– Калеб, ты действительно так сильно ее любишь?

– Да, – улыбнулся он. – Очень сильно.

– Ты написал замечательную песню. Я горжусь, что буду исполнять ее вместе с тобой.

Он не ожидал услышать такие слова и смущенно отвернулся.

На одном из ноутбуков светилась открытая страница скайпа. У Калеба вдруг возникла идея:

– Скажи, а какие данные нужны, чтобы связаться по скайпу?

– Имя или адрес электронной почты.

– Ты можешь оказать мне небольшую услугу? Помнишь Шона, моего соседа по номеру? Он в тебя по уши влюблен. Если ты поговоришь с ним по скайпу, он будет на седьмом небе.

– Могу и поговорить, – ответила Джордин, садясь за ноутбук. – А мне в каком виде перед ним предстать? Одетой? Или снять футболку и лифчик?

* * *

Наступил день шоу в прямом эфире. Как обычно в такие дни, они делали пробный прогон. Калеб не знал, что его потянуло взглянуть на принесенные музыкальным редактором листы со словами песни. Зачем? Он и так хорошо их знал… Увиденное заставило Калеба застыть на месте. Он вопросительно посмотрел на Джордин. Та пожала плечами. Чувствовалось, для нее это такая же новость, как и для него.

– Кто поменял слова? – спросил Калеб.

Музыкальный редактор оторвался от пульта и снял наушники:

– Ты что-то спросил?

– Да. Я спросил, кто поменял слова?

– Со всеми проблемами такого характера обращайся к Гарту.

Калеб схватил лист и пошел за кулисы. Там продюсер и режиссер обсуждали последовательность сцен вечернего шоу в прямом эфире. Встав между ними, Калеб шумно бросил лист на складной столик:

– Это что за чертовщина?

– Кажется, это песня, которую ты будешь петь вечером, – невозмутимо ответил продюсер.

– Кто ее перекроил? Вы? – сердито спросил Калеб.

– Какая тебе разница, кто перекроил? – вопросом на вопрос ответил продюсер. – Тебе дали то, что ты будешь петь сегодня вечером.

– Гарт, это грубая подмена, и не надо считать меня дурачком! Песня называется «Гармония Джейн», но никак не «Гармония Джордин».

Продюсер подал лист Калебу:

– Дружок, не забывай: ты пишешь музыку, но здесь дирижируем мы. И наши действия не обсуждаются.

– Я вам не дружок, и если вы думаете, что я соглашусь петь ваш перекрой, вы очень ошибаетесь.

Раздраженное лицо продюсера побагровело. Он мельком взглянул на режиссера. Тот взял со стола часть бумаг и ушел.

Продюсер повернулся к Калебу:

– А теперь, яркая творческая индивидуальность, слушай меня внимательно. Я с самого первого дня терплю твои выдрючивания и сыт ими по горло. Если хочешь сохранить свой шанс на победу, капризы за щеку и делай то, что тебе говорят.

– Вы изменили мою песню. Вы не имели на это права.

– А ты внимательно прочти контракт… правозащитник. Я, будучи продюсером, могу менять что угодно по своему усмотрению.

– Вот видите! – воскликнул Калеб, который не собирался затевать конфликт. – Тогда давайте вернемся к первоначальному варианту песни. К тому, что мы репетировали.

– Прости, бард, но уже слишком поздно. Мы позаботились о минусовках и рассчитали время. Ты будешь петь эту версию песни. – Продюсер ткнул пальцем в лист. – И не забывай: шоу идет в эфир с двадцатисекундным запаздыванием. Если ты начнешь своевольничать на сцене, мы просто вырубим тебя из эфира и дадим смонтированные минусовки, где звучит имя Джордин.

У продюсера было мясистое лицо с маленькими, глубоко посаженными глазками. Они бегали то влево, то вправо, и в них светилось торжествующее, садистское упоение собственной властью. Совсем как в тот вечер, когда продюсер отвел Калеба в сторону и потребовал, чтобы Джейн ушла с благотворительного обеда. Калеб видел, как больно это ударило по ней, хотя она изо всех сил пыталась оставаться спокойной. Что бы Джейн ни говорила, но выдуманная на потребу публике история его романтических отношений с Джордин ее задевала, и еще как. Калеб представил Джейн смотрящей прямой эфир. Песня, которую он посвятил ей, по прихоти этой жирной крысы будет подана как посвящение Джордин.

Калеб схватил со стола лист и разорвал пополам. Затем повернулся и без объяснений зашагал прочь.

