Райан Уинфилд - Гармония Джейн

– Иногда такое случается.

– Но вы понимаете, что я никак, никоим образом не должна была забеременеть?

– Я понимаю, что эта беременность стала для вас громом среди ясного неба. Но ошибки нет: вы действительно беременны. Вы прекратили принимать ортотрициклин?

– Да. Но это не имеет значения. Я хочу сделать аборт.

– Вы уверены в своем желании?

– Уверена. И пожалуйста, не надо меня отговаривать или читать мне лекции о счастливом материнстве.

Врач слегка кивнул. Голос у него был мягкий и успокаивающий.

– Мы здесь никого не отговариваем и никаких лекций не читаем. Это ваша жизнь, мисс Маккинни, и ваше право. Мы лишь стараемся, чтобы наше вмешательство не повредило вашему здоровью.

– Вот и хорошо. Это можно сделать сегодня?

– Нет. Сегодня никак нельзя.

– Почему?

– Потому что у нас существует очередь. И потом, закон штата Техас требует, чтобы не менее чем за сутки до аборта вам была сделана эхограмма и мы бы видели ее результаты.

– Но хоть эхограмму можно сделать сегодня?

– Можно. Если хотите, прямо сейчас.

Джейн согласилась. Врач отвел ее в соседний кабинет. Там к нему присоединилась уже знакомая Джейн медсестра. Она подала Джейн халат и попросила снять колготки и трусики.

– А УЗИ вы делать не будете?

Медсестра покачала головой:

– На этой стадии достаточно трансвагинальной эхограммы.

Джейн неохотно разделась и облачилась в халат. Она легла на смотровой стол и согнула колени, как ее просили. Медсестра надела на датчик презерватив, смазала гелем, после чего передала Джейн, рассказав, на какую глубину его нужно ввести. Врач стоял по другую сторону и следил за аппаратурой.

– Техасское законодательство обязывает меня показать вам снимок, – сказал он. – Однако там нет запрета для вас держать глаза закрытыми.

– Я не стану закрывать глаза. Я хочу взглянуть.

Врач отошел от монитора, чтобы не мешать ей смотреть.

– Примерный возраст плода – шесть или семь недель.

– Почему вы так считаете?

– Вот, взгляните. Длина плода – тринадцать миллиметров. Если вы присмотритесь повнимательнее, то сможете заметить биение сердца.

Изображение на мониторе было черно-белым. Джейн видела комочек материи, с которым она не чувствовала никакой связи. Но сердце плода действительно уже билось. Это она видела. Часы новой жизни начали тикать. Чем дальше, тем все бóльшую власть этот комочек начнет приобретать над ней. Власть подарить ей несказанное счастье или ввергнуть в бездну боли.

«Нет», – подумала Джейн. У нее не хватит сил похоронить второго ребенка и продолжать жить. Она не может и не хочет рисковать.

– А как все это происходит? – спросила она. – В смысле, аборт.

– Мы дадим вам щадящее снотворное, чтобы успокоить ваши нервы. Затем вы примете антибиотики и болеутоляющее. Затем через шейку матки мы проникнем в матку и высосем оттуда плод.

– Мне и это должны показать… по техасским законам? – спросила Джейн.

Врач покачал головой и выключил монитор:

– Этого вы не увидите.

Джейн уперлась затылком в холодную поверхность стола. Она смотрела на потолок и люминесцентные трубки. Ей казалось, что комната кружится. Вместе с комнатой кружился и ее разум. Но это была ее жизнь и ее выбор.

* * *

Джейн вышла из автобуса в трех кварталах от штрафстоянки и остаток пути прошла пешком. Человек в стеклянной будке подал ей штраф почти на двести долларов, хотя отсюда до ресторана было меньше мили, и с момента эвакуации прошли считаные часы. Джейн оплатила штраф кредитной карточкой, подписала бумаги и наконец снова оказалась за рулем своей машины.

К дому она подъезжала уже в темноте. Окна квартиры Мардж светились. Обрадовавшись, Джейн постучала ей в дверь. Мардж была в своем обычном халате. Необычной была ее улыбка до ушей.

– Привет, Джейн. А я смотрю, машины на стоянке нет. Ну, думаю, ты вернулась. Про угон думать не хотелось. Входи, не стой на пороге.

Джейн вошла. Лютик радостно прыгал вокруг нее. Когда она села в кресло, пес немедленно вскочил ей на колени.

– Чая хочешь? – предложила Мардж.

– Нет, спасибо. Я выпила две чашки кофе, пока ждала автобус.

– Какой автобус? Ты же на машине приехала.

