Абигайль Кейси - Гадание на розах

— А я думала, что ты меня даже не заметил. Я на тебя смотрела, смотрела… А тебя в тот момент, кроме газеты, вроде бы ничего не интересовало.

— Чтение газеты — идеальный способ шпионить за кем-либо. Во всех боевиках сыщики используют для наблюдения газету.

— Да, про нас можно было снять такой крутой блокбастер…

— Может, мне книжку написать — о том, как я спас самую замечательную американку, знаменитую селекционерку из прославленного рода Дюбуа.

— Еще не знаменитую.

— Кстати, если ты приспособила свою Безымянную красавицу к постоянному гаданию, то дай ей соответствующее имя.

— Например?

— «Сивилла».

— Не то.

— «Кассандра».

— По-моему, такой сорт есть у греков, а может, у итальянцев.

— «Пифия».

— Слишком мрачно звучит.

— Ну все, тогда мои познания в предсказательницах и провидцах иссякли.

— Да, мифологическая эрудиция у тебя потрясающая. Но тут нужен более тонкий подход.

— Не отрицаю.

— Розу надо постараться назвать так, чтобы это всем говорило о ее достоинствах, о ее высшем секрете, который, возможно, не знаю даже я.

— Неразрешимая загадка.

— Почти.

— Если даже ты не знаешь, как к ней подступиться.

— Название должно прийти само, раз и навсегда — как сильная научная идея, как поэтическое озарение, как мгновение любви.

Глория, так долго избегавшая этого заветного слова, взглянула на Георгия.

Но тот как будто не услышал ничего особенного.

— Думаю, рано или поздно тебя осенит.

— Ну вот мы и пришли.

Георгий Орлов понюхал розу.

— Королева, а как называются эти розы?

— «Ночной поцелуй».

— Отличное название.

— Еще бы.

Глория чикнула секатором у основания шипастого стебля.

— Хочу сравнить результат гадания на Безымянной красавице и на этом сорте.

— Вот истинный экспериментатор!

— Совершенно верно.

— На что будешь гадать, если не секрет?

— Ну… как быстро ты поправишься.

— А если серьезно?

— Гранд-маман говорила, что если кому-то постороннему рассказать о загаданном, то ничего путевого не выйдет.

Григорий Орлов деланно возмутился:

— А я что, посторонний?

— Не совсем. — Глория Дюбуа срезала второй бутон. — Но все равно болтать о заветном нельзя.

— Тогда я угадаю.

— Попробуй.

— Ты делаешь ставку на успех своей розы на парижской выставке?

— Мимо! — Русский пациент и американская сиделка перешли к следующему кусту. Думаю, тандем из мамы и бабушки обеспечит мне хотя бы третье место.

— Какие мы самоуверенные.

— Без самоуверенности в науке делать нечего.

— Что верно, то верно.

Георгий ойкнул, нечаянно зацепив ошипованную ветку.

— Поосторожней!

Заболтавшаяся сиделка вытянула из бинтов отломившийся сухой шип.

— Больно?

— Терпимо.

— А у вас в России гадают на розах?

— На розах — нет, только на ромашках. Но это жутковатый способ, не для нервных людей.

— Расскажи.

— Только не падать в обморок.

— Уже вся трепещу.

Георгий Орлов загадочно улыбнулся.

— Технология чисто русская: простая и жестокая. Берут ромашку и отрывают лепесток за лепестком.

— Зачем?

— Чтобы узнать — любит или не любит.

— А при чем здесь бедные лепестки?

— Когда их отрывают, то бормочут: любит — не любит — любит… Какое слово придется на последний лепесток, такова и судьба.

— Жалко ромашку! Типично русское варварство.

Русский недобро усмехнулся.

— Вот такие мы варвары…

Георгию явно захотелось снова вызвать Глорию Дюбуа на словесную дуэль по сравнению отрицательных и положительных качеств американского и русского менталитетов.

Но аспирантка, наученная спором о картине «Полдень на хлопковой плантации», не ввязалась в обмен ударами.

— Может, пора на отдых?

— Нет, погуляем еще.

— Тогда я отнесу бутоны в спальню и вернусь.

— Надеюсь, ты мне расскажешь о результате гадания.

