Кэти Хикман
Гарем
Эту книгу — моему сыну, Люку
Nur 'Aynayya, что означает «свет моих очей», который был там с самого начала
Эхо шагов в памяти
Вдоль тропы, что нам было не одолеть,
К двери в розовый сад, что не удалось открыть.
И эхо моих слов,
Которых ты не услышала.
Список действующих лиц
(имена, выделенные курсивом, указывают на то, что данный персонаж является реальным лицом)
Пол Пиндар — представитель Левантийской торговой компании; секретарь посольства Великобритании.
Джон Керью, его слуга и главный повар посольства.
Сэр Генри Лелло — английский посол.
Леди Лелло — его супруга.
Томас Даллем — механик, органных дел мастер.
Томас Гловер — представитель Левантийской торговой компании; секретарь посольства Великобритании.
Джонас и Уильям Олдридж — торговцы, английские консулы на островах Хиос и Патрос.
Джон Сандерсон — представитель той же торговой компании.
Джон Хэнгер — его ученик.
Мистер Шарп и мистер Лэмбет — представители той же торговой компании в Алеппо.
Преподобный Мей — пастор посольства Великобритании в Стамбуле.
Кутберт Булл — повар в посольстве Великобритании.
Томас Лампри — капитан торгового судна.
Селия Лампри — его дочь.
Аннетта — ее подруга.
Валиде[1] Сафие, владетельная султанша — мать султана Мехмеда III.
Эсперанца Мальхи — кира,[2] доверенное лицо владетельной Сафие.
Гюльбахар, Айше, Фатима и Тюрхан — доверенные служанки валиде.
Гюляе, хасеки[3] султана — любимая наложница султана.
Хайде — наложница султана, мать принца Ахмета.
Ханзэ — молодая женщина в гареме.
Хассан-ага, известный по прозвищу Маленький Соловей, — глава стражи черных евнухов.
Гиацинт — евнух.
Сулейман-ага — старший евнух.
Карие[4] Лейла — прислужница в купальнях гарема.
Карие Тата и карие Туса — прислужницы в гареме.
Султан Мехмед III — правитель Оттоманской империи в 1595–1603 гг.
Валиде Нурбанэ — мать предыдущего султана, старая владетельная султанша.
Янфреда-ханум[5] — бывшая управительница гарема.
Джамаль аль-андалусиец — ученый, астроном.
Де Бреве — посол Франции при дворе султана.
Байло-венецианец — посол Венеции при дворе султана.
Пролог
Оксфорд, нынешнее время
Пергамент, когда Элизабет впервые взяла его в руки, имел янтарный оттенок настоявшегося чая и был хрупким, как высохший лист дерева.
Малого формата, он был сложен втрое и прекрасно уместился между страницами книги. Вдоль той, что оказалась наружной из этих сложенных сторон, бежало водяное пятно, повредившее текст. Элизабет бросила быстрый взгляд на строку в каталоге — «Opus astronomicus quaorum prima de sphaera planetarium»[6] — и снова обратилась к сложенному листу.
«Я отыскала его».
От волнения горло так сильно перехватило, что стало трудно дышать, и некоторое время она сидела, боясь даже шелохнуться. Библиотекарь не глядел в ее сторону, он занимался книжками, разложенными на тележке, стоя к ней спиной. Девушка перевела взгляд на циферблат часов, висевших на противоположной стене, — без пяти минут семь.
До закрытия библиотеки оставалось совсем мало времени. Колокольчик уже прозвонил, и большинство читателей начали пробираться к выходу, но она по-прежнему оставалась на месте, не в силах заставить себя развернуть пергамент. Вместо этого взяла в руки книгу, в которой он находился, и, осторожно раскрыв ее таким образом, чтобы корешок покоился на сложенных вместе ладонях, поднесла к лицу.
«Осторожней, сейчас как можно осторожней», — приказала она себе.
Прикрыв глаза, чуть потянула носом, как пугливая кошка. И сразу уловила в запахе старой книжной пыли слабую струю камфары. Потом вдруг повеяло морем — да, определенно, эта книга хранила запах моря. Затем еще чем-то. Что же это было? Она снова принюхалась, на этот раз еще более осторожно.
Розы. Печальный аромат роз.
Когда Элизабет отложила книгу, руки ее дрожали.
Глава 1
Стамбул, в ночь на 1 сентября 1599 года
— Они мертвы?