– Долго рассказывать.

Мардж села напротив нее:

– Ты меня прости, подруга. Загубила я твои цветочки.

Мардж попыталась изобразить раскаяние, но у нее не получилось. Она продолжала улыбаться, словно влюбленная старшеклассница.

– Ничего страшного, – успокоила ее Джейн. – Эти растения не приспособлены к техасскому солнцу. Ты лучше расскажи свои новости. А они у тебя точно есть. Ты вся светишься.

– Мы с Лютиком гостили у нового друга.

– У друга?

– Точнее, у двоих друзей. У него есть бостонский терьер. Зовут Геркулесом. Так они с Лютиком с первой минуты – как близнецы после долгой разлуки.

– Мардж, как я за тебя рада. Где ты познакомилась со своим другом?

– Это я тебе должна сказать спасибо. Я кисла здесь годами, никуда носа не высовывала. Ты вытащила меня на то собрание. Потом я еще раз сходила, две недели назад. Он тоже вдовец. Я понимаю: в таких делах нельзя торопиться. Как-никак, совместная жизнь. Но ты согласишься, что никто из нас моложе не становится.

– Я очень хорошо тебя понимаю, – улыбнулась Джейн.

– Что это я все про себя? – спохватилась Мардж. – А у тебя, подруга, явно что-то случилось. Надеюсь, ты не из-за кустиков своих расстроилась? Давай выкладывай.

– Конечно не из-за кустиков, – ответила Джейн, глядя на дремлющего Лютика. – Мардж, я прошу тебя помочь мне в одном деле. Но, кроме нас с тобой, об этом никто не должен знать. Особенно Калеб.

– Хорошо. Никто не узнает.

– Отвези меня завтра в клинику.

– В клинику? Боже мой, Джейн. Ты никак сама заболела?

Джейн медленно покачала головой:

– Я записалась на аборт.

Похоже, этого Мардж никак не ожидала услышать. Слова Джейн застали ее врасплох. Губы Мардж подрагивали, будто она хотела что-то сказать, но не могла. Когда соседка наконец заговорила, она произнесла совсем не те слова, которые Джейн ожидала услышать:

– Но… но… Джейн, я католичка. Я не могу.

– Католичка? На моей памяти, ты ни разу не ходила в церковь.

– До ближайшей церкви надо ехать, а я ленива трястись в автобусе. Но я крещеная.

– И потому ты меня осуждаешь?

– Я не осуждаю тебя. Я просто не могу быть соучастницей этого.

– Слушай, мы же не в девятнадцатом веке живем. И потом, Мардж, аборт будут делать не тебе, а мне.

– Я уже сказала. Соучастницей в таком деле не буду. И не проси.

Лютик почувствовал перемену в тоне хозяйки. Он напрягся, потом соскочил с колен Джейн и перебрался на колени Мардж. Джейн встала. Она ждала, что Мардж вот-вот передумает и согласится. Потом повернулась и пошла к двери… Что-то заставило ее остановиться.

– Мардж, как тебе вообще пришло в голову, что ты можешь меня судить? Возможно, ты святее папы, но мне на это наплевать. Ты ходишь на собрания. Ты знаешь, сколько бед приносит людям зависимость от алкоголя и наркотиков. Я удивляюсь, как я сама не сгинула в этой трясине. Наверное, насмотрелась на родных. Отец, мать, брат. Наконец, моя чудесная малышка. Ей было всего двадцать. Да, Мардж, менее года назад я похоронила свою дочь. Я первой бросила горсть земли в ее могилу. Ты годами пряталась от мира лишь потому, что потеряла мужа. Я видела тебя в ту ночь, когда ты едва не потеряла своего драгоценного пса. Но все это несопоставимо с потерей ребенка. Ты можешь хотя бы на минуту представить, что ты похоронила взрослую дочь? Наверное, не можешь. Такое не представишь. Мое состояние поймет лишь тот, кто сам хоронил своего ребенка. И если ты и сейчас продолжаешь считать меня грешницей… иди ты ко всем чертям со своим благочестием!

К концу этого монолога по щекам Джейн текли слезы. Мардж и Лютик во все глаза смотрели на нее. Джейн вышла, закрыв дверь. Постояла в коридоре. Мелькнула мысль пойти и извиниться. Нет, не сейчас. Завтра… Когда-нибудь… Она вошла к себе, не раздеваясь, села на кровать и дала волю слезам.

Прошло больше часа. Кажется, в дверь стучали. Джейн прошла в ванную и мокрой салфеткой смыла с лица разводы туши для ресниц. Стук продолжался. Тогда она открыла дверь. На пороге стояла Мардж, держа на руках Лютика. Лицо у соседки было виноватым.

