Выздоравливали и мистер Морган с мистером Кемпбеллом.

Увы, граф и доктора обнадежились напрасно. Улучшение было совсем непродолжительным. Мистер Коркоран напророчил верно. Смерть мистера Моргана и мистера Кемпбелла после короткой ремиссии наступила на шестой день, несмотря на все усилия мистера Рэдклифа и мистера Гилфорда.

— Вы это знали? Вы знали, что они обречены? — вопрос мистера Дорана был задан мистеру Коркорану в сарае, где тот присматривал за работой плотников, давая дурацкие советы по скреплению крышек гробов гвоздями. Было слишком заметно, что наглый шалопай откровенно ликует, упивается случившимся, несмотря на все высказываемые вслух вежливые сожаления и слова скорби. Шельмец ни чуточки не скорбел. — Вы всё знали, вы же сразу сказали про плотника.

Теперь мистер Коркоран не лгал. Он выглядел как сытый кот, налакавшийся сливок.

— Ещё бы я не знал, Доран. Никто не выживал от этой дьявольской отравы, но я не знал, как действует вытяжка бледной поганки в сочетании с вином. Вдруг вино повлияло бы на вирулентность яда? Надежда не покидала меня, я свято верил, что отравленная сталь дойдет по назначению, славил Господа за милости его, но… просто несколько… сомневался. Нет, сомнения искусительны и грешны, тем более — сомнения в Божественной справедливости, и клянусь вам, молясь ночами, я верил. Ведь рядом стояла бутыль с экстрактом пустырника, а слева — та самая настойка мистера Нортона, что столь хорошо отчистила перед смертью его кишечник. Что бы было, если бы дурочка схватила их? Страшно подумать!!

— Не спрашиваю, не сожалеете ли вы о случившемся, и не жаль ли вам несчастных…

— Ну, ещё бы! Зачем и задавать столь идиотские вопросы, Доран? Но теперь — молитвы мои исполнены. Мне здесь больше делать нечего. Стези мои определены. В это чертово время единственный способ сохранить себя — уйти от суеты. Хватит с меня морганов, кемпбеллов, нортонов. Этих джентльменов упокоить в их имениях нельзя, ибо имения давно пущены по ветру. Они будут похоронены здесь. — На лице мистера Коркорана проступило выражение торжествующее. — До похорон я никуда не уеду, Доран. Я должен это видеть…

— Господи, Кристиан… Вы хоть вслух не высказывали бы подобные мысли…

— Это ещё почему?

Доран молча смотрел на смеющегося Коркорана, Святого в миру, Гамлета шестого акта. Махнул рукой. Этого человека не изменить… да и надо ли менять? Он рассмеялся.

— Вы неисправимы, Коркоран.

— «Сколько времени человек пролежит в земле, пока не сгниёт, если он не сгнил раньше смерти — ведь нынче много таких гнилых покойников, которые и похороны едва выдерживают…»

— О, Господи, ну как вы можете?

— Полно, Доран, мое ликование — праведно, оно есть уверение в силе и мощи длани Господней! Но, подумайте, разве это — не зов? Разве избавление меня от оплаты моих векселей — не призыв? И вы ещё удивляетесь, что я спешу в Италию?

— Но ведь ваш монах не назвал вас другом…

Коркоран улыбнулся.

— Гаэтано сказал больше, Патрик. «Аrrivederci presto, fratello mio, aspetto ti…»[16]- вот что он ответил мне.

Эпилог

Мистер Доран хотел было отремонтировать свой приходской дом и привести туда супругу, но мистер Хеммонд и слышать об этом не хотел. Он оставался хозяином Хеммондсхолла, и весьма желал, чтобы друг, ставший его племянником, и милая Бэрил жили вместе с ним. Раньше он не очень желал продлить свои стариковские дни, но теперь мечтал дожить до тех пор, пока гостиные и залы имения наполнятся детскими голосами — и так как его желание было исполнено Господом, здоровье его сиятельства улучшилось и особых тревог мистеру Гилфорду не внушало. Иные люди живут тогда, когда хотят жить, и мистер Хеммонд был из их числа.

