Ольга Михайлова - Гамлет шестого акта

Доран приехал в свой дом, когда совсем вечерело. Он бывал здесь по приходским делам, остальное время живя у друга в Хеммондсхолле. Бог весть по какой причине, но сегодня его жилище, которое обычно нравилось ему, непритязательное, но живописное, показалось каким-то бедным, почти нищенским. Навстречу выскочил большой полосатый кот Тихоня, которого священник приютил котенком в прошлом году, и стал тереться о ноги, довольно мурлыкая. Он редко видел хозяина и сейчас выражал радость встречи откровенно и искренне. Доран наклонился и почесал серое кошачье ушко.

Господи, только кот ему и рад…

Тридцать семь… Как быстро мелькают годы… Он вздохнул, приготовился к завтрашней службе, и сел в своё любимое кресло у обшарпанного камина. Кот примостился рядом. Доран задумался. Что-то произошло. Случилось что-то такое, что он не обозначил как событие, но что вдруг сдвинуло какие-то потаённые пласты его души — иначе откуда эта странная тоска, ощущение, что всё не так, что время безнадежно уходит? Не потому ли, что последние дни столкнули его в Хеммондсхолле с молодежью? Привыкший к одиночеству, он втайне взволновался юной свежестью лиц и девичьими фигурками, мелькавшими перед глазами.

Патрик Доран вообще-то о женщинах думал нечасто. Четырнадцать лет назад ему хладнокровно предпочли другого. Предпочли потому, что между ним и его соперником была пятикратная разница в годовом доходе, и даже имели простодушную жестокость сказать ему об этом. Тогда Дорану показалось, что он пережил это со спокойным достоинством, смирился, и если на минуту в душу вошёл дурной помысел о смерти — это было лишь минутным малодушием. Он перенёс потерю, со временем пришёл в себя, любовь истаяла, боль ушла. Правда, Доран всё чаще стал замечать, что уже не может смотреть на женщин с подлинным интересом и искренним уважением. Нет, он не думал о них дурно. Но и не любил. Разлом души с годами не расширялся, но и не срастался.

Но то, что Доран ощущал сейчас, было помыслом, в его понимании, просто скотским. Его душа отяжелела, отяжелела и плоть. Скотской же в его желании была рассеянная блудность самого искушения. Он хотел женщину. Любую. Какую-нибудь. В памяти туманно всплывали поворот головки мисс Хеммонд, волосы мисс Нортон, ямочки на щеках мисс Морган… Всё, что в эти дни незаметно для него самого запечатлелось в памяти, теперь проступило и томило. Викторианская эпоха была сдержана, и если развращённому и пресыщенному человеку нужны для возбуждения сцены невиданной разнузданности, то тому, кто, подобно Дорану, жил в одиночестве и лишь иногда урывками, воровски получал впотьмах наслаждение, хватало для того, чтобы вспыхнула кровь, совсем немного. Самые ничтожные соблазны манили запретностью, леденя душу греховностью, до дрожи возбуждали и случайно мелькнувшая женская щиколотка, и вырез платья, и даже обтянувшая руку перчатка.

Доран неимоверным усилием подавил муку плоти, ибо знал, чем будет чревато противное. Он уже допускал подобному реализовываться. Удовлетворить похоть безнаказанно в окрестностях, вплоть до Гластонбери, было немыслимо — если бы его узнали, при его сане мог выйти скандал. Только в Бате или Бристоле, и то с оглядкой… Патрик поморщился, вспомнив, как пришлось в прошлом ноябре лгать Хеммонду, выдумывая лживую причину поездки в Бат, как он метался по городу, стремясь найти притон поукромнее, и каким дерьмом чувствовал себя по возвращении, когда Лайонелл поинтересовался больным другом, на необходимость посетить которого Доран сослался в оправдание поездки…

Будь всё проклято.

К его чести, Доран и мысли не допускал о возможности интрижки в Хеммондсхолле. Но понимая, что возвращение туда неизбежно, мрачнел. Чтобы отвлечься, стал думать о том, что никаких плотских желаний возбудить не могло. Вообще-то современная молодежь ему не понравилась — ни внешним обликом, ни ничтожеством помыслов. Нет, он не хотел, подобно старикам, сетовать на никчёмность молодых. Вздор это все. В зрелости каждое новое поколение повторяет предыдущее и жалуется на своих детей. И в своём поколении он видел всякое — и откровенных негодяев, и примеры душевного благородства. Но в гостях и родственниках Лайонелла благородства было мало. Настолько мало, что оно не ощущалось вообще.