– Сопляк, ты вздумал меня пугать? – захохотал ему вслед продюсер. – Джордин споет одна, а в эфир я дам снимки ваших репетиций.

Калеб резко повернулся и бросился обратно.

Продюсер смотрел на него и ухмылялся. Но ухмылка мигом исчезла, когда Калеб ногой ударил по днищу складного столика и тот отлетел далеко в сторону. Бумажные листы веером рассыпались по полу. Палец Калеба замер в нескольких дюймах от продюсерского носа.

– Посмеете дать в эфир хотя бы один такт этой подделки, и я найму самого ушлого, самого пронырливого адвоката. Я буду работать только на его гонорары, но я подам в суд на вас и ваше лживое шоу. Хотите стать ответчиком в суде?

Гарт заметно испугался. Возможно, судебного процесса. А возможно, перспективы полететь на пол вслед за столом. Палец Калеба, застывший возле его приплюснутого носа, делал эту перспективу вполне реальной.

– Ты подписывал контракт. Там есть пункт об отказе от претензий к устроителям конкурса, – наконец пропищал он.

– Я подписывал еще и договор о взаимном неразглашении информации. Но мне плевать на ваши пункты. А контракт можете засунуть себе в задницу. Журналистам будет очень интересно узнать, как вы дурачили публику и ради своих вонючих рейтингов превращали нас с Джордин в парочку влюбленных.

Продюсера трясло от бессильной злобы, однако сказать ему было нечего. Калеб повернулся и, теперь уже не останавливаясь, пошел забирать гитару. У края сцены он увидел Джордин и звукорежиссера. Они наверняка слышали его разговор с продюсером. Джордин пошла следом.

– Ты действительно уходишь? – спросила она.

Калеб выпрямился, подхватив гитарный футляр:

– Я делаю то, что нужно было сделать гораздо раньше.

– Но что они скажут?

– Они? Они придумают какое-нибудь убедительное вранье для телезрителей. Им не привыкать.

– Я не про устроителей конкурса. Калеб, что скажут твои поклонники?

Калеб посмотрел на нее, и Джордин вдруг показалась ему одним из персонажей дурацкой лживой пьесы. Сейчас, на пустой сцене, это ощущалось с особой ясностью. Все ее заученные позы, вся наигранная сексапильность были бутафорией. Джордин была такой же зависимой, как алкоголики и наркоманы. Зависимой от телекамер и безымянной толпы виртуальных поклонников.

– Джордин, а почему бы тебе не попытаться сказать им правду? Ты удивишься, насколько люди восприимчивы, когда им говорят правду.

– И что я им скажу?

– Скажешь, что я безумно устал от здешних правил игры, замешанных на густом вранье. Я больше не желаю своим участием в этом балагане причинять боль единственной женщине, которую по-настоящему люблю. Ты ведь тоже устала притворяться. Так скажи об этом своим поклонникам.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Прекрасно понимаешь.

Джордин осталась стоять на сцене, а Калеб покинул зал, прошел по коридору и направился к главному выходу. У дверей зала он все-таки в последний раз обернулся и взглянул на типично голливудские декорации сцены, на ряды пустых кресел, где когда-то сидели его бутафорские поклонники и хлопали с фальшивой искренностью. Джордин по-прежнему стояла на сцене и смотрела ему вслед, но расстояние не позволяло ему разглядеть ее лицо. Калеб думал, что ему будет грустно уезжать. Однако сейчас, когда он принял окончательное решение, он не чувствовал ничего, кроме облегчения. Досадно лишь, что он попался в ловушку призрачного блеска и такой же призрачной славы, причиняя боль той, кого любил больше жизни. Настало время все исправить.

Калеб нажал кнопку. Дверь отъехала, и он вышел из студийного сумрака в яркий, солнечный день. Над Лос-Анджелесом светило золотистое солнце. Калеб знал: теперь все будет так, как должно быть. Он и его гитара летят домой, где он обнимет Джейн. А потом они займутся любовью. До самого утра.

* * *

Ожидая посадку на своей рейс, Калеб позвонил Джейн. Но вместо привычного гудка его сразу переключили на голосовую почту. Он не знал, какую лживую отговорку придумают устроители шоу, чтобы объяснить его отсутствие на прямом эфире. Джейн должна все узнать заранее. Такое событие, как самовольный уход с конкурса, не очень-то превратишь в короткие строчки эсэмэски. А во время полета он будет в зоне молчания. Ладно, сойдет и голосовая почта. Калеб вторично нажал вызов и продиктовал голосовое сообщение.

