Но если его отвергла даже Джейн, то чего же ждать от мисс Стэнтон?

Дождь быстро кончился. Даже в темноте было видно, как наползает на лес и Чертову топь молочно-белый туман. Неожиданно справа раздались чьи-то чавкающие шаги. Оба с надеждой поспешили на звуки, порадовавшись, что Стэнтон выбрался из леса живым и невредимым, освобождая их от труда искать его на болотах.

Увы, из мутной пелены показался Ледлоу — грузный человек лет шестидесяти. Он был в отчаянии — его ноги промокли, фонарь потух, посланный на поиски пропавших в ночи господ, он ещё и заблудился. Про себя он зло бормотал, что нанимался в Хеммондсхолл лакеем, а не псом-сенбернаром, а при его-то подагре и отдышке только по болотам и прыгать… Глаза его, однако, восторженно просияли, едва он заметил сквозь туман свет костра мистера Дорана. Слава Господу! Теперь он может сказать, что честно выполнил поручение — и с помощью обретённых господ безопасно выбраться с этой мерзкой топи и добраться до камина!

Его ждало разочарование. Мистер Доран с прискорбием известил его, что они не смогли найти мисс Хеммонд, ибо хлынул дождь, и потеряли из виду мистера Стэнтона, который с Лысого уступа устремился куда-то в сторону Чертовой топи. Ледлоу побледнел. Мисс Хеммонд нашли, пробормотал он.

Коркоран и Доран стремительно обернулись к нему.

— Где? Она жива? — два вопроса слились в один.

Ледлоу пояснил, что молодая леди найдена конюхом Родериком Уэстом. Она лежала без чувств в зарослях ежевики у Дальнего выгона. Сейчас мистер Хеммонд срочно вызвал врача, мистера Джона Рэдклифа из Вудтона, и послал в Гластонбери за мистером Гилфордом. Мистер Рэдклиф уверил его сиятельство, что жизни мисс Хеммонд ничего не угрожает, хотя, конечно, она сильно повредилась. Мисс Стэнтон все время плачет, сэр.

Джентльмены переглянулись. Ледлоу между тем пожаловался на ревматизм и промокшие ноги.

— До утра мы бессильны, Коркоран. Поднимемся, просушим Ледлоу, — предложил мистер Доран, протягивая лакею свою фляжку с бренди, — дождёмся рассвета, возьмём подкрепление и разыщем Стэнтона.

Лакей возликовал и торопливо закивал, одобряя столь здравое решение. Коркоран не возразил. Втроём, поддерживая на скользкой траве Ледлоу, они поднялись на Лысый Уступ. Ночь казалась кромешной. Его сиятельство встретил их на пороге, обняв обоих трепещущими руками. Судя по взволнованному виду графа, он уже не чаял увидеть их в живых. Милорд успокоился, но его лицо, с которого сошло выражение беспокойства, было печальным и горестным.

— Боже мой, какое горе… Бедная девочка… я не могу понять, как она заблудилась там. Все просто ужасно. Рэдклиф говорит, что поделать ничего нельзя. Я послал за Гилфордом. Он опытен, и я надеюсь…

Коркоран в который раз недоуменно переглянулся с Дораном.

— Ледлоу сказал нам, что никакой опасности нет!

Доран просто вопросительно смотрел на Лайонелла Хеммонда.

— Опасности для жизни, мой мальчик, опасности для жизни. Но её лицо…Она упала в ежевичный куст. Щека пропорота почти насквозь, повреждены лоб и губы. Глаза, по счастью, не пострадали. Я жду Гилфорда, как Бога.

Коркоран опустился на диван, вынул трубку и раскурил её. Доран сел рядом. Он опять не замечал в Коркоране ни малейшего раскаяния. Тот снова мог бы сказать о себе, что ни волеизъявлением, ни свободным деянием, ни помышлением не повинен в произошедшем. Глупые бабочки, влекущиеся светом свечного пламени — и сгорающие в нём… Виновато ли пламя? Теперь Патрик, начав доверять Кристиану безоглядно, правильно осмыслил путь мистера Коркорана. Совершенству действительно было не место в несовершенном мире. Мире, погрязшем в плотских помышлениях, денежных расчетах, честолюбивых притязаниях. Совершенство или гибнет, задавленное любовными глупостями и прагматичными мерзостями окружения, либо будет причиной гибели десятков ничтожеств. Живое порождение мертвой утробы — Коркоран был слишком силён и истинен, чтобы уступить низости или позволить нелепым любовным бредням романтичной глупышки восторжествовать над собой. И вот — становился палачом. Невольным, нечаянным — но смертельно опасным.

