюсь личным его телохранителем. Он очень высоко ценит меня и относится с соответствующим уважением. Я женат на его близкой родственнице, у нас с ней уже есть двое детей, трёхлетний мальчик и годовалая девочка. Это твои внуки, которых ты, по всей видимости, никогда не увидишь. Я не передаю привет своим братьям, как и Тане с девочками, потому что я для них умер. Мне очень трудно писать тебе это письмо, гораздо легче в свободные часы просто думать о тебе и о других дорогих моему сердцу людях. Главная моя отдушина — заполнять чистые листы формулами и расчётами, хотя они уже никому кроме меня не нужны. Прости меня, моя любимая, ведь я тебе обещал скрасить твою старость, а я её окрасил в чёрные и серые тона. Когда я стою на коленях во время молитвы, то всё время прошу Аллаха, чтобы он даровал тебе долгую и счастливую жизнь и, чтобы послал возможность когда-нибудь нам с тобой встретиться.

Всегда любящий тебя сын.»

Фрося несколько раз перечитала короткое письмо от младшего сына, тщательно его сложила и положила в шкатулочку с драгоценностями, которые собиралась взять с собой в Америку. Ничего нового оно уже не открыло — да, приятно было читать строки, пропитанные сыновьей любовью, безусловно, очень хорошо, что Сёмочка остался жив и пусть он будет счастлив со своей новой семьёй, но для неё он, похоже, потерян безвозвратно. О каком будущем может идти речь, когда ей через месяц уже стукнет семьдесят. Позади большая жизнь, сколько в ней было всевозможных событий, хороших и плохих, радостных и грустных, а это письмо оказалось в череде печальных. Да, её Сёмочка, её отрада и надежда, обещавший скрасить старость, оказался в недостижимой дали — ничего не скажешь, скрасил. Ладно, уже невозможно что-то изменить, ей, по крайней мере, это не подвластно. Скоро полечу к Марку и постараюсь разукрасить его жизнь в яркие краски, ведь ей теперь предстоит смотреть на многие вещи в жизни за двоих. Никуда сегодня не хотелось ехать, никого видеть и ничем не тянуло заниматься. Зашла в зал и включила телевизор, начинались новости. Сквозь её тяжёлые думы, вдруг прорвался голос диктора:

— Сегодня утром в одном из горных массивов Афганистана, невдалеке от Пакистанской границы талибами был обстрелян конвой Красного Креста с гуманитарным грузом. В результате налёта конвою был нанесён значительный урон. Пострадало несколько лиц сопровождения, есть убитые и раненные. Среди погибших Ганс Грозигер и, как выяснилось позже, гражданка Израиля Хана Нехемиа…