(Гас)

Я возвращаюсь домой около полуночи. Мы с Франко ходили в "У Джо", чтобы послушать местную группу. Она неплохо выступила. Мы сидели за столиком в темном углу, поэтому нас никто не узнал.

Ма устроилась на диване в гостиной и читает.

— Привет, дорогой. Хорошо провел время?

— Привет, Ма. Да, хорошо. — Этот ответ удивляет меня самого, но вечер и правда прошел круто.

— Ну и замечательно. Если ты голоден, то я могу разогреть остатки ужина, — улыбаясь, говорит она.

— Нет, спасибо, Ма. — зевая, отвечаю я и поглаживаю живот. — Мы были "У Джо" и я съел три порции жареного сыра и картофель фри. Но все равно спасибо.

Ма в ответ смеется. Мне нравится ее смех, а в последнее время я слышу его все чаще и чаще.

Подхожу к дивану и, перегнувшись через спинку, целую ее в лоб.

— Я — спать. Спокойной ночи Ма. Люблю тебя.

Она протягивает руку и гладит меня по щеке.

— Приму душ и тоже пойду спать. Я люблю тебя, Гас. Спокойной ночи.

Я уже направляюсь в сторону коридора, когда Ма выкрикивает:

— Гас, ты не мог бы зайти к Скаут перед тем, как лечь спать? Она весь вечер не выходила из комнаты. Я стучалась около семи, чтобы пригласить ее поужинать, но она не ответила.

— Наверное, спит. Ма, уже полночь, и я не хочу будить ее.

— Просто убедись, что с ней все хорошо, — отвечает она.

Пожав плечами, иду выполнять ее просьбу.

Мне не хочется будить Скаут, поэтому я стучусь в дверь очень тихо, хотя и понимаю, что она не услышит. Если только еще не спит и не сняла слуховой аппарат. Я уже изучил возможности ее слуха. Не получив никакого ответа, медленно поворачиваю ручку и захожу в комнату, чувствуя себя при этом грабителем в своем же собственном доме.

На мгновение, мне кажется, что в лунном свете я вижу Опти. Она стоит в майке и плавках — такая же, как и в ночь перед отъездом в Грант. Моргаю, и видение исчезает. Черт, я выпил всего одно пиво и мне не должно ничего мерещиться.

Но когда я перевожу взгляд на кровать, то опять вижу ее. Она лежит, под капельницей, подключенная к кислородному аппарату и, несмотря на это, пытается насладиться оставшимися ей днями. Все то время, что она провела с нами, я не спал. Ночами сидел возле ее кровати, не желая отпускать ни на минуту. Я смотрел на нее, на случай, если ей что-нибудь понадобиться. Держал за руку, чтобы чувствовать ее и знать, что она еще жива. Что она все еще моя девочка. Черт, я не хочу находится в этой комнате, где все напоминает мне об Опти.

Но эти мысли мгновенно испаряются из головы, когда я замечаю, что что-то не так. Открываю дверь пошире, чтобы в комнате стало светлее, a потом подхожу к кровати и внутри у меня все сжимается.

На щеке Нетерпюхи виднеется синяк, а на скуле — порез. На фиолетовом фоне ee шрамы выделяются особенно сильно. Опускаю глаза, чтобы осмотреть другие части тела и мне становится еще хуже, когда я вижу синяки вокруг запястий.

— Что за хрень? — Я не хотел произносить эти слова вслух. Я думал, прокручивал их в голове снова и снова, но не хотел, чтобы они вырвались наружу.

Нетерпюха начинает ворочаться, и я замираю, потому что не хочу ее будить. Но в то же время меня тянет узнать, что случилось. Выяснить, чем я могу помочь. И вытянуть из нее имя ублюдка, чтобы найти и убить его.

— Густов? — хриплым голосом спрашивает она. Спросонья у Нетерпюхи всегда хриплый голос, но сейчас даже больше обычного. Такое ощущение, что ее кто-то душил.

Я встаю на колени рядом с кроватью, чтобы видеть ее глаза.

— Что случилось? — Говорю тихо, потому что не хочу расстраивать ее, но в то же время достаточно громко, чтобы она услышала. А все потому, что не уверен, есть ли у нее слуховой аппарат.

Даже в темноте я вижу вспышку узнавания в ее глазах, но она все равно выглядит напуганной. Нетерпюха натягивает простынь до самых глаз и прячет под ней руки. Я не знаю, чего она больше смущается — синяков или своих шрамов, которые тянутся от плеча и практически до самого запястья. Я никогда раньше не видел ее левую руку без одежды.

Свиные ребрышки мирно спала у нее под боком, но теперь ощетинилась и мяукает, потому что, скорее всего, чувствует состояние Нетерпюхи. Я шикаю на нее, а потом глажу и беру на руки, чтобы опустить на пол.