Да, Коркоран был опасен на людских путях. Но… Но почему сам он ничуть не боится его? Ведь Кристиан прав, чёрт возьми, незаметно и неосознанно он, Доран, полюбил этого человека. Кристиан изменял его и усиливал. Почему этого человека обожает его сиятельство? Почему мисс Бэрил высказывается о нём тепло — но вовсе не считает его опасным для себя? Для кого он опасен?

В коридоре послышались странные звуки — надрывного плача, силящегося сдержать боль. Доран поднялся и выглянул из гостиной. Рыдала мисс Стэнтон. К кузине, протиснувшись мимо него, подошёл Коркоран.

— Мы найдем его, Бэрил, около пяти утра рассветет и…

Он замолчал. Мисс Бэрил, закрыв лицо платком, резко покачала головой. Она захлебывалась слезами.

— Она была такой красивой! Как же это? А… где Клемент? Он искал её…

Доран, успевший подойти, услышал последние слова.

— Мы потеряли его, мисс Стэнтон. Он кинулся к топи…

Её плач смолк. Доран снова упал в голубую бездну хрустальных глаз.

— Он… Он на болотах? Сейчас? Он там? — она бросила лучащийся слезами взгляд в темноту за окном.

— Мы надеемся, что он успел добраться до леса до того, как хлынул дождь. Он знает опасность топи, и переждёт ночь в лесу. — Доран говорил то, во что хотел верить сам. — Утром мы найдем его.

Бэрил смотрела на него, не видя.

— И что он увидит, Боже мой…

Доран, до того, как услышал от Коркорана, что влюблён в эту женщину, считал, что она разумна и мила. Сейчас, когда он осознал некоторую долю истины в его словах, взволновался. Но смирил биение сердца и спросил, как пройти к мисс Хеммонд?

Бэрил указала на дверь в конце коридора.

Мисс Хеммонд спала. Мистер Рэдклиф использовал лауданум, смесь опиума и алкоголя, иногда называемого опиумным вином. Часто его применяли в качестве снотворного, для заглушения боли и как успокоительное средство. Доран ужаснулся. Лицо мисс Хеммонд было действительно изуродовано — мисс Бэрил нисколько не преувеличивала. Глубокие царапины рассекали лоб и подбородок, щека была закрыта повязками. Дверь распахнулась и в комнату вошли мистер Эдгар Гилфорд и граф Хеммонд. Все торопливо вышли, понимая, что их присутствие излишне.

— Несчастная словно побывала в когтях дьявола, — проронил Коркоран. — Помню, кормилица мне говорила, что кусты ежевики имеют какую-то связь с нечистой силой. Но какую, я забыл.

— Наверное, что после Михайлова дня ежевику собирать нельзя, так как считается, что в этот день дьявола изгнали из рая, и он приземлился на колючий куст ежевики. Это старое поверье.

— О, бедный дьявол тоже, стало быть, поцарапался, — насмешливо бросил Коркоран.

Меж тем светало. Коркоран предложил взять с собой местных уроженцев, простолюдинов, они выносливей. Доран не спорил и вызвал грума Джона Найтли и конюха Родерика Уэста. Мистер Коркоран поинтересовался у последнего, как ему удалось найти мисс Хеммонд? Тот, несколько робея от красоты обратившегося к нему джентльмена, заметил, что искал вовсе не её — а не вернувшуюся с пастбища корову Чернуху, и вот случайно заметил на повороте тропинки в колючих кустах ежевики белую косынку мисс Софи, а потом и её саму разглядел — мисс Хеммонд в зеленом платье была. Он испугался — у мисс всё лицо в крови было.

— Как она могла в кустах-то очутиться?

— А там, милорд, тропинка по склону идёт, спуск крутой, поворот у куста резкий — если мисс бежала, и было темно, она могла на бегу влететь в куст.

Доран кивнул. Он так и думал. Глупышка подслушала разговор, пробудивший её от выдуманных грёз и вздорных заблуждений. Когда ей открылась истина — дурочка потеряла себя, и просто кинулась бежать от открывшейся истины, бежать без пути, забрела в никуда… Впрочем, мисс Бэрил сказала, что ей и терять-то было нечего. Бедняжка не имела себя… По дороге он тихо обратился к Коркорану, спросив, почему мисс Хеммонд не привлекала его? Тот изумлённо окинул мистера Дорана взглядом сонных глаз, и на лбу его проступила едва заметная морщинка.

— А что же там могло привлечь, помилуйте?

— Вы считаете, что мисс Хеммонд — пустышка?

