Дана Алексеева - Гадкий Утёнок

— Не надо слов. Иди ко мне. — Женя уткнулась лицом в пиджак, а я крепко обнял ее.

Телефон вибрирует от очередного оповещения о списание средств с карты. Я заглядываю в сообщение и вижу кругленькую сумму перевода на счет какого-то магазина. Откидываю телефон на стол и растягиваюсь на рабочем кресле, закидывая руки за голову.

Новоявленная мать Жени очень резво вошла нашу жизнь, словно так и должно быть… С первого дня ее пребывания в нашем доме, я понял с намеков Жени, что Мария не собирается лишь погостить у нас. Она очень прекрасно чувствует себя в Москве в шикарном особняке и возвращаться в свою глухомань не собирается. Именно так она выразилась, когда разговаривала с кем-то по телефону. Ее самоуверенность зашкаливает и наводит на некоторые вопросы и сомнения, которые в ближайшее время разрешаться. Да, я навожу справки о Марии, и мои люди скоро предоставят полную информацию об этой дамочке.

А пока, по воле Жени, я довольно снисходительно отношусь к этой женщине, а моя добродушная девочка совсем пропиталась к ней чувствами. Сегодня утром они вместе готовили, и прислали мне фотоотчет, а после обеда пошли по магазинам, ведь «Марии нужны новые вещи». - вспоминаю слова Жени. Она спросила разрешения воспользоваться картой, которую я ей когда-то дал, и, конечно, я не смог отказать.

Я заметил, что Женя начала чаще улыбаться с появлением Марии… Да, кажется, именно этого не хватало ей для счастья. Она все-таки дождалась свою маму. Какими бы ни были родители, и какую бы обиду не хранил на сердце, ты все-равно любишь их и готов простить им все. Необъяснимо, но факт.

С самого детства я знал, что у меня нет родителей. Они разбились на машине, когда мне не было и года. Конечно, я их не помню, но отчего-то я чувствую, что они любили меня, новолей судьбы не успели подарить мне всю свою заботу и тепло. И от этого щемит в груди. Помню, как сидел мелкий на подоконнике ночью, смотрел на небо и представлял, что разговариваю с родителями, беспокоился о том, не холодно ли им там, на облаках…Нередко ревел, жалуясь на несправедливость этого мира.

Но время шло и менялись мои принципы, из пай-мальчика смотрящего на ночное небо, я превратился в настоящего хулигана… Надо было хоть как-то развлекаться в детдоме. У всех воспитателей волосы дыбом вставали от моих проделок. Мне грозились полицией и психушкой, но я понимал, что это по большей части способ хоть как-то меня приструнить. Порой мне даже казалось, что администрация детдома намеренно хотела побыстрее сплавить меня приемным родителям, приукрашивая мои достоинства и скрывая мой неудержимый нрав.

Когда мне было двенадцать лет, в детдом пришла одна семья, которая хотела усыновить мальчика. Изначально они пришли смотреть на моего друга, но что-то пошло не так, и они переключились на меня. Когда узнал, что семья обеспеченная, то я включился и начал демонстрировать себя с лучших сторон. Я глушил раздражение от того, что ты словно товар на рынке, который оценивают, выбирают, брать или не стоит. На кону была моя жизнь, мое будущее, которое, возможно, зависело от этих людей. Буду я протирать старые штаны, сводить концы с концами, дебоширить как прежде, или же довольствоваться достатком и не нуждаться ни в чем? Именно так рассуждал пронырливый, сообразительный двенадцатилетний парень, мечтающий вырваться на волю из тесной «коробки».

Счастью не было предела, когда я узнал, что меня выбрали! Планы на новую роскошную жизнь автоматически выстроились в наивной детской голове. Свобода, буду делать, что я захочу, больше я не буду ни в чем нуждаться, у меня будет все, что я захочу… и все в таком духе. Какого же было мое негодование, когда все оказалось, не так, как я думал. В новой семье были свои правила, которые нужно было соблюдать. Наталья была добра ко мне, но не баловала меня вседозволенностью и роскошью, которой я грезил. Ее муж воспитывал во мне мужские волевые качества и сноровку бизнесмена. Он готовил приемника, и справился с этой задачей на отлично. Мне многое пришлось переосмыслить и многому научиться, прежде чем стать настоящим Дмитрием Горским. Но порой я у меня возникает чувство, что жив еще тот детдомовский мальчик-хулиган… Он сидит где-то глубоко, за семью замками, на которые я его вынужденно посадил. Его не видно и не слышно, но я знаю, что он здесь, со мной, и не куда от этого не деться.