— Девушка — да, мертва.
Хрупкая фигурка, две тонкие золотые цепочки едва заметны на узких лодыжках, ничком лежала среди подушек, разбросанных по полу.
— Он тоже?
Кира владетельной султанши, еврейка Эсперанца Мальхи, поднесла фонарь к другому телу, неловко распластавшемуся на диване, и осветила его. Из кармана своей туники она достала крохотное, в драгоценной оправе зеркальце и поднесла к ноздрям лежащего. Тонкая, почти неразличимая пленка затуманила его гладкую поверхность.
— Нет, госпожа. Еще нет.
В глубоком сумраке, у самой двери, ведшей в небольшую спальню, стояла Сафие, госпожа валиде, мать Тени Аллаха на Земле. Несмотря на то что ночь выдалась безветренной и тихой, она вздрогнула и поправила на плечах тонкую шаль. При этом движении на ее пальце коротко сверкнул огромный, размером с голубиное яйцо, изумруд, своим острым блеском напомнив кошачий взгляд.
— Ему долго не протянуть. Как ты считаешь?
— Да, госпожа, он умрет совсем скоро. Мне позвать врача?
Ответ прозвучал резко и категорично:
— Нет! Врача не надо. Пока не надо.
Обе женщины обернулись к умирающему — в полутемной комнате этот человек казался лишь массивной грудой бесформенной черной плоти, громоздившейся на диване. На полу рядом с помостом валялся опрокинутый поднос, блюда с угощениями были рассыпаны по всей комнате. Застывшие темные струйки вина, а может быть, рвоты тонкой сеткой поблескивали на подушках. Ручеек неизвестной жидкости вытекал из правого уха мужчины.
— Яд?
— Да, госпожа. — Эсперанца коротко кивнула. — Взгляните…
С этими словами она наклонилась и подобрала с пола какой-то предмет, валявшийся среди осколков разбитого фарфора.
— Что это?
— Не совсем понимаю. Какая-то детская игрушка, что ли. Кажется… кораблик.
— Не похоже на игрушку.
Эсперанца пристальнее всмотрелась в то, что сжимали ее пальцы, и, когда они сжались чуть посильнее, раздался внезапный хруст.
— Нет, — недоумевающе протянула она. — Это сварено из сахара. Какое-то лакомство.
Она поднесла таинственный предмет к губам, будто намереваясь надкусить его.
— Не вздумай пробовать! — Сафие резким движением чуть не выбила кораблик из руки прислужницы. — Отдай это мне, Эсперанца. Немедленно!
Диван располагался подле стены, отделявшей спальню евнуха от наружного коридора, уставленного горшками с жасмином, и неожиданно за этой стеной, выложенной белым и зеленым фаянсом и еще хранившей благоуханный покой ночи, послышался легкий шум.
— Лампу! Быстро погаси лампу.
Эсперанца мгновенно задула фонарь. Несколько мгновений женщины стояли не шевелясь.
— Это кошка, — тихо проговорил из темноты чей-то голос. Он принадлежал стоявшей позади них служанке, закутанной, как и госпожа, до самых глаз, так что Эсперанца даже не видела ее лица.
— Сколько сейчас времени, Гюльбахар?
— До рассвета осталось всего несколько часов, госпожа.
— Так поздно?
В окне коридора виднелся краешек ночного темного неба, и стоило разойтись тучам, как поток лунного света, более яркого, чем свет от фонаря Эсперанцы, внезапно залил комнату. Драгоценные изразцы на стенах спаленки, словно вздрогнув, вспыхнули сине-зеленым серебряным огнем, каким, бывает, вспыхивает вода в пруду, в который глядится луна. Свет пал и на неподвижно распростертое тело: за исключением едва прикрытого лоскутом тонкого муслина паха, оно было полностью обнажено. Теперь Сафие могла лучше разглядеть умирающего. Эти дородные телеса, тучные, лишенные волосяного покрова, казалось, принадлежали женщине: полные тяжелые бедра, огромный мягкий живот, над ним круглились груди с темными, цвета черной патоки, сосками. Монументальная статуя обильной плоти. Кожа, при свете дня такая черная и лоснящаяся, теперь казалась матовой, словно припорошенной пылью, будто яд высосал из живой прежде ткани всю глубину цвета. В уголках губ, темно-красных и так отвратительно выпяченных, что они напоминали цветок гибискуса, скопились пузырьки пены.