— Ну, обратного она не доказала. Я часто встречал такого рода существ — их нельзя полюбить, даже если попытаться. В них просто нечего любить. Через час ты исчерпываешь этих людей, просто выпиваешь — и вынужден с тоской смотреть в пустой стакан… Я не способен к иррациональной любви — любви ни за что. Такие, как я, не понимают, чем притягательны сильные страсти пустых людей. Мне жаль их, живущих в суетном волнении и смятении чувств, а они, должно быть, презирают меня за то, что я не знаю тревог и не способен к их дурацким страстям. Но это для меня не повод подражать Стэнтону.

Вчетвером они быстро миновали Лысый Уступ и спустя несколько минут оказались у Чертовой топи. Ограждения её, хоть и пострадавшие от прошедших дождей, были видны. Следов Стэнтона нигде не было видно, хлипкая болотная тина присасывалась к сапогам, как спрут, ноги увязали по щиколотку.

Люди издревле сторонятся болот. Доран знал, что посреди топи часто вдруг появляется странный звон в ушах, кружится голова, ноги становятся ватными. Необъяснимый страх сковывает и словно парализует душу. Двигаться закованный ужасом и болотной вязью человек уже не может и словно со стороны наблюдает за своей гибелью, пока болотная вода не начнет заполнять легкие…

В нескольких десятках ярдов от топи грум заметил палку с набалдашником из слоновой кости — и Коркоран узнал трость Клемента. Непонятно было, зачем он выбросил её — если же просто выронил, то это, по меньшей мере, говорило о том, что до леса он добрался. С проклятьями им тоже удалось достичь Бандитского леса. Найтли предложил разойтись и прочесать лес, но Доран воспротивился. Расходиться не следовало. Далеко уйти он не мог, скорее всего, направился к Жабьему болоту — ведь это единственный маршрут, который он знал, когда его сиятельство водил их на пикник в лес. Коркоран выслушал резоны Дорана и молча кивнул. Они, боясь в поисках потерять друг друга, громко выкликали имя Стэнтона, шарили глазами по кустам.

Увы, пятичасовые поиски ни к чему не привели. Ни в лесу, ни на Жабьем болоте следов не было. Ближе к полудню ноги у Дорана стали заплетаться, от запаха болиголова страшно свело виски. На болотной кочке нога его соскользнула, и если бы не Коркоран, резким движением перехвативший его руку себе на шею и стремительно вытянувший из вязкой хляби, — быть бы преподобному похороненным совершенно безбожно.

Когда мистер Коркоран вытаскивал его, рубаха мистера Дорана треснула по спине, и тут растерянный Коркоран удивленно присвистнул, заметив следы аскетических упражнений последнего. Однако, при посторонних этой темы не коснулся, отдав ему свою охотничью куртку. Едва не провалился в болото и Найтли, — и тогда стало понятно, что дальнейшие поиски вчетвером проводить бессмысленно — надо поднимать людей. Родерик Уэст был послан наверх доложить о неудаче милорду Хеммонду, грум отпущен отдыхать. Коркоран с Дораном остались на полчаса внизу — под Лысым Уступом, в гроте, без сил свалившись на солому.

— Будем логичны, Коркоран. Будь он жив — подал бы знак или откликнулся. Я нигде не заметил его следов. После такого дождя он мог сразу выйти на болото — и пиши пропало. Болото манит, кстати…

— Знаю, замечал. Но почему он не кричал? Засасывает медленно, можно успеть не одну трубку выкурить.

— Ваш братец человеком был, что и говорить, странным.

— Был? — мистер Коркоран сонными глазами взглянул на Дорана. — Вы, стало быть, уверены…

— А вы разве нет?

— Ну… не хотелось бы. Но теперь, когда мы одни, просветите меня, ради Бога, Патрик, что это за кровоподтеки на вашей спине? Вы возили дьявола на чертову мельницу или это следы аскетических самоистязаний? Если последнее — то выходит, что в добродетель вы все же верите — иначе не пытались бы усмирить плоть подобными методами.

На эту тему мистер Доран говорить отказался. Аскетом он себя не считал, и обсуждать подобные темы не пожелал. Мистер Коркоран, впрочем, особо и не настаивал, но с ласковой улыбкой заметил, что Дорану надо бы жениться.

Глава 20. «Доколе извинять мерзость?»

Когда мисс Хеммонд пришла в себя, она увидела склонившуюся над собой Бэрил. Та заметила, что глаза Софи открыты, и улыбнулась ей. К Софи медленно возвращалось воспоминание минувшего дня — но детали путались, она не понимала, почему лежит в постели, что здесь делает Бэрил, потом постепенно осознала, что вчера случилось что-то ужасное. Но что? Голова словно отказывалась вместить какое-то понимание, — отталкивала его и силилась забыть, но оно неумолимо проступало. Наконец она вспомнила. Ночь, ниша галереи, страшные в своей безжалостности слова Коркорана… Но этого не могло быть! Он сказал кузену, что она безразлична ему, и он собирается в Италию…