Наталья видела, как дернулись желваки под кожей щек.

— А куда у нас в стране можно устроиться слепому? Идти в больницу делать массаж? Сидеть на телефоне и собирать звонки? Два года мы с сестрой искали работу, прежде чем её друг устроил меня сюда. Два года. Представляешь, что такое — каждый день есть макароны с луком и посыпать их кубиком «Магги»? На пенсию по инвалидности особенно не разгуляешься. Сестра тоже старалась подрабатывать, то официанткой, то уборщицей. Я понимаю, каково ей пришлось — в то время, когда твои подруги бегают по клубам и обжимаются с парнями, она ходила с половой тряпкой и видела кислые рожи тех, кому повезло чуть больше. Нет, пусть я иногда падаю со сцены, и мои коллеги вместо грима рисуют усики фюрера, но пока что тут хорошо платят. Достаточно, чтобы нам хватило на что-то ещё, кроме макарон.

— Разжалобить пытаешься? Думаешь, что у меня жизнь слаще? — почему-то вспыхнула Наталья.

Бывают такие ситуации, в которых надо человеку посочувствовать. Просто по-человечески покивать и постараться утешить. Но потом сравниваешь его проблемы со своими бедами, и понимаешь, что у него не так уж всё и плохо. Да неприятности, но с ними можно жить. А человек продолжает говорить и уже в душе поднимается накипь и неприязнь — у меня же хуже, что он жалуется? И уже не слышишь доводов разума, что у человека и в самом деле беда, потому что с головой погружаешься в свои проблемы, а чужой голос только раздражает и вызывает неприятие. Примерно в такое же состояние погрузилась и Наталья.

— Нет, мне твоя жалость не нужна. Думал, что ты и в самом деле хочешь что-нибудь про меня узнать. Мы же с тобой почти коллеги. Ещё по глотку обделавшихся бактерий? — Петр нащупал бокал и поднял его. — За тебя, королева!

— Подожди. С чего ты взял, что мы с тобой коллеги? Я не танцую стриптиз, занимаюсь гаданием.

— Не злись, я хотел сказать, что мы оба работаем в эротическом жанре.

С каждым словом, с каждой интонацией Наталья раздражалась всё больше. Возможно, это сказывалось напряжение прошлых дней, сеанс с программистом и встреча с тем незнакомцем, но ярость нарастала в геометрической прогрессии. Пусть он слепой, но у него не отбирают ребенка! Далеким отголоском сознания Наталья понимала, что злится напрасно, но ничего с собой поделать не могла. В такие минуты и срываются колючки с языка, о которых потом будешь жалеть.

— Нет, мы с тобой разные люди, работаем в разных сферах. Ты вот занимаешься продажей своего тела…

— А ты?

— А я… — Наталья запнулась, ведь только сегодня она занималась тем же самым. Пусть и с целью заглянуть в далекое будущее, но, по сути, этот накачанный слепец прав!

— Я же и говорю, что коллеги, только твои услуги обходятся дороже.

— Нет, мальчик-проститут, я не такая.

— Я жду трамвая, — подхватил Петр.

Наталья вспыхнула. Рука дернулась сама и там, где недавно раздавался звон стекла, прозвенела хлесткая пощечина. На гладко выбритой щеке расцвел след от пальцев. Петр глубоко вздохнул, отставил бокал и поднялся. Он начал покачивать бедрами в такт музыке.

— Я не проститутка, это у меня такой дар. Надо же как-то зарабатывать!

Петр танцевал. Молча. Он снова перетекал с места на место, подобно живой ртути. Руки крыльями орла возносились и плавно опадали.

— Да и что ты знаешь о моей жизни? Что ты можешь знать? Ты же закрыт в своей ракушке и только кончик высовываешь, когда тебя очередная дамочка снимет на вечер! Ты даже хуже вибратора, потому что он бездушный предмет, а ты вынужден по-рабски глотать обиды и засовывать чувства глубоко и надолго.

Петр танцевал. Плечо вверх, нога отходит в сторону. Большие пальцы рук задевают повязку и чуть приспускают её, дразня женское воображение. Мышцы живота развиты как у косаря. Кисти рук двигаются так плавно, словно они без костей.

— Вообще-то я с тобой разговариваю! Не смей от меня отворачиваться! Сядь на место!

Музыка звучала мягко, также мягко и легко перемещалось тренированное тело. Налево, направо, поворот. Казалось, что он сам музыка, это от него идут звуковые волны, плавные, завораживающие.

— Если не сядешь, то я пожалуюсь на тебя менеджеру! Сядь, я сказала!