«Привет, малышка! Я только что воспользовался кредитной карточкой, которую ты мне дала, и купил билет на самолет. Сижу в здании аэровокзала и жду, когда объявят посадку. Почему вместо прямого эфира я выбрал прямой рейс на Остин? Это длинная история. Если сумеешь, позвони мне. Я люблю тебя. До скорой встречи».

Прошло минут двадцать. Джейн так и не позвонила. Калеб сидел, вертя в руке мобильник и надеясь, что она еще успеет до него дозвониться. В это время объявили посадку на его рейс. Забросив сумку на плечо, Калеб встал в очередь. Сзади его кто-то тронул за руку.

– Привет, приятель, – сказал ему незнакомый мужчина. – Слушай, ты не тот ли парень, которого я видел по телику? Ты вроде участвовал в песенном конкурсе.

– Да, это я, – ответил Калеб.

– Ну и ловкачи! Я всегда подозревал, что все эти прямые эфиры – сплошное вранье. Какой же это прямой эфир, если их шоу начинается, а ты стоишь в одной очереди со мной и собираешься лететь к себе домой?

Калеб посмотрел туда, куда указывал пассажир. На большом жидкокристаллическом экране, прикрепленном под потолком, догорал лист нотной бумаги. Затем появились знакомые слова: «Суперзвезда авторского исполнительства». Калеб вышел из очереди и встал поближе к монитору, чтобы гул не мешал слушать.

На сцене появился ведущий, одаряя всех харизматичной улыбкой. Прежде чем он представил финалистов, камера переключилась на крупный план. Улыбка сменилась серьезным и даже печальным выражением лица. Перемена была столь внезапной, что трудно было поверить, будто это его собственные чувства, а не прописанные в сценарии.

– Увы, сегодня у меня для вас есть печальная новость, – произнес он таким тоном, словно намеревался сообщить о чьей-то смерти. – Один из наших любимых конкурсантов был вынужден по семейным обстоятельствам срочно вернуться домой. Мы просим всех, кто нас смотрит, присоединиться к словам прощания с Калебом Каммингсом. Не желая ограничиваться только словами, мы предлагаем вашему вниманию ряд фрагментов с участием Калеба.

«Нарезка» началась с остинского прослушивания. Монтажеры пробежались по всем неделям конкурса, вплоть до вчерашней его репетиции вместе с Джордин. Но хотя монтаж был посвящен песням Калеба, зрители не увидели, как они репетировали «Гармонию Джейн». Возможно, его угрозы Гарту возымели свое действие. Как бы там ни было, Калеб обрадовался.

Пока он смотрел эту нарезку, грусть у него вызвали лишь кадры, показывавшие его вместе с Шоном. Калеб смеялся, смотря фрагмент, где они пели вместе и оба – с подведенными глазами. Редакторы не стали особо зацикливаться на его придуманном романе с Джордин. Вероятно, это было сделано, чтобы смягчить удар для поклонников их обоих. Калеб не сомневался: Джордин не разучилась петь самостоятельно и великолепно обойдется без него.

По громкой связи вновь прозвучало сообщение о посадке на его рейс. Калеб повернулся, но как раз в это время монтаж закончился. Теперь монитор показывал Джордин в свете прожекторов. Она сидела на табурете, прижимая к себе гитару.

– Наше прощание с Калебом мы попросили завершить его спутницу по дуэту, – елейным голосом произнес ведущий. – Джордин сказала, что сделает это привычным ей образом – споет песню. Особую песню.

Калеб подошел еще ближе к монитору и задрал голову.

Камера делала наезд, и лицо Джордин становилось все крупнее. Казалось, она сидит не на сцене, а смотрит прямо на него. Выражение ее лица было ему незнакомым. Едва Калеб успел об этом подумать, как губы Джордин разошлись в привычной улыбке.

– Я хочу вам кое-что сказать. Мне посчастливилось несколько недель работать вместе с Калебом. Мы достаточно много времени проводили вместе на репетициях и на съемках. Но вы должны знать правду. Вы это заслужили. Мы с Калебом никогда не были влюбленной парой. Наши отношения были сугубо рабочими и… не скажу, чтобы особо дружескими. Калеб помолвлен с женщиной, которую он безумно любит и на которой собирается жениться. Эта женщина ждет его в Остине. Я видела ее своими глазами и хорошо понимаю выбор Калеба. А сегодня я хочу рассказать миру, что и у меня есть большая любовь. Поэтому свою песню я посвящаю не только моему другу Калебу, но и любви моей жизни, которая сейчас стоит за кулисами и оттуда слушает и смотрит мое выступление. Я говорю о тебе, Пейдж.