— Привет. — Я немного сдвигаю простынь вниз, чтобы видеть ее глаза. Они блестят от слез. — Привет, — спокойно повторяю я еще раз. Мне нужны ответы. Не знаю, действительно ли хочу услышать их, но я должен ей помочь. — Что случилось?

Она пристально смотрит на меня и, судя по решительному взгляду, ничего не собирается говорить. Но через несколько секунд уголки ее губ опускаются, лоб морщится и на лице появляется выражение боли и грусти. Она выглядит как человек, который отчаянно пытается сдержаться и не заплакать. А следом за этим по ee лицу скатывается слезинка… другая... и Нетерпюха начинает рыдать.

Я не знаю, как на это реагировать, поэтому просто сажусь на краю кровати и глажу ее по волосам, от макушки до самых лопаток. Так обычно в детстве делала Ма, когда я был расстроен, и это всегда срабатывало. Нетерпюха все еще плачет, но я чувствую, что она начинает расслабляться. Когда слезы перестают течь, и она открывает глаза, я не знаю что ей сказать, поэтому просто перебираю ее мягкие волосы пальцами.

Нетерпюха хлюпает носом и пытается улыбнуться.

— Ты не придурок, Густов.

Не ожидал, что она скажет именно это.

— Иногда да, — пожав плечами, отвечаю я ей.

— Нет, не придурок. Ты хороший парень. Поверь мне.

Не знаю, к чему она это говорит, но я должен направить разговор в нужное русло, чтобы получить ответы.

— А кто тогда придурок? — Нетерпюха понимает, о чем я спрашиваю, а мне в голову приходит только гребаный Майкл.

В ответ она просто качает головой.

Я осторожно дотрагиваюсь до ее щеки, но она вздрагивает от боли и нежелания показывать свой шрам.

— Прости. Тебе принести лед? — быстро отдернув пальцы, спрашиваю я.

— Я в порядке, — пожав плечами, отвечает она.

— Боль и опухоль — это не в порядке. Я принесу немного льда, а потом мы поговорим.

Ма на кухне нет, и судя по звукам, которые доносятся до меня, она в душе. Не хочу ничего ей рассказывать пока сам не узнаю, что происходит. Если поделюсь тем, что мне известно сейчас, то она всю ночь будет переживать, поэтому лучше подожду до утра. Взяв пакет со льдом и кухонное полотенце, направляюсь в комнату Нетерпюхи. Неожиданно раздается что-то отдаленно напоминающее стук. Судя по грохоту, доносящемуся из прихожей, это скорее похоже на выбивание входной двери. Я подхожу к ней, готовый оторвать руки и ноги тому, кто стоит по другую сторону.

— Что за херня? — кричу я, открывая дверь нараспашку.

А за ней я вижу его, гребаного Майкла и моя кровь начинает закипать.

Он стоит в костюме-тройке, пытаясь выглядеть сдержанно и спокойно, но его выдает трясущееся тело и пульсирующая на виске вена. От него так несет джином, как будто он мариновался в нем вместо того, чтобы пить.

Гребаный Майкл ничего мне не отвечает, поэтому я говорю:

— И зачем было долбиться в дверь, придурок? У нас вообще-то есть звонок.

— Где она? — рычит он.

Я смеюсь, хотя для меня в его вопросе нет ничего смешного. Несмотря на то, что Нетерпюха пока этого не подтвердила, я знаю, что синяки на ее лице — это его работа. Сейчас, когда гребаный Майкл стоит прямо передо мной, я понимаю, что он на грани сумасшествия.

— Когда ты ударил ее, то потерял право задавать этот вопрос. Я бы мог надрать тебе задницу прямо сейчас, сукин ты сын, но не буду этого делать, потому что если начну, то не остановлюсь, пока твое тело не будет лежать на подъездной дорожке бездыханным. Убирайся отсюда.

Он мотает головой и это простейшее движение заставляет его покачнутся. Судя по всему, гребаный Майкл в стельку пьян.

— Она моя.

— Ты что, черт возьми, преследуешь ее? Оставь Скаут в покое.

— Ты ее трахаешь? — ревет он. Вена на его виске вздувается еще сильнее.

— Тебя это не касается.

— Я так и знал, — недовольно раздувая ноздри, выдыхает он.

— Послушай, я не в курсе, о чем ты знаешь, придурок, но тебе нужно оставить Скаут в покое. Если я узнаю, что ты, кусок дерьма, пытался хоть как-то связаться с ней, то найду тебя. И уничтожу. Ты понял? — с этими словами я захожу обратно в дом и захлопываю дверь прямо перед его носом.