— Только в одном случае: если будет тот, которого я жду.

— Я пройдусь к бассейну.

— Договорились.

— Можешь не спешить.

Георгий Орлов, не отрываясь, смотрел вслед Глории Дюбуа.

Русский пациент, конечно же, понимал, что загадала на утро милая, заботливая и сердечная сиделка.

И это не на шутку его встревожило.

Георгий Орлов не верил ни в дурные приметы, ни в вещие сны, ни в цыганские предсказания. Но, похоже, Глория Дюбуа более чувствительна к подобным вещам.

Конечно, безобидные цветочки — это не черная драная кошка, перебежавшая дорогу, и не баба с пустыми ведрами. Но…

Черт бы побрал эти дурацкие розы.

А вдруг распустится не правая, а левая?

Георгий Орлов четко представил себе, как на рассвете суеверная аспирантка при виде неудачного результата впадает в глубокую меланхолию и теряет к нему всякий интерес.

Оставалась лишь надежда, что правый бутон все-таки опередит левый в этом цветочном соревновании.

И расцветет изумительно, прекрасно и многообещающе…

Вечерняя прогулка затянулась допоздна.

Георгий чувствовал себя вполне нормально.

И настоял, чтобы сиделка не вздумала торчать у его постели.

Вспомнив муку жаждой, аспирантка согласилась и отправилась к себе.

Уснула она быстро и спала крепко.

Но на рассвете ее разбудил не мобильный телефон, а кое-что пострашней.

Глория Дюбуа проснулась от присутствия в спальне кого-то чужого.

Девушка открыла глаза и увидела своего раненого пациента.

Русский что-то искал у зеркала.

— О!

Георгий Орлов стремительно повернулся всем корпусом и застонал от боли.

— Из-ви-ни.

В здоровой руке негодяя, посмевшего тайком проникнуть в девичью спальню, не было ни острого ножа, ни еще чего-нибудь угрожающего.

Глория, поглубже зарываясь в одеяло, нашла в себе силы пошутить:

— Ты что, ищешь фамильные драгоценности?

— Драгоценности? — Георгий Орлов, превозмогая весьма болезненные ощущения, поднял с пола упавшую шкатулку. — Конечно нет. Что это тебе в голову пришло…

— Только не говори, что пришел за обезболивающими таблетками.

— Гло, прости дурака.

— За что?

— Видишь ли, я хотел первым увидеть результат гадания на розах. Я уверен, что ты загадала… о наших отношениях. Ну… типа «любит — нелюбит».

— И как — увидел?

— Да, первой распустилась правая роза. Честное слово. А если бы распустилась левая — я бы поменял вазы местами.

— Зачем?!

Аспирантка, фанатично преданная чистоте любого эксперимента, изумленно распахнула голубейшие глаза.

— Не хочу я, чтобы наши с тобой судьбы зависели от какого-то безмозглого растения!

— Глупенький.

— И пусть ваша мисс Левая роза издевается сколько угодно над законопослушными гражданами Соединенных Штатов…

— Глупенький.

— Но над простым русским парнем, азиатским варваром, даже самому благородному из благородных цветков измываться не позволено…

— Глупенький.

— Можешь сотню раз повторять «глупенький, глупенький, глупенький»… Ну а если бы ты вдруг поверила коварной розе и отправила меня обратно в больницу?

— Не дождешься.

Глория Дюбуа осторожно поправила сползшее одеяло, прикрывая обнажившиеся колени.

— И вообще, я подумала, что мне надо было гадать на ромашке, на вашей русской ромашке!

— Так, значит, все остается в силе?

— Да, Джорджи, да. Будешь у меня в плену до полного выздоровления. — Глория Дюбуа снова рассмеялась. — И успокойся, тебе больше не придется по утрам пробираться сюда. — Она украдкой зевнула. — Я не буду больше тревожить розы попусту. По-моему, они говорят о чем-то сугубо своем…

Кажется, все располагало к обоюдному счастью.

И погода, державшаяся в самом благоприятном режиме.

И полное молчание в эфире — никто не хотел мешать: ни бабушка, ни мама, ни декан, приславший огромную коробку конфет и бутылку коньяка отчаянному русскому, спасшему лучшую аспирантку биологического факультета, ни Тина Маквелл, помолвленная с несчастным толстяком Брауном.