– К какому времени тебе надо там быть?

Калеб вбежал в репетиционную комнату, держа в руке три экземпляра слов своей песни. Он сам набрал их на компьютере в деловом центре гостиницы и там же отпечатал. Один экземпляр он подал музыкальному редактору, второй – Джордин.

– Это что? – не понял музыкальный редактор.

– Слова песни, которую мы исполняем завтра.

– Но Гарт называл…

– Меня не волнует, что вам называл Гарт, – перебил его Калеб. – Или мы поем эту песню, или наш дуэт сворачивается.

– Здесь всего лишь слова и аккорды.

– Потому я и принес вам экземпляр. Мы с Джордин можем исполнить ее только под гитарный аккомпанемент. Или, если хотите, напишите ноты для оркестра.

– А ты согласна? – спросил музыкальный режиссер, поворачиваясь к Джордин.

Калеб ждал. Поддержит она его? Или опять будет думать только о том, как понравиться телезрителям? Джордин пробежала глазами аккорды, потом улыбнулась музыкальному редактору:

– Я думаю, нам не помешала бы небольшая поддержка клавишных.

Музыкальный редактор больше не спорил. Он удалился, унося с собой песню Калеба. Свой экземпляр Джордин поставила на пюпитр и взяла гитару.

– Чего ждем, Ромео? – спросила она. – Если хочешь, чтобы мы завтра это пели, давай репетировать.

Удивительно: она с ним не спорила.

Время, отведенное им для репетиции, пролетело незаметно. Затем в комнате появилась Кэрри Энн. Как всегда, она шла пританцовывая. В одной руке девушка держала свою блестящую гитару, в другой – электронную штучку, похожую на планшетный компьютер. Эта игрушка заменяла ей целый оркестр. Даже в лифте, поднимаясь наверх, Калеб и Джордин слышали ее сладенькие трели.

– Я согласна на провал, но только бы победа не досталась ей, – призналась Джордин.

– Ты так не любишь кантри? – удивился Калеб.

– Почему? Кантри я люблю. А вот Кэрри Энн не-на-ви-жу.

В лифте Калеб вытащил мобильник, чтобы проверить сообщения от Джейн. Дисплей показал надпись: «Аккумулятор полностью разряжен» – и тут же снова погас.

– Что, мобильник сломался? – спросила Джордин, услышав его вздох.

– Джейн, когда уезжала, по ошибке взяла зарядное устройство от моего мобильника. А ее к моему не подходит. Теперь не знаю, где искать зарядку.

Джордин взяла у него мобильник, осмотрела гнездо подключения.

– Можешь воспользоваться моей, – сказала она.

– У тебя есть лишняя?

– До такой роскоши я еще не дожила. У меня всем этим занимается Пейдж. Она знает мои особенности. Если дать мне две зарядки, я непременно где-нибудь посею обе. Она вообще держит такие штучки у себя в сумке. Для большей сохранности.

Они вошли в номер Джордин. Пейдж склонилась над одним из ноутбуков. Когда Джордин попросила у нее зарядное устройство, Пейдж молча достала из сумочки прозрачный пакет с защелкой и протянула ей. На Калеба эта надменная девица даже не взглянула. Затем, схватив свой айпад и сумку, она выскочила из номера.

– По-моему, я ей крепко не нравлюсь, – сказал Калеб, глядя на хлопнувшую дверь.

– Это она не на тебя злится, – пояснила Джордин. – На меня.

– Так выясните отношения между собой, чтобы она не выскакивала как ошпаренная. Честное слово, не понимаю: чем я ее так цепляю? Мы с ней и двух слов не сказали.

– Думаю, ей осточертело целыми днями отвечать на твиты о тебе, – сказала Джордин, доставая гитару. – Она появится часа через три, не раньше. Воспользуемся временем и порепетируем.

– Мне нужно зарядить мобильник.

– А что, здесь нет розеток?

Калеб поставил телефон на зарядку. Взяв гитару, он сел на кровать рядом с Джордин, чтобы еще раз пройтись по всем аккордам и подправить те, которые вызывали у него сомнение. Когда они закончили петь, он вдруг заметил, что Джордин как-то странно смотрит на него.

– В чем дело? – насторожился Калеб. – Тебе не нравится песня?

– Разве я тебе об этом сказала? Просто я еще не видела, чтобы ты так волновался из-за своих песен.

– Я обычно и не волнуюсь. Но эта для меня очень важна.