– Не обманывай. У меня нет аккаунта в «Твиттере».

– Есть. И в «Фейсбуке» тоже есть.

– Джордин, это называется вторжением в личную жизнь. Я не давал разрешения создавать от моего имени аккаунты в социальных сетях. Я не приманка, на которую ты ловишь себе новых поклонников.

– Расслабься, Калеб. Сама я ничего не делала. Аккаунты тебе создали режиссеры. Почитай условия конкурса. Там написано, что на время конкурса ты позволяешь создавать от своего имени аккаунты в социальных сетях и заполнять их материалами, касающимися тебя. Да ты не волнуйся. Когда конкурс закончится, ты все удалишь.

– Мне не нужна такая популярность.

– Не зарекайся. Вдруг понадобится?

– Не понадобится.

– После первой же серии программ о нашем конкурсе мой альбом на iTunes стал продаваться с бешеной скоростью. А теперь мои фаны умирают от любопытства и хотят знать, кто же этот крутой парень, которого я закадрила на конкурсе.

Калеб смотрел на нее, думая о том, что изворотливый ум и привлекательная внешность – весьма опасное сочетание.

– Джордин, я надеюсь, что ты не имеешь отношения ко всей стряпне, которую они показывали по телевидению. Если ты приложила к этому руку… даже не знаю, смогу ли я тебя простить.

Она лишь пожала плечами, показывая всю глупость его подозрений.

– У тебя всегда с утра такие мрачные фантазии? Я была удивлена ничуть не меньше твоего. Но я тебе, кажется, еще тогда объясняла: есть законы жанра. Главное, что эта, как ты ее называешь, стряпня приносит нам голоса зрителей. А я не хочу обманывать зрительские ожидания. Ты, думаю, тоже.

Калеб кивнул. Похоже, Джордин ему не врала.

Он уже собирался пойти завтракать, как Джордин схватила его за руку и развернула лицом к двери:

– Калеб, хочу тебя кое с кем познакомить.

Она показала на белолицую темноволосую девушку. Похоже, их ровесницу или чуть старше. Девушка была одета строго по-деловому: юбка-карандаш и белая блузка. Она носила очки в черной оправе. Одна рука вошедшей была занята айпадом, другая – большой сумкой. Не поздоровавшись с Калебом, девушка сразу же заговорила о каких-то рейтингах остаточной посещаемости. Джордин прервала ее и повернулась к Калебу:

– Калеб, познакомься. Это Пейдж – мой менеджер по социальным сетям.

Пейдж раскрыла сумку и запихнула туда айпад. По-прежнему игнорируя присутствие Калеба, она снова заговорила с Джордин. Теперь в ее голосе сквозило презрение.

– Менеджер по социальным сетям? Значит, моя должность называется так?

– Мне нужно было ее как-то назвать.

– Рад познакомиться, Пейдж. Меня зовут Калеб.

Пейдж мельком взглянула на его протянутую руку, которую явно не собиралась пожимать.

– Я знаю, кто ты. – Затем она снова повернулась к Джордин. – Я буду работать в номере.

Калеб смотрел ей вслед. Сумка, висевшая на плече Пейдж, раскачивалась на манер стенобитного орудия.

– Очень дружелюбная особа, – усмехнулся он.

– Я уверена: скоро вы подружитесь, – сказала Джордин.

Калеб в этом очень сомневался, однако промолчал.

– Я пошел завтракать, – сказал он.

– Дорогой, захвати булочку и для меня, – попросила Джордин. – Впереди длинный день. Мне понадобятся силы.

* * *

Автобус привез их в знакомую студию. Внешне здание ничем не изменилось, зато внутри произошло немало перемен. Выделенный им зал был просторнее, лучше, с некоторой претензией на роскошь. Он был рассчитан на большее число зрителей. Освещение тоже поменялось в лучшую сторону. Просторнее стало и за кулисами. Возле сцены даже положили красный ковер, а участников встретили статисты, разыгрывавшие из себя папарацци.

Оттуда их провели в просторную гримерную, где над ними принялись хлопотать стилисты. Стилист Калеба похвалил его джинсы и ботинки, но выбрал ему другую рубашку и попросил снять кожаные браслеты.

– Для сегодняшней съемки мы хотим, чтобы вы были больше похожи на участников музыкального шоу «Американская эстрада»[19], а не на героев мюзикла «Назад в будущее», – сказал стилист, разглядывая Калеба. – Восьмидесятые – это, конечно, круто.

– Я люблю восьмидесятые, – признался Калеб.

– По тебе видно, – усмехнулся стилист.