И заживающая рана пациента.

И складывающиеся отношения, постепенно набирающие обороты.

Стало больше обмена улыбками, многозначительными фразами.

Порой случались и незапланированные контакты — то пальцы аспирантки ненароком встречались с пальцами стажера, то, наоборот, его здоровая рука натыкалась на руку, нежно поправляющую лангетку.

Лишь одно мешало переходу обоюдной влюбленности в решающую стадию — это снова и снова возникающий призрак библиотечного кошмара.

Глории в каждой замочной скважине мерещилось дуло, несущее смерть.

Глории в каждом резком наружном звуке чудилась пальба, вой сирен и звон разбитых стекол.

Даже розы цвета свежей крови отбивали у впечатлительной аспирантки аппетит.

Более того. Глории даже временами казалось, что если Георгий Орлов по-настоящему влюбится в нее, то это будет несправедливо по отношению к старой деве библиотекарше, так и не познавшей семейного благополучия, несправедливо по отношению к юным первокурсницам, ушедшим в мир иной слишком рано.

Георгий Орлов, как мог, пытался отвлечь Глорию Дюбуа от дурных мыслей.

На этот раз, во время скучного и вялотекущего ужина возле бассейна неуемный пациент затеял с загрустившей сиделкой поиск имени для Безымянной красавицы.

Тем более что до установленного срока оставались только одни сутки.

В бассейне отражалось небо, тронутое закатом.

Розы, окружавшие странную парочку со всех сторон, пребывали в забытьи благодаря абсолютному штилю.

Нежные лепестки, подчиняясь строгому осеннему распорядку, бесшумно планировали, осыпаясь в подогретую, идеально чистую воду, сквозь которую виднелась кафельная мозаика, изображающая гигантскую розу.

Представители насекомого мира не тревожили ни цветов, ни листьев, ни людей.

И лишь какая-то птица, наскучавшаяся за день, затеяла вечерние рулады.

Оторвавшись от лепестковой круговерти, Георгий Орлов изобразил горячий энтузиазм:

— Мадмуазель, приготовьте бумагу и ручку!

Аспирантка едва улыбнулась.

— Ничего, и так запомню.

— Но это будет настоящая мозговая атака! — Георгий Орлов постепенно входил в филологический раж. — Нет, мозговой штурм. А может быть, даже и мозговой шквал!

Глория расхохоталась.

— Хорошо, что не торнадо! — Она наконец-то притронулась к остывшему стейку. — И не тайфун.

Тарелки русского пациента давно пустовали.

Георгий Орлов, заметно взбодренный сытным ужином и старинным французским вином, начал выдавать одно предложение за другим.

— Нежность!

— Восторг!

— Блаженство!

— Упоение.

Пациент добавил в организм полбокала вина.

— Ну как, подходит?

Наголодавшаяся сиделка, не прекращая жевать хорошо прожаренную говядину, невнятно ответила:

— Конечно… Безымянная красавица… достойна… всех… этих… изумительных… слов…

Глория Дюбуа не осмелилась закончить фразу, которая должна была намекнуть русскому пациенту о том, что его сиделка достойна любви.

Георгий Орлов, приняв заминку за обычную паузу, с еще большим пылом и темпераментом продолжил лингвистические изыскания:

— Истома!

— Желание!

— Ласка!

— Страсть!

— Экстаз!

— Оргазм!

— Стоп! — Глория сделала предостерегающий жест вилкой. — Это уже чересчур.

— А по-моему, в самый раз.

Русский пациент торопливо придал физиономии самое невинное выражение, на какое был способен.

Вилка угодила в край стекла.

— Джорджи! А нельзя ли сменить тему?

— Пожалуйста.

Георгий Орлов упер здоровую руку в лоб, изображая интенсивный мыслительный процесс.

Глория мгновенно среагировала на интеллектуальную клоунаду:

— Это похоже не на мозговую атаку, а на паническое отступление.

Георгий Орлов, прекратив паясничать, продолжил перебор названий:

— Предлагаю обыграть белый цвет Безымянной розы.