Его друг, милорд Лайонелл Хеммонд, старший сын богатейшего человека, от которого получил наследственную вотчину в Сомерсетшире, неподалеку от Гластонбери, графский титул и солидный капитал, приносящий около двадцати тысяч годовых, когда-то имел не попечении двух младших сестер и брата. Но, увы, словно злой рок навис над родом. Сирил Хеммонд выразил желание пойти в армию, и ему был приобретён патент на чин лейтенанта в гренадёрском полку, потом неожиданно женился, причём, весьма опрометчиво. Девица, оставив ему дочь, вскоре сбежала с полковым офицером. Через год Сирил погиб в пьяной потасовке, оставив семилетнюю дочь Софи на попечение брата.

Старшая сестра мистера Хеммонда, Люси, вышла замуж за состоятельного человека, мистера Гилберта Стэнтона, но десять лет спустя овдовела. Вскоре и сама она умерла от неизлечимого недуга легких, осиротив двух детей — сына Клемента и дочь Бэрил. Младшая сестра милорда Лайонелла, Энн, двадцати лет стала женой мистера Эдмонда Коркорана, чей облик истинного джентльмена настолько покорил ее сердце, что она закрыла глаза на его ирландское происхождение и бедность. Она умерла в первых же родах, однако мастерство врача извлекло из умершей женщины наследника рода Коркоранов. Несчастный малыш был назван Кристианом. Четырех лет по появлении на свет он потерял и отца.

Безвременная и горестная смерть брата и сестер была для мистера Хеммонда, человека безупречных правил и чести, источником постоянной скорби. Сам он женился поздно, детей не имел, а незадолго до пятидесяти овдовел. Он держался, ибо вынужден был заботиться о племянниках, но не мог не сетовать на судьбу, оказавшуюся столь жестокой к его роду. Свои жалобы милорд изливал только ему, Патрику Дорану. Шли годы, и ныне уже племянницы милорда достигли возраста невест, а в тот год, когда королева подарила стране последнего ребенка, мистер Хеммонд узнал, что его племянник Кристиан вскоре должен приехать в Англию из Италии, где жил и работал последние годы. Именно тогда ему пришла в голову мысль нарушить унылое уединение Хеммондсхолла и пригласить к себе всю свою молодую родню. Клементу Стэнтону исполнилось уже двадцать восемь, Кристиану Коркорану — двадцать семь лет. Бэрил и Софи было по двадцать два.

Для приглашения племянников у милорда Хеммонда была и тайная причина. Доктор Гилфорд, выполняя давнее обещание, не скрыл от его сиятельства, что здоровье не позволяет ему рассчитывать на длительное пребывание в этом мире, и граф Хеммонд воспринял сообщенное философски, ибо не видел смысла в своей жизни — но тем острей становилась необходимость распорядиться с завещанием. Граф написал Клементу и Бэрил, Кристиану и Софи, попросив их навестить его, и по их желанию распространить приглашение и на своих друзей и подруг. Будет ли им удобно приехать на Иоаннов день и погостить у него до конца лета?

Софи Хеммонд ответила дяде первой, сообщив, что привезёт свою подругу Эстер Нортон и её брата Стивена. Клемент и Бэрил Стэнтоны тоже уведомили дядю о своём приезде и сообщили, что в числе их гостей будут мистер Чарльз Кемпбелл и мисс и мистер Розали и Гилберт Морган. Кристиан Коркоран откликнулся последним. Он искренне сожалел, что письму дяди пришлось поплутать за ним по Италии, извинялся, что сможет приехать только с недельным опозданием — он договорился о встрече в Венеции и уже не может её отменить.

Милорд Лайонелл оживился. Приезд молодежи сулил ему свежие впечатления и радость общения. Доран подумывал было покинуть друга на время визита гостей, но тот и слышать не хотел об этом. Милорд настолько привязался к своему другу, что и мысли не допускал о его отъезде, пусть и в приходской дом за две мили.