Затем все участники попали в руки визажистов, а дальше их путь лежал на сцену, где их ждала уже настоящая фотосессия. Фотограф помещался на площадке, подвешенной к крюку большого сценического крана. Он парил над сценой, без конца давая указания осветителям. Сам он все время смотрел в видоискатель громадного фотоаппарата. Снизу он был похож на одноглазого бога фотографии, парящего на облаке.

Пока устанавливали свет, Калеб разглядывал своих соперниц. Он был единственным парнем, прошедшим в финал. Вот Панда – стыдливый цветок панк-рока. Совсем еще юная исполнительница, каждый раз вместе со слушателями и судьями удивляющаяся своему таланту… Афро-американка Джасмин, голос которой способен разрушить дом, а улыбка – восстановить его из развалин… Кэрри Энн – олицетворение музыки кантри. Локоны светлых волос, юбка чуть выше колен, сапоги, украшенные блестками… Эрика, молодая исполнительница фолк-рока, девушка с вечно грустными глазами. Таких певиц, выступающих по воскресеньям в кафетериях, Калеб часто встречал в Сиэтле. Волосы Эрики были немного всклокочены, а плечи ссутулены, словно она привыкла везде и всюду держать гитару.

И наконец, Джордин. Джордин в паре с Калебом. Самобытные исполнители некоммерческого рока. Во всяком случае, им делали такой имидж. Эмоциональные, поющие о любви и разбитых сердцах. Голоса, вместе достигающие совершенства. Казалось, для роли этого дуэта их тщательно выбирали на кастингах. Отчасти так оно и было. Может, судьи уже сейчас знали, кто выйдет победителем? Если все заранее срежиссировано, такое вполне возможно. Или хотя бы шоу в прямом эфире будет настоящим?

К ним подошла все та же ассистент телережиссера. Оглядев каждого, девушка соединила их руки, отошла и снова всмотрелась.

– Так гораздо лучше, – сказала она.

Калеб демонстративно убрал свою руку.

– Калеб, Джордин тебя не укусит, – усмехнулась девица. – Продержись, пока делают снимки. Вы же выступаете дуэтом. Не надо портить имидж.

Калеб не стал спорить и снова взял Джордин за руку. Потом он подумал о дальнейшей судьбе этих снимков. Возможно, они появятся в газетах и журналах. Их покажут по телевидению. Эти снимки увидит Джейн. Она говорила, что ухищрения шоу-бизнеса ее не волнуют. Пусть так. Зато его волнуют.

Фотограф велел всем улыбаться, но еще раньше, чем он сделал первый снимок, Калеб вырвал свою руку из руки улыбающейся Джордин.

* * *

Калеб ждал Джордин на репетицию, но ее не было. Устав ждать, он решил заглянуть к ней в номер и узнать, в чем дело. Подойдя к двери номера, он услышал разговор на повышенных тонах. Похоже, Джордин сейчас было не до репетиций. Он повернулся, чтобы уйти, как вдруг дверь распахнулась. Из номера вылетела раскрасневшаяся Пейдж и понеслась к лифтам. В проеме стояла Джордин. Калеб не понимал, то ли она рассержена, то ли напугана. Стоило Джордин увидеть его, как ее лицо мгновенно изменилось. Теперь она ослепительно улыбалась:

– Привет, Калеб. Я и не знала, что ты здесь. Ты не возражаешь, если сегодня мы порепетируем у меня в номере? Что-то сегодня мне не хочется торчать под камерами.

Калеб посмотрел в сторону лифтов и успел поймать хмурый взгляд Пейдж. Потом двери закрылись.

– Слушай, я оставил в репетиционной комнате свою гитару.

– Ничего страшного. Гитары у меня найдутся. Входи.

В номере Джордин царил творческий беспорядок. Повсюду висели сценические костюмы и остальная одежда. Каждый квадратный дюйм верхней части комода был уставлен косметикой. Небольшой письменный стол занимали несколько ноутбуков, между которыми лежали мобильники. Лианами свисали провода питания и соединительные кабели. К столику примыкал небольшой синтезатор. Рядом, в специальных стойках, стояли две акустические гитары и одна электрическая.

Взяв акустическую гитару, Джордин протянула ее Калебу.

– Здесь негде сесть, – посетовал Калеб.

– Сейчас найдем место.

Джордин взяла свою гитару и села на кровать. Потом побросала лежавшую рядом одежду, освобождая место для Калеба.

– Ты же не будешь играть стоя. Садись.

Калеб устроился рядом с ней. Мягкий гостиничный матрас прогнулся, и они с Джордин оказались сидящими впритык. Она наклонилась к Калебу и засмеялась. Калеб не представлял, как они будут играть, – их гитары ударятся грифами. Тогда он перевернул гитару, чтобы перебирать струны левой рукой.

