Райан Уинфилд - Гармония Джейн

– Я бы просто поддел лямку, зажал ее зубами и содрал бы с тебя эту сбрую.

– И у тебя бы получилось? Слушай, я уже начинаю заводиться.

– Тебе придется обождать. Я пока не начал тебя заводить. Так, с лифчиком мы покончили. Теперь я зубами стащу с тебя трусики. Это даже проще. Потом широко разведу тебе ноги и надолго прильну губами к твоей коже. А дальше я начну лакомиться твоими соками. Ты выгнешь спину, потому что тебе захочется еще, но я лишь пощекочу тебя кончиком языка… Мой «дружок» стоит колом. Нам с ним обоим не терпится в тебя войти… Ой, этот твой запах! Я просто балдею и теряю голову. Теперь я приподнимаюсь и провожу языком по твоим соскам. Затем целую тебя. Ты стонешь. Ты жаждешь поскорее заполучить мой член, но сейчас его головка прижимается к…

Джейн громко застонала.

– Что это за звук?

– И ты еще спрашиваешь? Сам меня завел. Это мой стон.

– Нет, я слышал не только стон. Еще и жужжание вибратора.

– Прости, малыш. Мне было тебя не дождаться. Внутри все переполнилось. Того и гляди, хлынет через край… Продолжай. Не останавливайся. Ты уже внутри меня. Да, ты уже там. Ты это чувствуешь? Я чувствую тебя.

– Ммм… Я тоже чувствую, – ответил Калеб.

Джейн откинула простыню, чтобы та не мешала ей двигать рукой с зажатым вибратором.

– Ты уже начал толчки? – спросила она. – Малыш, продолжай рассказывать. Ведь ты уже вовсю толкаешь своего «дружка». Рассказывай.

– Малышка, я держу его в руке и поглаживаю. Поглаживаю и думаю о тебе. Он еще никогда не был таким большим и твердым.

– Продолжай. Мне это нравится.

– А теперь я себя массирую, но вынужден остановиться. Слишком это приятно… Ой, Джейн. Похоже, я сейчас… Черт!!!

Джейн услышала громкий стук, будто мобильник Калеба упал. Потом кто-то пробормотал слова извинения. Дверь закрылась. В мобильнике снова зазвучал голос Калеба:

– Прости, малышка. На сегодня все.

– Никак Шон вернулся раньше времени? – засмеялась Джейн. – Он что, вошел, когда ты…

– В этом нет ничего смешного, малышка. Говорю, на сегодня все.

Джейн было никак не унять смех.

– Малышка, ты напрасно смеешься.

– Прости, Калеб. – Она взвизгивала от смеха. – Я люблю тебя.

– Я тебя тоже люблю.

– Но согласись, в этом было что-то забавное.

– Если и было, то совсем чуть-чуть.

– Спокойной ночи, мой возлюбленный на расстоянии.

– Спокойной ночи, сексуальная сирена. Я завтра позвоню, но предварительно закрою дверь.

* * *

Джейн сидела в приемной, пытаясь угадать, почему начальство захотело ее видеть. Вряд ли чтобы сообщить о повышении по службе. В такие чудеса она не верила.

– Мистер Бланко ждет вас, – сообщила секретарша.

Джейн встала, поправила форменную рубашку, распрямила плечи и вслед за секретаршей вошла в знакомый кабинет. Мистер Бланко стоял возле своего знаменитого стола. Поздоровавшись с Джейн, он предложил ей сесть, после чего отпустил секретаршу и сел сам. Улыбка мистера Бланко несколько уменьшила ее беспокойство. Начальник держался непринужденно. От него исходило приятное спокойствие.

– Как ваши успехи, Джейн?

– Спасибо за вопрос, мистер Бланко. Стараюсь.

Он улыбнулся:

– Мы же в прошлый раз договорились, чтобы вы называли меня просто Мануэлем.

– Да, Мануэль. Я помню.

– Значит, пока работа вам нравится.

– Я постепенно привыкаю к ней. Приобретаю вкус.

– Приятно слышать.

Мистер Бланко продолжал улыбаться. Время шло. Потом он откинулся на спинку стула и уперся ладонями в крышку стола.

– Я тоже очень люблю свою работу, – наконец заговорил он. – Добросовестное выполнение работы таит в себе необъяснимое чувство. Чувство вознагражденности. Эту житейскую мудрость передал мне отец. Он был столяром-краснодеревщиком. Отец очень хотел, чтобы и я пошел по его стопам. Он был готов поделиться со мной всеми премудростями этого мастерства. Но сыновья не всегда наследуют профессии отцов. Когда я окончил колледж, отец в подарок сделал мне этот стол.