Весь Хеммондсхолл пришёл в движение: помимо десяти человек обычной домашней прислуги — лакеев, горничных, экономок и поваров, были заняты каменщик, садовод, библиотекарь и хранитель коллекций. В итоге были подготовлены комнаты для приезжих с мебелью Томаса Чиппендейла, придававшей интерьерам особый дух старины и величия, засияло столовое серебро, были начищены запылившиеся напольные канделябры, приведены в порядок беседки и садовые дорожки, всюду наведён лоск. Поместье вело свою историю с XVI века, когда из темно-желтого кирпича был выстроен особняк в стиле Тюдоров, отделенный от мира плотной стеной из стриженого тиса и бронзовой решеткой, оплётенной плющом. Сад в итальянском стиле начинался газоном, отороченным цветочными бордюрами из хосты и ирисов, продолжался пейзажем, свободным от всякой вычурности и напыщенности. Разделенную на пролеты помпейскую стену украшали декоративные растения. Вдоль другой границы сада тянулась галерея с каменными колоннами, а за ней темнели поросшие мхом гроты. Оттуда открывался вид на озеро, к воде спускались мраморные ступени, пробуждая в памяти прелестные стихи Китса. Хеммондсхолл был богатейшим имением, выстроенным с некоторой даже излишней роскошью, а за века обретшим ещё и патинный налёт благородной старины. Это был оазис красоты среди болот и лесов дельты Брю.

Клемент и Бэрил с друзьями приехали из Лондона первыми. Патрик Доран, волей случая оказавшийся в момент их приезда в парке с другом, с интересом оглядывал племянника и племянницу Хеммонда. Он слышал многочисленные рассказы милорда Лайонелла и теперь сравнивал их с собственными впечатлениями. Священник был разочарован. Мистер Клемент Стэнтон оказался высоким молодым человеком с удлинённым неподвижным лицом, холодными светлыми глазами и жестким квадратным подбородком. Его сестра была девицей с красивой осанкой и горделивым поворотом головы. У Бэрил были такие же, как у брата, большие голубые глаза, нос с заметной горбинкой, излишне крупный для женщины. Взгляд нёс печать тоски и ума, но чтобы назвать её красавицей, как сделал при встрече дядя, нужно было значительно отклониться от истины. Странной была и её прическа — туго скрученные сзади волосы, кажется, чуть вьющиеся. Одетая очень скромно, она не носила никаких украшений. Отец Доран, слышавший, что Стэнтоны вовсе не бедны, подивился этому обстоятельству.

Их друг Чарльз Кемпбелл, бледный шатен с невыразительным лицом, почти не поднимал на собеседников глубоко посаженных серых глаз, на его тонких, почти бескровных губах то и дело мелькала улыбка — не то растерянности, не то — вежливой скуки. Над губой его чернела родинка, мало украшавшая молодого человека. По контрасту с остальными брат и сестра Морганы привлекали внимание. Гилберт — приятным открытым лицом, правда, его правая бровь была заметно рассечена шрамом, следствием неудачных упражнений в фехтовальном зале, а его сестра Розали, блондинка с излишне пухлыми губами и игривыми глазами бледно-карего цвета, — любезностью поведения. Она, в отличие от Бэрил, была одета с немного вызывающей и чуть безвкусной роскошью.

Спустя три часа прибыли Софи Хеммонд и её друзья. Все остальные к этому времени были уже в столовой, и представление прошло при свечах, чей свет обычно украшает девиц. Вторая племянница мистера Хеммонда, дочь его брата, унаследовала итальянскую кровь матери, была жгучей брюнеткой с оливковой кожей. Отец Доран подумал, что она намного привлекательнее своей кузины, но сильно утомлена дорогой — под глазами её темнели круги, губы были бескровны. Что ж, отсюда до Лондона — двести миль. Было заметно, что двоюродные сестры не преисполнены взаимной любви: Бэрил едва кивнула Софи, заметив пренебрежительную гримаску на лице кузины. Стэнтон приветствовал Софи куда любезнее, на его щеках неровными пятнами выступил пунцовый румянец.

Подруга Софи, мисс Эстер Нортон, в этом обществе была заметнее всех благодаря удивительным волосам — вьющимся пышным кудрям цвета красного дерева. Свечное пламя в кенкетах падало на них, рассыпаясь сотней искр, и молодые люди, как заметил мистер Доран, то и дело украдкой бросали взгляды на подобное чудо. Лицо девушки было симпатичным, разве что его несколько портили разбросанные по носу и щекам веснушки. Её брат Стивен имел черты довольно привлекательные, но лицо его особо не запоминалось.

К всеобщему удивлению оказалось, что мистер Стивен Нортон знаком с мистером Морганом и с мистером Кемпбеллом, хотя их взаимное приветствие было достаточно сдержанным. Встреча их не обрадовала, это было заметно, но и не огорчила. После обмена любезностями мистер Нортон учтиво задал милорду Хеммонду вопрос о его племяннике Кристиане Коркоране. Они вместе учились в Кембридже — до того, как Кристиан уехал в Италию. «Он ведь будет в числе гостей, не правда ли?» Милорд Лайонелл любезно подтвердил это, сообщив о письме племянника. Он сам с нетерпением ждал его, ведь они не виделись почти пять лет.