Наталья раздражалась всё больше и больше. Казалось, что Петр это чувствовал и старался поддразнить ещё, разгорячить её, чтобы она выплеснула весь гнев, всю злость, которая клокотала внутри. Он танцевал, замирал на миг и тут же двигался дальше. Вверх, вниз, влево, вправо. Наталья выплеснула на него содержимое бокала и только тогда он остановился.

— Спасибо, моя Мальвина, ты остудила жар. Как мне отблагодарить тебя? Хочешь, я сделаю небольшой массаж? Для коллеги ничего не жалко.

— Прекрати издеваться! Я сейчас действительно пожалуюсь менеджеру, и ты вылетишь со своего тепленького места.

Петр улыбнулся. Так же мягко, как и танцевал. Такая улыбка бывает у младенца, когда ему снится что-то хорошее.

— А может, ты и права. Я действительно превращаюсь в раба на этом месте. Я совсем недавно крушил челюсти и неплохо зарабатывал, а теперь я живой вибратор. Теперь я существо, которым может помыкать всякая… женщина, которая зарабатывает чуть больше, — Петр сдержался и проглотил то слово, что чуть не сорвалось с губ.

— Да ты… — Наталья задохнулась от ярости.

Рука схватила сумку, оттуда вылетела пятитысячная купюра и удобно устроилась в повязке стриптизера.

— Ни в чем себе не отказывай. Я прекрасно провела время. Прощай, — Наталья кинулась прочь из комнатки.

В затемненном зале было уже довольно много народа. Звучала паршивая музыка. Продажное мясо толкалось среди алчных покупательниц. Наталья отбросила галантно протянутую мужскую руку и поспешила на выход. На счастье официанта Кирилла он ей не попался на пути. Гардеробщик подал шубку, но так и не дождался чаевых, огорченно надул губки. Наталья сдержалась, хотя внутри всё горело. Она выскочила на улицу и вдохнула холодный воздух.

Морозец чуть охладил разгоряченный лоб. Но внутри всё клокотало и просило выхода. Да как он посмел? Да кто он такой? Да она…

И где-то внутри маленький, но ужасно противный голосок пел о том, что он прав, что она тоже проститутка, только более дорогая. Никаким даром это не оправдать — она тоже продает себя за деньги.

Желтое такси остановилось сразу же, как только Наталья махнула рукой. Наталья передала деньги, назвала адрес и уткнулась лицом в ладони. Плечи затряслись от рыданий. Пожилой водитель тактично молчал, уверенно вел машину и изредка поглядывал на плачущую пассажирку.

Слезы текли ручьем и смывали накопившуюся злость, ненависть и неприязнь по отношению к людям, к своей жизни. Наталье становилось легче с каждой упавшей каплей. Она почти успокоилась, когда шофер сказал о прибытии к месту назначения. Наталья вышла.

Несколько шагов и она возле своей машины. В бардачке лежали салфетки — нельзя же такой показываться перед Сережкой. Если бы она смотрела в зеркало заднего вида не на свои покрасневшие глаза и припухшие веки, а назад, на пятьдесят метров, то смогла бы увидеть неприметные серые «Жигули» двенадцатой модели. А если бы не плакала в такси и следила за дорогой, то заметила, что эти «Жигули» сопровождали её от самого клуба.

Встреча с адвокатом

Утром Наталью разбудил аромат свежесваренного кофе, запах яичницы и поджаренных тостов. Она улыбнулась с закрытыми глазами — Сережка хозяйничал на кухне и готовил завтрак. Наталья сказала ему, что берет два дня отгула, и сын всё понял. Понял, что мама устала и ей нужна его забота.

Наталья потянулась, и с радостью отметила, что во всем теле не осталось и капли усталости. Будущее казалось таким светлым и радостным, несмотря на неприятности. Петр всё-таки смог сделать своё дело и утешить её. Пусть она выплакала все эмоции, зато на душе стало так легко, будто её вынули из тела, постирали, высушили и засунули обратно. Она ощутила неловкость оттого, что вчера так психанула на Пьеро, ведь он ни в чем не виноват. Надо будет заскочить и извиниться.

Наталья не смогла сдержать смешка, когда услышала, как Сережка напевает на кухне знакомую песенку. Она иногда мурлыкала её, когда готовила что-нибудь вкусненькое.

— Я стою у печи, не печалясь, а печалиться что у печи? Сам себе я на кухне начальник, сам себе я хозяин, апх-чи, — пытался басить сын, но голос всё равно срывался и не получался образ пройдохи-повара из старого фильма.

— А чем сегодня порадуют самую любимую мамулю? — Наталья громко дала понять, что уже проснулась и готова к разнообразным сюрпризам.

