– Вот видишь? – сказал Вальтер. – Ничего такого, что могло бы тебя удивить. Мы поем все время одну и ту же песню. Пока твои девушки подойдут, я разбужу своих.

– Боже мой, ну и надышали вы тут углекислоты, – пробормотал Грин, входя в палатку.

– А это все мои девушки, черт побери.

Он тряхнул Джейн, сделавшую совершенно круглые глаза, потом подхватил под мышки Гармонию и сразу поставил ее на ноги.

Подошли Сьюзен и Мона, медсестры Грина. Началось то же мелькание голубых халатов, что и накануне: одни надевали их, другие снимали, только на этот раз как-то медленнее.

– Ну, от переутомления мы сегодня не умрем, – сказала Сьюзен, удивившись количеству пустых коек.

– Это внесет в вашу жизнь некоторое разнообразие, – ответил Вальтер. Он подталкивал вперед двух своих оторопевших девушек: толстую и тонкую. Выйдя наружу, они заморгали глазами от ударившего им в лицо солнечного света.

– Мы вас оставляем, Джейн, – сказал Вальтер.

– Мы с Гармонией пойдем искупаемся и совершим небольшую прогулку, чтобы прийти в себя.

– Но, месье, а что я скажу нашей начальнице насчет Гармонии?

– Скажите просто, что она нужна мне, даже что я испытываю острую потребность в ней. А еще вы можете сказать своей начальнице, пусть она катится ко всем чертям, если только среди них найдутся на нее охотники.

Джейн, уже окончательно проснувшаяся, отрывисто рассмеялась.

– Вы правы, веселого вам времяпрепровождения!

Они остались одни.

– Ну что, моя недотепушка, идем купаться?

– Как хочешь.

Она продолжала спать на ходу.

– Пожалуйста, подтяни носки. И поправь шапочку. Я не хочу идти с такой растрепанной девицей.

Она повиновалась, постепенно выходя из сонного состояния.

Они пошли по берегу озера, оставили позади себя последние палатки. Гармония взяла Вальтера под руку, уцепилась за нее, повернула к нему выражавшее покорность, немного припухшее со сна лицо.

– Знаешь, то, что я тебе сказала сегодня ночью… я не передумала.

– Надеюсь.

Они шли еще некоторое время по песчаному берегу, по-прежнему тесно прижавшись друг к другу. На горизонте уже не было никого видно, за исключением трех едва заметных рыбаков в лодке, тянущих сети более чем в километре от них, трех несчастных жителей этой оголодавшей от войны страны, добывавших себе пропитание в воде.

– Ну что, пошли?

Она мгновенно разделась и побежала к озеру, сверкая своими аккуратными ягодицами. Потом они бросились друг к другу, почти по грудь в воде, изголодавшиеся и обезумевшие.

– Вот видишь, оказывается, мы водяные животные, – сказал Вальтер.

Она раскрылась в воде, повиснув у него на шее и обхватив его ногами. Он взял ее очень спокойно. Поддерживавшая их вода была прохладна, и от этого на маленьких грудях Гармонии образовались пупырышки, но рот у нее был горячий, как костер, и лоно тоже пылало. Так они утолили свой первый голод. Она сразу развеселилась. Они немного поплавали, помыли друг друга с помощью куска мыла, который Вальтер захватил с собой в кармане белой гимнастерки. Они улеглись на плащ-накидку Гармонии, подставив тела солнечным лучам. Время от времени он дотрагивался до нее, показывая то на одну, то на другую часть ее тела, и, подражая Красной Шапочке, спрашивал:

– А зачем тебе такие прекрасные белые зубы?

– Чтобы лучше кусать тебя, мой милый.

– А зачем тебе такие красивые ноги?

– Чтобы лучше бежать за тобой, мой милый.

И они заливались веселым смехом.

– Боже мой, – сказал Вальтер, – какие же мы глупые.

– Это так здорово – быть глупыми.

Потом уже он стал Волком, а она – Голубой Шапочкой, и он снова съел ее на синей медсестринской накидке.

– Черт, мы же забыли взять с собой что-нибудь поесть, – сказал он.

– Зачем нам еда?

– У меня была идея, просто пришло вдруг в голову устроить что-то вроде пикника. Вылазку на природу. Давай прогуляемся немного.

Они оделись. Поскольку было жарко, она положила шапочку в карман халата, и ее не очень длинные каштановые волосы развевались на ветру. Вальтер нес накидку, свернув ее и перекинув через согнутую в локте левую руку.