– Удивительно красивый стол, – сказала Джейн. – Я еще в прошлый раз залюбовалась им.

– Да, отец был столяром от Бога. Иногда я жалею, что не выбрал профессию, где ты видишь плоды своего труда… Но я отвлекся. Прошу прощения. Джейн, у вас есть дети?

Простой, вполне невинный вопрос задел Джейн. Она изо всех сил старалась, чтобы начальник ничего не прочитал на ее лице. Подумав, она решила не упоминать Мелоди. Не надо ей слов сочувствия и прочего.

– У меня нет детей, – ответила она.

– А у меня есть сын, – сказал мистер Бланко. – Ему сейчас двенадцать. Надеюсь, я сумею передать ему ту же трудовую этику, какую унаследовал от отца. Я не смогу изготовить для него такой же красивый стол, как этот. Возможно, просто отдам ему свой. Как напоминание, что любая работа достойна уважения, если ее выполнять добросовестно.

– Простите меня за прямолинейность, мистер Бланко… Я хотела сказать, Мануэль. Не пытаетесь ли вы максимально деликатным способом сказать мне, что я работаю хуже некуда?

Начальник снова улыбнулся и даже рассмеялся:

– Мне говорили, что я сэкономлю немало времени и сил, если в разговорах с подчиненными буду прямолинейнее. И мне нравится ваша прямота. Иначе мы могли бы проговорить весь день. Сидение за красивым столом не делает мою работу интереснее. Бóльшую часть рабочего дня я трачу на планирование поступлений в городской бюджет и возню с таблицами. Это весьма скучное занятие, но я горжусь тем, что даже такую работу я стремлюсь выполнять на совесть.

– Я понимаю, – сказала Джейн. – Я постараюсь работать эффективнее.

Мистер Бланко улыбнулся и пожал ей руку. Потом встал, давая понять, что их разговор окончен. Джейн тоже встала. Они распрощались, но возле двери начальник ее окликнул:

– Вы видели, как в воскресенье «Сихоксы» разгромили «Пантер»?

Джейн покачала головой:

– А разве сезон уже начался?

– Да. Мы с сыном всегда смотрим игры вместе. Я ему рассказал, что познакомился с женщиной из Сиэтла и она настоящий запасной игрок.

– Вы рассказали обо мне сыну?

– Он считает, что в Сиэтле все храбрые и крутые, – ответил мистер Бланко. – Я того же мнения, – с улыбкой добавил он.

Калеб оборвал игру на середине аккорда.

– Не годится, – качая головой, сказал он. – Слишком стрёмно.

– Стрёмно! – передразнила его Джордин. – Тебе никак пятьдесят лет? Уже давно никто не говорит «стрёмно». Говорят «отстой» или «жесть». Но я с тобой согласна. Песня – полный капец.

– Угу. И все потому, что «капец» – куда более современное словечко, чем «стрёмно». Это ты в Джульярде такому лексикону научилась?

– Чего тебя зациклило на моем образовании? – поморщилась Джордин и, не дав Калебу ответить, добавила: – Или в колонии для малолеток, где ты осваивал гитару, учат лучше? Хватит меня подкалывать насчет образования.

– Извини, но мне просто кажется, что ты юлишь. Только и всего.

Джордин отложила свою гитару и наклонилась вперед, глядя Калебу прямо в глаза.

– Послушай, парень, – сказала она, перестав улыбаться. – Мне точно так же, как и тебе, паршиво торчать здесь и бацать этот идиотский дуэт. Но это важно.

– Не вижу важности, – возразил Калеб. – Один из нас пройдет на шоу в прямом эфире. Другой поедет домой. Зачем петь вместе?

Джордин в отчаянии вздохнула, будто перед ней сидел маленький упрямый мальчишка:

– Ты до сих пор не врубился?

– Во что я должен врубиться?

– В то, чем мы тут занимаемся. Конкурс – это не только творчество. Это еще и маркетинговый ход. Ты прав: на шоу в прямом эфире попадет только один из нас. Но там нам придется конкурировать еще с четырьмя исполнителями. И решать, кто лучший, будут уже не судьи, а вся Америка. И эти зрители, голосовальщики… называй их как хочешь… что они знают о нас? Только то, что им покажут из смонтированных фрагментов, которые здесь снимают. В том числе и этот стрёмный дуэт. Так что, Калеб, прекрати капризничать и отнесись к этому серьезно. Мы ведь хотим, чтобы Америка нас полюбила.

– Я ехал сюда с намерением исполнять уже написанные песни и создавать новые. А тебя послушать – мы словно продаем мюсли для завтраков или еще какую-нибудь хрень.