* * *

На следующий день досье на Марию было готово. Мой человек располагал информацией, которой было достаточно для того, чтобы понять неизбежное — Мария не является матерью Жене. Проще говоря, это обычная мошенница, которая решила наживиться на прошлых непростых жизненных обстоятельствах Жени.

Когда мне сообщили это, я пребывал в растерянном состоянии. И фактор неожиданности или удивления здесь не при чем. На Марию я найду управу, она никуда не денется. Я просто не знал, как сообщить обо всем Жене.

Для нее это будет удар в самое сердце, жестокий и безжалостный. Вспомнил ее светящиеся от счастья глаза, когда Мария бессовестно выдумывала милые моменты из детства Жени… Придушить мало таких «недолюдей», которыми двигает желание собственной наживы, а вместо здорового блеска в глазах светятся долларовые купюры.

Я приехал домой около четырех часов дня. Со слов охранника, я знал, что Марии нет дома, она вышла из дома с утра вместе с Женей и прихватила мою карту. Видимо сыграло шестое чувство и, она вовремя решила улизнуть. Ее уже ищет полиция. В том, что ее найдут, и она получит по заслугам — сомнений нет.

Не торопясь, я зашел в дом. В голове крутились фразы, которые я подбирал для Жени. Волнуюсь и переживаю настолько, словно это я кого-то обдурил и поимел. Женя была в своей комнате. Я постучался и приоткрыл дверь.

— Привет, можно?

Женя кивнула. Вид у нее был обеспокоенный и сосредоточенный. Она измеряла комнату шагами и, прислонив к уху телефон, вслушивалась в протяжные гудки. Не дозвонившись, Женя отложила телефон, присела рядом со мной и переживающим голосом сообщила:

— Мама не отвечает целый день… Она должна была уже приехать…

Первое слово резануло уши, и я понял, что тянуть не стоит.

— Она больше не приедет, Женя.

— О чем ты? — она настороженно нахмурила брови.

— Это не твоя мама.

— Что ты сказал? — после вопроса наступила тишина. Кажется, я слышу, как затрепыхалось сердце в груди. Я смотрю в его глаза, и читаю в них глубокое сожаление.

— Мария оказалась мошенницей, как я и предполагал.

Я вскакиваю с кровати, хватаю телефон и вновь набираю маму. Бред, бред, полнейший бред. Женский голос сообщает о том, что мама недоступна.

Только вчера мы замечательно провели время, нам было хорошо вместе. Мама рассказала о забавных ситуациях из детства, от которых появились колики — так смешно и весело нам было. Я слушала ее часами — визуализировала и представляла прошлое, где мама была еще молодая и красивая, а я — озорным карапузом.

— Сейчас она возьмет… — нервно покусывала губы. — Давай же, мама.

— Твоя мать умерла, Женя. — резко обрывает меня Дима, и внутри все падает… в глубокую пропасть со сжигающим заживо огнем. Безжалостно и жестоко.

Телефон вылетает из рук и с глухим звуком ударятся о пол. Я смотрю на его губы, которые шевелятся и пытаются что-то донести, но ничего не слышу… Непробиваемый шум стоит в ушах, и все вокруг начинает кружиться.

В сознании мелькают картинки недавних прошедших дней. Я действительно, видела в Марии свою мать. Я поверила настолько сильно, как верят маленькие дети, не задумываясь об обмане.

Я взяла со стола фоторамку, в которую успела вставить фотографию с Марией и с размаху швырнула ее об стену. Треск стекла, и осколки разлетелись по полу. Эмоциональное опустошение привело к физической усталости — мои ноги подкосились, и я рухнула на колени. Слезы катились по щекам, и моя душа безмолвно кричала, что есть мочи.

— Женя… — его рука обожгла плечо, и я одернула его, как от ожога.

— Не трогай меня.

— Я найду ее… Ее уже ищут. Она пожалеет о своем подлом поступке.

Мои глаза сверкнули гневом. Внутри все закипало.

- С каждым днем я все больше убеждаюсь, что ты был прав — никому нельзя доверять.

— Надо просто быть осмотрительнее…

— Ни-ко-му. Очень много решают деньги, и степень низости и подлости, на которую решается человек, зависит от количества противно пахнущих бумажек.