— Черт, мне нужно покурить, — говорю я сам себе, направляясь в спальню Нетерпюхи.

Когда я захожу в комнату, то вижу, что Нетерпюха включила настольную лампу и надела пижаму с длинными рукавами. Она положила подушки в изголовье кровати и теперь сидит, опираясь на них спиной. Ее ноги прижаты к груди, а подбородок лежит на коленях. Она выглядит так, как будто плакала несколько дней подряд.

— Вот, возьми, — говорю я, вручая ей пакет со льдом. Мои руки все еще дрожат после встречи с гребаным Майклом, но я пытаюсь успокоиться.

Нетерпюха берет его и, морщась от боли, прижимает к щеке.

Я сажусь на кровать рядом с ней. Она кажется немного расслабленной, но не в хорошем смысле этого слова: просто из нее как будто вытекла вся энергия.

— Ну что ж, а теперь настал черед той части, когда я задаю вопросы и, если повезет, получаю на них ответы.

Она просто кивает головой.

— Когда ты познакомилась с гребаным Майклом?

— Гребаным Майклом? — переспрашивает Нетерпюхa и, судя по голосу, она согласна с этим на все сто процентов.

— Ага, я так называю его про себя. И сегодня это как никогда актуально. — Я пытаюсь сдержать гнев, но мне это не слишком хорошо удается.

Нетерпюхa делает глубокий вдох, а потом резко выдыхает. Я начинаю думать, что она так ничего мне и не скажет, но неожиданно Нетерпюха говорит:

— Мы познакомились чуть больше двух лет назад. Я сидела в кофейне возле остановки метро и пыталась убить время. На улице шел ливень. Он зашел, купил кофе и спросил нельзя ли ему присесть со мной, потому что все остальные места были заняты. Вопреки здравому смыслу, я сказала "да". Я думала, что он сядет, и не будет обращать на меня внимания, потому что именно так обычно делают все люди. Они не хотят смотреть на мои шрамы, поэтому делают вид, что меня просто нет.

— Но он не стал игнорировать тебя?

Нетерпюха грустно качает головой.

— Нет. Он начал разговаривать со мной о пустяках. Но для меня это было нечто большее. Мы болтали около часа, и за все это время я ни разу не почувствовала себя уродливой или сломленной. — Нетерпюха говорит очень тихо, но в ее голосе чувствуется какая-то сильная эмоция. Из тех, что могут проявиться в любой момент, но никогда нельзя предугадать какой она будет на выходе: грустью или яростью, поражением или местью.

— Ты не уродливая. И не сломленная.

Ее глаза находят мои, но в них нет согласия, и она просто продолжает:

— Когда мне нужно было уходить, чтобы успеть на поезд, он попросил номер телефона. И я дала его, потому что он был привлекательным, интересным и обаятельным мужчиной. К тому же, в костюме. Я не думала, что он позвонит. До этого никто не просил меня об этом. Я была уверена, что он выбросит мой номер в мусорное ведро возле входной двери.

Она замолкает, поэтому мне приходится немного подтолкнуть ее.

— Но он позвонил?

Нетерпюха кивает и медленно выдыхает.

— Да. Он позвонил где-то через месяц. Майкл жил во Флориде, но каждый месяц ездил на несколько дней в Нью-Йорк по делам. В ту ночь он повел меня ужинать. — На ее лице появляется слабая улыбка, но она не выглядит хоть сколько-нибудь радостной, в ней скорее читается отвращение. — Помню, как я нервничала, но была невероятно счастлива.

— Ты спала с ним в ту ночь? — Не знаю, почему я спрашиваю об этом, но мысль о том, что гребаный Майкл лишил ее девственности вызывает у меня тошноту.

Нетерпюха качает головой.

— Нет. У нас не было секса до третьего свидания. Это произошло в номере его гостиницы. Следующие несколько месяцев наши встречи состояли из ужина и секса. А потом все свелось только к одному сексу.

— Но ты любила его?

В этот раз, когда она кивает головой, выражение ее лица становится мрачным.

— Да. И была дурой, думая, что Майкл тоже любит меня. Он говорил о том, что мы будем вместе и когда-нибудь поженимся. — Нетерпюха смотрит на меня и от ее взгляда у меня разрывается сердце. Гребаный Майкл использовал ee несколько лет.

— Он говорил об этом все время, Гас. И я была настолько глупа, что поверила ему.

— Ты не глупа, Нетерпюха. Ты доверяла ему. А он оказался гребаным ублюдком. — Слушать, как она принижает себя из-за этого мудака вызывает у меня желание придушить его.

Она в очередной раз качает головой и переводит отрешенный взгляд на окно в другом конце комнаты.