– Теперь я знаю, – сказал он, – зачем вам дают в качестве формы эту просторную штуку.

– Конечно же чтобы заниматься любовью.

– И ты часто ею пользуешься?

– Было как-то уже очень давно, – ответила она, слегка потупив голову.

Вальтеру подумалось, что она совершенно очаровательно краснеет – словно загар вдруг на мгновение проступил у нее на лице. Он воздержался от следующего вопроса. Берег, который на территории госпиталя поднимался полого, тут, подальше от озера, оказался более крутым. Здесь было больше деревьев, по-летнему ярко зеленеющих кустов и деревьев. Они не очень пострадали от артиллерии. Молодые люди стали карабкаться наверх, решив, что там вид будет красивее, но вскоре растительность закрыла от них озеро. Это было очень дикое место с зарослями колючего кустарника и покрытыми густой листвой приземистыми корявыми дубами, между которыми появлялось все больше красной скальной породы.

– Не боишься, козочка?

– Пока нет.

– Ну тогда давай поднимемся еще выше.

Оглядывая окружающий ландшафт, Вальтер понял, что им будет нелегко добраться до дороги, которая тремя километрами южнее проходила рядом с госпиталем. Скорее всего почти сразу за госпиталем дорога поворачивала на восток, чтобы обогнуть эту высокую скалу, о размерах которой издалека трудно было судить просто потому, что ее не было видно, а на самом деле она была чем-то вроде уступа, продолжением горы, возле которой они располагались в течение долгого времени, перед тем как перебраться на небольшую равнину у озера. Вся эта область, в сущности, была не чем иным, как сетью узких, вытянувшихся на запад долин, огибаемых извилистыми дорогами, – настоящий капкан для наступающей армии и невиданный шанс для обороняющихся, имеющих возможность разбиться на мелкие группы и устраивать засады, отступать в несколько приемов или оставлять легкие укрепления, эти твердые орешки, позволяющие держать круговую оборону.

– Видишь ли, – неожиданно сказал Вальтер, мне бы надо было стать военным. У меня хорошее чувство ориентировки на местности.

И он рассказал Гармонии, по-прежнему висевшей у него на руке, как в самом начале кампании, когда он с несколькими товарищами отбились от своего взятого в клещи и жестоко атакуемого подразделения, ему удалось избежать почти верного плена, использовав рельеф местности: ручейки, волнистые складки виноградника, маленький лесок.

– Ну и что, – сказала она, – это совсем нетрудно. Все мы когда-то играли в прятки. Так что когда по-настоящему перепугаешься, то найдешь какой-нибудь выход.

– Возможно. А вспомни-ка: когда мы прибыли на берег озера, в первый день вокруг нас со всех сторон было то, что ты приняла за полевую артиллерию, а на самом деле оказалось гаубицами. И действия, которым они оказывали поддержку, скорее всего развивались именно здесь.

– Тогда зачем мы поднимаемся?

– А почему бы не подняться? Тут очень красиво, ты не находишь? Только несколько деревьев срезано осколками. И почему бы не посмотреть, что делается вокруг и в чем мы тоже принимаем участие?

И действительно, природа, похоже, полностью восстановила свои права на обладание этими местами. Здесь пели птицы, зеленела трава, а воздух был напоен чудесной прохладой. Они вышли на небольшую поляну. Ее со всех сторон закрывала растительность. Но только вот почему именно на этой поляне война оставила столько следов? Можно было подумать, что тут вершилось окончательное сведение счетов. Почва была усеяна пакетами из-под бинтов, боеприпасами, солдатскими ранцами, патронташами, винтовками, как правило, без затворов (но Вальтер знал, что, пошарив немного в кустах и сличив выбитые на стали номера, это оружие можно было бы привести в полную боевую готовность). Скорее всего на этом оголенном пространстве собрали, щедро раздавая пинки, и разоружили группу пленных солдат в замаскированных ветками касках, вынужденных использовать эти скалы в качестве последнего редута. Их обошли с тыла, и им не оставалось ничего иного, как поднять руки вверх, предварительно попытавшись, кто успел это сделать, привести в негодность свое оружие. Вид поляны был не из радостных.

– Сейчас набредем на каких-нибудь покойников, – с грустью в голосе сказала Гармония.