– А разве не так? – спросила Джордин.

– Надеюсь, что нет.

– Знаешь, Калеб, при всей твоей ершистости ты мне симпатичен. Я хочу тебе кое-что рассказать.

– Я должен слушать, затаив дыхание?

– Просто заткни пасть и слушай. Ты согласен меня выслушать?

– Хорошо. Я тебя слушаю.

– На самом деле я не училась в Джульярде. Точнее, училась, но не так, как я об этом рассказываю всем и каждому. Я училась на подготовительном отделении.

– Что значит – на подготовительном?

– А это значит, что в старших классах школы я в параллель ходила заниматься музыкой. Мне выдали сертификат, но он не идет ни в какое сравнение с дипломом выпускника Джульярда. Только диплом для меня не главное. Главное – я училась у лучших педагогов. Осваивала теорию музыки и сольфеджио.

– Что такое сольфеджио? – перебил ее Калеб.

– Особый метод тренировки музыкального слуха и музыкальной памяти. Умение смотреть на ноты и слышать музыку без инструмента. Потому мне было достаточно один раз услышать твою песню, чтобы потом сыграть ее, не переврав ни нотки. Но я еще не закончила. В Джульярде работают лучшие преподаватели со всего мира. Но самое ценное – большинство из них сами постоянно выступают. Это блестящие музыканты, которые учат тому, что делают сами. Со мной учились талантливые ребята. Им прочили большое будущее. Но где они? Почему почти никто не слышит их выступлений?

– Ты хочешь сказать, популярная музыка лучше музыки для узкого круга? Тогда объясни мне успех Джастина Бибера.

– У парня несомненный талант. Я так думаю. И о том же подумал Ашер, когда его открыл. Но мы сейчас говорим не о Бибере. И я не считаю, что популярная музыка лучше другой. Есть бездарные, но очень раскрученные песни. А есть прекрасные вещи, которые никто не знает и не узнает. Хочу тебя спросить. Я слышала твои песни, Калеб, тебе есть что сказать людям. Неужели тебе не обидно, что эфир заполнен опусами этой дурочки Кеши? Неужели ты не хочешь, чтобы Америка слышала и знала твой голос?

– Хочу, конечно, – пожал плечами Калеб. – Кому этого не хочется?

– Но вначале ты должен стать популярным. И тогда сможешь говорить в своих песнях то, что хочешь сказать. И тебя будут слушать.

– Ты так думаешь?

– Это урок, который я усвоила. Кстати, в Джульярде этому не учат. Ты ненавидишь меня лишь потому, что мой отец богат. Но деньги не испортили его. Он не финансовый магнат. Он биолог. И, надо сказать, хороший биолог. Разбогател он лишь потому, что ему посчастливилось найти биотехнологическую компанию, которая занимается разработкой лекарств нового поколения. И чем больше прибылей имеет компания, тем больше денег они могут тратить на исследования. А значит, появляются новые лекарства, и те, кто раньше умирал, благодаря им продолжают жить. Деньги всего лишь стимулятор. Понимаешь? Так почему бы тебе не стать известным, не собрать свою аудиторию и потом говорить миру правду, которую хочешь сказать? Я многому научилась у своего отца. Теперь ты понимаешь, почему я здесь?

Калеб молча смотрел на нее, обдумывая услышанное. Без макияжа, в футболке и джинсах, Джордин была совсем другой. Она выглядела значительно моложе. Она была слишком молодой, чтобы обладать такой житейской мудростью. Но ее глаза ярко сверкали. В них бурлила жизнь. Калеб знал: Джордин и сама свято верит в то, о чем рассказала ему.

– А хочешь знать, чему я научился у своего отца? – вдруг спросил Калеб. – Я узнал, что нельзя пить помаленьку и при этом оставаться трезвым.

– Какое отношение это имеет к музыке и песням?

– Отец решил, что может без вреда выпивать по чуть-чуть, чтобы прийти в себя после смерти моей матери. Потом он стал пить все больше и больше и в результате последовал за ней. Известность, слава – они сродни выпивке. Не заметишь, как станешь от них зависим.

Джордин скрестила руки и привалилась к спинке стула. Калебу показалось, что сейчас она начнет возражать. Но одновременно в ее глазах была какая-то печаль. Ответа Джордин он так и не услышал. Дверь открылась, и в комнату вошла Синтия. Ее сопровождали телеоператоры.

– Как тут мои суперзвезды? – нарочито громко спросила она.

Их судья везде и всегда работала на камеру. Калеб посмотрел на Джордин. Та встретила судью роскошной голливудской улыбкой.