Я поморщилась, хотелось одним рыком вытащить всю боль, которая меня переполняла.

— В тебе играют эмоции, выскажись и станет легче.

— Кому-то достаточно пары купюр, кому-то карта, а кому-то целая фирма… — сквозь зубы выдавила я.

При упоминании отцовской фирмы, Дима напрягся. И правильно. Потому он первый в списке тех, кто увидел во мне доверчивую дурочку, которой можно воспользоваться. Как же гадко и противно.

— Как только я приехала в этот проклятый город, не было еще ни одного человека, который бы не использовал меня… Я как вещь, игрушка, в которую можно играть, переодевать, передавать из рук в руки…

— Не перегибай, Женя.

— А когда же ты наиграешься, Дима? — я пустила в него пронзительный горящий взгляд. — Когда с меня будет достаточно?!

— Брось Женя, не говори ерунды, это уже не смешно… — он подошел ко мне, чтобы обнять, но я оттолкнула его.

— Убирайся отсюда, не хочу видеть тебя, никого не хочу видеть. Меня больше нет!

Я начала сметать все со стола и близлежащей мебели. Вещи летали по комнате, образовывая покрывало на полу. Дима перехватил мои руки, когда я схватилась за колонку и собиралась запустить ее в зеркало.

— Перестань, Женя, опомнись.

— Ненавижу вас! Ненавижу себя! Лучше бы я сгинула где-нибудь в канаве от голода, чем жить вот так.

Он хорошенько встряхнул меня за плечи, пытаясь вытрясти сумасшедший бред и привести меня в чувства. Затем крепко прижал к груди и не ослаблял хватку, пока я не успокоилась.

— Отпусти меня. — всхлипывала я, склонив обессилено голову на его плечо.

— Ни за что.

— Обещаю, что не буду больше истерить и кидаться.

— А говорить про меня гадости?

— Ничего кроме правды.

Придерживая меня за плечи, он отстранил меня от груди и заглянул в глаза.

— Женя, то, что было между нами раньше и, как я к тебе относился — это в прошлом. Сейчас ты очень дорога мне…

— Да, я знаю… Из-за меня ты можешь лишиться фирмы. Получается, что я даже могу манипулировать тобой, шантажировать… Но я такая дура, даже не задумывалась об этом.

— Нет, не так. Благодаря тебе я сохранил фирму, спасибо тебе, Женя. Но я сейчас говорил совсем не про фирму… — вздохнул он.

— Не знаю, могу ли верить тебе. — отвела взгляд.

— А что подсказывает тебе сердце?

— Оно обиделось на всех и молчит. Думаю, больше я никогда не услышу его.

— То есть в нашей сказке не будет счастливого конца? — уголки его губ приподнялись наверх.

- В сказках есть прекрасный принц, который спасает принцессу. Что-то я пока его не наблюдаю…

— Понял. Обидно, досадно… но ладно. Принц из меня и правда, так себе.

— А из меня принцесса, как из тебя Принц. Мы не в сказке, Дима.

— Все как-то пессимистично получается…

— А по-моему, достаточно реалистично.

Дима не выпускал меня из объятий и гипнотизировал взглядом.

— Женя, я хочу чтобы ты знала — ты нужна мне. Сильно. Я виноват перед тобой, и только тебе решать, прощать меня или нет, но сейчас я предельно искренен с тобой.

— Настолько сильно, что можешь отпустить меня и наплевать на фирму?

— Если ты захочешь уйти — ты уйдешь, только скажи.

— Ты прекрасно знаешь, что я не смогу поступить так подло по отношению к другому человеку. — встряхнула головой, уходя от четкого ответа.

— Чувствуешь себя обязанной мне? Только это держит тебя?

— Не без этого…

Его губы поджались в недовольстве.

— Делаешь больно.

— Говоря правду? — бросаю встречный острый взгляд.

— Я не хочу давить на тебя и знать, что ты чувствуешь себя обязанной мне. Ты можешь прямо сейчас уйти и исчезнуть из моей жизни.

— И ты даже не будешь искать меня?

— Не уверен. — усмехнулся он.

— Я услышала тебя, Дима. — глубоко вздохнула. — И поступлю так, как считаю нужным.

— Позвать Анну собрать вещи? — пытается прочитать ответ по выражению лица, которое тщательно скрывает чувства.

— Не сегодня.

— То есть у меня есть шанс?

— У каждого есть шанс, главное, не пропустить последний.