Уже не раз весной, а потом летом, почувствовав ни на что не похожий запах, они обнаруживали во время своих прогулок трупы, которые оказались скрытыми кустами или канавой от глаз похоронных команд. Один раз в горах они наткнулись на вереницу пленных, которые с завязанной носовыми платками нижней частью лица, окруженные плотным кольцом вооруженных охранников продвигались вперед в туче мух и несли на простынях, держа их за углы, чьи-то зловонные останки. В тот день Гармония всплакнула – не из-за покойников, а из-за пленных. Вальтеру пришлось успокаивать ее. "Это дурная работа, но кто-то ведь должен ее делать. А кто? Ты? Я? А почему не они? Быть в плену ужасно, но ты видела – их никто не бил". Незадолго перед тем ему довелось увидеть, как один штатский смахнул рукой с перил в реку котелок, куда едва успел окунуть ложку военнопленный, занятый на работах по разминированию моста, и эта картина все еще стояла у него перед глазами.

– Не спуститься ли нам? – спросила она.

– Ты что, боишься встретить вражеских солдат? Да ты только посмотри на нас.

Стоя перед ней, он широко развел руки, как бы демонстрируя свою белую, как у пекаря, униформу, только с короткими рукавами, или как у официанта в каком-нибудь шикарном экзотическом баре.

– Ну кому мы с тобой нужны? – добавил он. – Не ходить же мне с винтовкой на плече, как ты думаешь?

– С винтовкой не с винтовкой, а хотя бы с гранатой, – неуверенно сказала она. – Война все-таки.

– Ну ладно. С гранатой.

Вальтер поискал в траве. Гранат там хватало. Он не без опаски подобрал пару, проверил, хорошо ли в них сидит чека, и сунул в карман. Он понял, что Гармония действительно боится. Если хорошо поразмыслить, то такого рода прогулки – не самое подходящее занятие в день заключения любовного союза. Они решили спуститься обратно по своим следам или рядом с ними.

– Ты понимаешь, – щебетала Гармония, осмелев и не боясь теперь вообразить самое худшее, – измотанные, злые солдаты, которые давно не видели женщины, такие способны на все.

Она опять взяла Вальтера под руку.

– Какой ужас! Ты только представь себе, что они насилуют меня прямо здесь, у тебя на глазах. Каково бы тебе было?

– Да, – ответил он, чуть подумав, – это был бы совсем не пикник. Хотя если бы они ограничились только этим… Само по себе это не так уж страшно. Единственное, чего я не смог бы перенести, так это если бы они сделали тебе больно.

– Мне бы и было больно, дурачок. Только, может быть, не между ног, а вот здесь, у меня в груди. Ты что, не можешь понять этого? Это все-таки странно: ты самый большой моралист из всех знакомых мне людей, а всегда уходишь от неудобных для тебя мыслей с помощью разных материальных соображений.

– Может, ты и права в том, что касается моего характера, – ответил он. – Но только не будешь же ты мне говорить, что любишь меня.

– Я не буду тебе этого говорить, потому что знаю, что тебе это не понравится. Но ты ведь не станешь запрещать мне испытывать чувства, какие мне нравятся. У тебя нет возражений?

– Никаких. Мне нравится быть с тобой, работать вместе с тобой, заниматься с тобой любовью.

Но я терпеть не могу точных определений, они все убивают.

– Посмотри, как здесь красиво, – сказала она, чтобы сменить тему разговора, – какие замечательные кусты, а эти поздние цветы на них, а деревья будто с лакированными листьями. Просто фантастика для таких, как мы с тобой, кому приходится проводить дни и ночи взаперти с больными. Перемена обстановки – это невероятное удовольствие. Но при этом сделаю тебе признание, которое наверняка покажется тебе глупым. Я все-таки люблю ту жизнь, которую мы ведем, и у меня такое ощущение, что по-другому я уже и не смогла бы жить. Я часто боюсь, устаю дальше некуда, у меня часто опускаются руки, иногда становится очень грустно, но это – как наркотик.

– Черт возьми, это так хорошо известно. Когда включаешься полностью в работу, какой бы абсурдной она ни была, в конце концов это тебя совершенно оболванивает. Таково действие ради действия – самый лучший способ не оставаться наедине с самим собой. И еще – таким образом обретаешь иллюзию, что ты чем-то полезен.

– Это не иллюзия.

– Все в какой-то степени иллюзия.

Он остановился, потянул носом воздух. По правде сказать, это был даже не запах, скорее интуиция. Ветер дул с суши в сторону озера, по направлению к которому они неторопливо спускались, помогая друг другу отводить в сторону ветки или преодолевать каменистые препятствия. И все же он почувствовал, что это не иллюзия.