— Яичница, тосты и горячий кофе. Если не встанешь в ближайшие три минуты, то останется холодная яичница, ледяные тосты и чуть теплый кофе. И тебя ещё ждет небольшой подарок, — раздался с кухни голос сына.

— Подарки я люблю! Уже бегу, — Наталья накинула халат и выскочила в коридор.

Вряд ли в этой растрепанной, заспанной женщине можно узнать подтянутую и строгую гадалку, какой её видят клиенты. Да и все мы в домашней обстановке отличаемся от тех, кто мы есть на работе. Нет, есть такие люди, которые в рабочее время ходят в трусах и тапочках, а есть и те, кто вовсе безо всего. Но мы говорим не о тренерах по плаванию и о моделях художников. Наталья почесала светлое гнездо на голове и уселась на стул в небольшой кухне. Люминесцентная лампа освещала тумбочку под телевизором, высокий столбик холодильника, на дверце которого в хаотичном беспорядке налеплены магнитики.

Сын хлопотал возле белой плиты. На ней шкворчала сковорода с шлепками разбитых яиц. Стопка тостов с поджаристой корочкой возвышалась над баночкой малинового джема. Джем всегда был слабостью Натальи, ещё с той поры, как вместе с бабушкой делали запасы на зиму.

Сережка с важным видом короля официантов разложил по тарелкам глазунью, придвинул тосты и налил матери ароматный напиток. Потом загадочно подмигнул и вышел. Вернулся он уже с бравурным маршем, исполняемым губами, а в руках нес огромный букет алых роз.

— Ух ты, это ты купил? — ахнула Наталья.

— Нет, у меня не достаточно для этого карманного финансирования, но я откладываю, так что следующий букет будет от меня. Это утром принес курьер. Тут есть записка, читай. Желательно вслух, мне тоже интересно.

Белый конвертик с надписью «Самой очаровательной женщине на свете». Хм, приятно. А с другой стороны — что там внутри может таиться? Приглашение на бал или пакетик «сибирской язвы»? Мда, Наталья сделала для себя пометку поменьше смотреть телевизор. Наталья открыла конвертик, на свет показался плотный прямоугольник с отпечатанными буквами, пробежалась глазами по строчкам и засунула бумажную весточку обратно.

— Что-то не так? — Сережка обеспокоенно взглянул в лицо матери, на которое словно набежала тень.

— Нет, всё нормально, это поздравление от директора нашего отдела. Я заключила важную сделку, добыла отличного клиента, вот он и прислал в качестве поздравления. А ты молодец, балуешь старушку-мать, — Наталья заставила себя улыбнуться.

Из кухонного шкафчика показалась ваза, струя воды заполнила её на треть, и шикарный букет занял часть стола. По кухне прокатились волны розового аромата.

— Ну, какая ты у меня старушка? Перестань. Мне все друзья завидуют, что у меня такая молодая и красивая мама. Некоторые даже сначала принимали за старшую сестру. Так что зря ты на себя наговариваешь. А ты не прочитала записку.

— Да что там читать-то? Наталья Георгиевна, от лица всего коллектива выношу благодарность за хорошо проделанную работу. Всё как обычно.

— Но раньше таких цветов не приносили.

— Так раньше такого клиента не было, — улыбнулась Наталья. — Ты ешь давай, а то в школу опоздаешь.

Сережка шутливо отдал честь и торопливо засунул в рот остатки яичницы. Он шустрым зайчиком метнулся в свою комнату и вскоре вышел, таща за собой сумку с учебниками.

— Мам, с тобой точно всё нормалёк? Я знаю, что ты берешь отгулы только когда вообще никакая.

— Да, на этот раз всё нормально, не переживай. Порадуй меня сегодня хорошими оценками, а не новым синяком. Договорились?

— Я постараюсь, но если…

— Не должно быть «если»! «Если» это для слабаков, ты же не слабак. Я скажу то, что для тебя не новость. Мир не такой уж светлый и приветливый, это опасное, жесткое место…

— Мам, хорош мне «Рокки» цитировать. Я знаю этот монолог, видел у ребят на мотивационных роликах.

Наталья встала из-за стола, расправила воротник куртки и плотнее запахнула вылезший шарф. Сережка недовольно сморщился и попытался вырваться из материнских рук, но не тут-то было. От материнского поцелуя уйти не так-то просто. Наталья чмокнула его прямо в наморщенный нос.

— Ну, ма-а-ам, нельзя без этих нежностей?

— Фу ты, ну ты, ножки гнуты. Ладно-ладно, больше не буду. У тебя есть деньги на обед?