– Ты никак вырос в бедной семье? – спросила Джордин.

– Странный вопрос ты задаешь. И нетактичный.

– Возможно. Но кто так играет на гитаре?

– Что тебя напрягает? Я левша. Я могу играть обеими руками.

– Но кто тебя учил играть шиворот-навыворот?

– Сам научился.

– По слуху, на гитаре, предназначенной для игры правой рукой?

– Представь себе.

– Вау! – искренне удивилась Джордин. – У меня есть леворукие друзья, но родители покупали им специальные гитары для левшей.

– А может, все гитары делаются для левшей, – сказал Калеб. – Тебе не приходило в голову, что это ты играешь шиворот-навыворот?

– Знаешь, Калеб, ты заставил меня улыбнуться, – признала Джордин, касаясь его руки.

Джордин несколько секунд выдерживала его взгляд. Калебу показалось, что ей хочется в чем-то признаться. Он видел это по ее глазам. Но потом она слегка покачала головой, убрала руку и заиграла. Калеб тоже начал играть. Они попеременно пропевали строчки, попеременно играли. Джордин закрыла глаза и, как ему показалось, растворилась в песне. Когда же Калеб не присоединился к ней в припеве, она прекратила играть и открыла глаза:

– Почему ты не вступил?

– Я не чувствую эту песню.

– Не чувствуешь?

– Извини, но любовная баллада – неподходящая песня для нашего дуэта. Я хочу исполнить другую песню. Ту, что написал недавно. Я тебе ее показывал.

– Калеб, мы показывали продюсерам обе песни. Они выбрали эту. И Америка тоже хочет услышать ее.

– Мне неинтересно исполнять то, что хочет услышать Америка. Я хочу сам выбирать, какие песни мне петь. Мне эта песня кажется… ненастоящей.

– А почему бы тебе немного не попритворяться? Глядишь, и песня станет настоящей.

– Как это прикажешь понимать?

– Попробуй изображать то, чего не чувствуешь. Возможно, потом чувства появятся сами собой.

– Я не хочу изображать то, чего не чувствую. – Калеб встал, положил гитару на кровать и собрался идти.

Джордин догнала его возле двери.

– Пожалуйста, не уходи, – попросила она, кладя руки ему на плечи.

Калеб стоял, не поворачиваясь к ней. Чувство вины, появившееся у него, не было бурным. Оно скорее напоминало глоток холодной воды. Калеб сомневался в необходимости остаться здесь. Разум подбрасывал ему возможные сценарии дальнейшего развития событий, ни один из которых ему не нравился.

– Калеб, не надо упрямиться. Для нас с тобой это судьбоносная неделя.

Калеб повернулся, и рука Джордин, лежавшая на плече, теперь оказалась у него на груди. Джордин смотрела на него, хлопая своими черными ресницами. Ее глаза умоляли его остаться.

– Прошу тебя, не уходи. Я так не хочу сейчас оставаться одна.

Они стояли, глядя друг на друга.

Сквозь шторы пробивались солнечные лучи, странным образом подсвечивая кончики волос Джордин и создавая подобие нимба. Сейчас она казалась юным ангелом, влетевшим сюда через окно. Ангел умолял Калеба вернуться на небеса. Калеб собирал все свое мужество, чтобы разорвать эти чары. Нужно всего лишь повернуться и уйти, но он почему-то стоял…

Его выручил включенный ноутбук. Оттуда донесся мелодичный сигнал. На экране появилось мужское лицо.

– Как раз вовремя. Это мой продюсер звонит по скайпу. Я хочу тебя с ним познакомить.

К тому времени, когда Джордин ответила на вызов, Калеба в номере уже не было.

Выйдя, он еще несколько секунд держался за ручку двери, затем решительно направился к лифту, чтобы вернуться в репетиционную комнату. Там он будет играть не на чужой, а на своей гитаре, подаренной ему Джейн.

Глава 17

Наступил долгожданный день прямой трансляции. Калеб и представить себе не мог, какой суматохой и паникой сопровождается подготовка к шоу в прямом эфире. Повсюду сновали рабочие, что-то подправляя и передвигая. Ассистенты носились, в который раз напоминая, кто за кем выступает и куда нужно выходить после выступления. Визажисты походили на санитаров на поле боя. Подбежав к исполнителю, они наносили на щеки очередную порцию пудры, на губы – еще один слой помады и мчались дальше. Свою лепту вносил и продюсер, требуя от всех поторапливаться, как будто все сидели и ковыряли в носу.