Сам мистер Доран был счастлив. Характер Бэрил был ангельским, а после венчания под брачными одеждами невесты обнаружились некоторые дополнительные прелести, которые неимоверно кружат голову и напрягают плоть мужчин, не имеющих склонностей, подобных тем, что были у мистера Нортона. В результате с плеч и спины мистера Дорана исчезли кровоподтеки, а плотские порывы, за кои он склонен был наказывать себя, воплотились теперь в супружеском долге, который он исполнял неукоснительно и ревностно, с нерастраченным юношеским пылом. Обетование же Господа, данное мистеру Дорану, тоже оказалось выполненным полностью, чего он совсем не ожидал и на что никогда не рассчитывал: семя его размножилось, а душа обрела покой.

Миссис Доран в браке была счастлива. Муж не только оказывал ей неизменное уважение, но и даже при детях, а Господь сделал её матерью двух сыновей и двух дочерей, всегда называл её «любимой». Памятуя, что она была готова ради того, чтобы просто быть хоть кому-то нужной, смириться даже с побоями, станет понятным, что счастье было для неё подлинным чудом, о котором она не могла и мечтать.

Мистер Клемент Стэнтон, будучи объявлен наследником графского титула и имения, постиг, сколь отличны наши исходные жизненные планы от тех, что предлагает жизнь. Он получил то, о чём мечтал, но понял, что мечты его были глупы. Любовь к мисс Хеммонд ушла из его сердца — ушла неожиданно для него самого. Он с удивлением оглядывал теперь это странное существо с ледяными глазами, озлобленное на весь мир и ненавидящее людей. Сам Клемент странно смягчился, был неизменно ласков с сестрой и зятем, всем сердцем привязался к племянникам — детям Бэрил.

Мисс Софи Хеммонд после свадьбы сестры уехала в Лондон. Её ничего не привязывало к Хеммондсхоллу: она ненавидела мистера Коркорана и мисс Бэрил, не любила мистера Стэнтона, презирала нового брата — мистера Дорана, и испытывала неприязнь к дяде. Ей нужно было заводить новые связи, но в свет она выходила редко — мешало уродство, и ей пришлось довольствоваться ненавистным одиночеством, которое удавалось сделать менее тягостным только с помощью компаньонок. Те, однако, часто менялись: выдержать общество мисс Хеммонд было нелегко, ядовитые и злобные замечания об окружающих, роняемые ею поминутно, вначале утомляли и раздражали, а после начинали угнетать и нервировать. Приданое мисс Хеммонд было значительно и могло бы привлечь потенциальных женихов, и шрам на щеке, со временем побелевший, был не столь уж заметен, но за это время в мисс Хеммонд слишком явно проступили раздражительность и неприязнь к окружающим, отпугивающие всех претендентов, и репутация её в обществе была хуже некуда. Один из джентльменов, к которому обратилась сваха с предложением познакомить его с девицей, имеющей семьдесят тысяч фунтов, оживился, но, узнав имя предполагаемой невесты, помрачнел и проронил, что мужчины не настолько глупы, чтобы ради денег жениться на ведьмах…

К несчастью, его слова были расслышаны в обществе, найдены остроумными и часто повторялись.

Мистер Коркоран выполнил своё обещание и, так как мистер Доран очень просил его об этом, стал крестным отцом первенца Бэрил и Патрика, названного в его честь Кристианом. Он по-прежнему работал в Италии, пропадал в Пьемонте, при этом совершенно не менялся, оставаясь все тем же — бесшабашным шалопаем и властолюбивым эгоистом, одновременно, был неординарен, глубок, умен и нравственен, но, главное, естественен.

Окончательно он исчез через шестнадцать лет после описанных событий. Правда, дважды в год от него мистеру Дорану приходили открытки из Пьемонта — к Рождеству и на Пасху.

Короткие и лаконичные, без обратного адреса.