— Госпожа… — Еврейка вопросительно смотрела на валиде. — Скажите нам, что надо делать, госпожа, — попросила она.
Но Сафие словно не слышала ее. Вместо ответа она сделала шаг в комнату.
— Маленький Соловей, мой старый друг… — тихим шепотом прозвучали ее слова.
Бедра обеих ног были бесстыдно, как у рожающей женщины, раскинуты на подушках. Кошка, только что обнюхивавшая на полу осколки разбитой посуды, вдруг вспрыгнула на диван, и это резкое движение заставило лоскут муслина сдвинуться и обнажить плоть, прятавшуюся под ним. Эсперанца потянулась, чтобы снова прикрыть срамное место, но ее остановил быстрый взмах руки.
— Нет. Дай я взгляну. Мне интересно.
И валиде-султанша сделала еще шаг в комнату. Со стороны двери, оттуда, где стояла Гюльбахар, донесся тихий, похожий на подавленный вздох, едва различимый звук в тишине ночной комнаты.
Как и все тело, пах был совершенно безволосым. Там, где смыкались тяжелые бедра и глаз ожидал видеть женское лоно, не было ничего. Вместо раздвоенного холма взгляд натыкался на гладкую голую поверхность, шрам на которой — одинокий яростный рубец, багровый и узловатый, будто от ожога — свидетельствовал о том единственном ударе ножа, что когда-то, в невообразимо далекие времена его бесконечно долгой жизни, отсек пенис и тестикулы Хассан-аги, главы стражи черных евнухов.
Уплывая на облаке боли, Хассан-ага, Маленький Соловей, краем своего гаснущего сознания понимал, что валиде-султанша находится поблизости от него. Шепот женщин был едва различим, не громче, чем жужжание комара подле уха, но ее запах, запах мирры и амбры, которыми она душила нижнее платье и роскошные бедра, живот, лоно, этот запах никогда не мог бы обмануть его. Даже сейчас, на своем смертном одре, он ощущал присутствие Сафие.
И снова мысли евнуха стали расплываться. Боль, подобно демону, грызшая его внутренности, понемногу утихала, как будто измученное тело теряло чувствительность. Сознание ускользало все дальше и дальше. Бодрствует он или просто дремлет? Боль, что ж, он знавал ее и прежде. Образ того мальчишки, каким он был когда-то, возник перед его мысленным взором. Маленького, но уже тогда упорного и крепкого, с колючей щетинкой коротко стриженных волос, черная шапка которых начиналась необычно низко, почти у самых бровей. Откуда-то из глубины сна донесся до него крик женщины, затем послышался мужской голос. Это его отец? Но как это может быть? У Хассан-аги, главы черных евнухов, родителей не было. А если они и были, то страшно давно, в той жизни, когда нож еще не искалечил его тела.
И пока сознание плыло над реальностью, новые картины из прошлого являлись и снова ускользали прочь, повинуясь приливам и отливам мыслей. Сейчас перед ним расстилался огромный горизонт, нескончаемый синий горизонт пустыни. Мальчуган с коротко остриженными волосами все брел куда-то и брел, и не было конца его пути. Иногда, чтобы не ослабеть вконец, он напевал что-нибудь про себя, но чаще просто шагал молча, минуя на своем пути леса и джунгли, реки и высохшие пустыни. Однажды ночью он слышал рев льва. В другой раз видел стаю птиц, ярко-синих и красных, подобно пожару вырвавшихся из чащи леса.
Был кто рядом с ним? Да, его окружало много людей, по большей части детей, таких же, как он сам. Все они были скованы друг с другом цепями, стягивавшими их шеи и ноги. Часто кто-нибудь из них валился на землю, но никого это не заботило и упавший оставался лежать там, где рухнул.
Хассан-ага попытался поднести руку к горлу, но конечности потеряли чувствительность. Где его руки? Куда исчезли его ноги? Где, в конце концов, его горло? Первоначально недоумение было лишь безучастным любопытством, которое затем сменилось чувством потери себя, таким огромным и головокружительно сильным, что евнуху показалось, будто все части его тела разлетелись друг от друга и стали такими же далекими, как звезды и луна.
"Гарем" отзывы
Отзывы читателей о книге "Гарем". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Гарем" друзьям в соцсетях.