Он смеется, а потом замолкает на несколько минут и просто любуется закатом.

– Кейт была единственной, кому нравился мой кофе.

Его слова вызывают у меня улыбку. Густов прав. Так оно и было.

– Нравился? Да она обожала его. Вы, мой друг, оказывали на нее плохое влияние.

– И почему это? – обиженно произносит он.

– Ты привил ей два порока: кофе и скрипку. – Эти две вещи всегда будут ассоциироваться у меня с ней.

– С радостью признаю свою вину, – улыбается Густов и задумчиво кивает. Эта улыбка всегда предназначалась для Опти и Грейс. Он не часто бывал у нас, когда мы росли, но если приезжал, то всегда проводил время с ними. Их отца никогда не было рядом, поэтому у Густова было особенные отношения с Опти и Грейс. – Так странно быть здесь и без них.

– Да–а.

Густов переводит на меня взгляд, и я понимаю, он собирается сказать то, что мне нужно услышать. Он всегда был мудрым, этакой «старой» душой. Думаю, именно поэтому Опти так любила его.

– У нас у всех есть свой путь. Чем старше я становлюсь, тем больше мне хотелось бы верить в то, что мое предназначение – чему-нибудь научить молодое поколение… как ты. Но чему научили меня за все эти годы Кейт, Грейси и ты, мой мальчик – тому, что я не учитель, а ученик. Вы трое – самые искренние, пылкие человеческие создания из всех, что я встречал. Ваша дружба – это что-то нереальное. – Его лицо смягчается, и он снова улыбается мне. – Ты так напоминаешь мне свою мать.

Я улыбаюсь, потому что это самое приятное из всего, что я слышал в жизни.

Густов кивает, признавая мою молчаливую благодарность.

– А где скрипка Кейт?

– В моей комнате. Она оставила ее мне. Наверное, тебе стоит забрать ее, ведь ты подарил Опти эту скрипку.

Он улыбается и качает головой.

– Может я и подарил ее ей, но ты вдохновил Кейт играть, поэтому она принадлежит тебе.

– Я хочу выставить ее в стеклянном шкафу. Что думаешь по этому поводу? – озвучиваю я идею, над которой раздумываю уже довольно давно.

– Думаю, это будет отличным мемориалом очень талантливой и милой девушке.

Вместо грусти я почему-то испытываю облегчение.

– А ты сыграешь на ней еще один раз? Сегодня? Думаю, Опти хотела бы это увидеть перед тем, как ее скрипка «уйдет на покой».

Он поднимает взгляд в небо и на его лицо возвращается улыбка, предназначенная только для Кейт.

– Почту за честь.

Несколько минут мы молчим, а потом Густов говорит:

– Я не видел, что ты куришь с тех пор, как приехал. Посмею ли я с надеждой предположить, что ты бросил?

– Бросил. Но теперь у меня другое пристрастие – жвачка. Сменил одну отвратительную привычку на другую.

– Это хорошо. И еще, Гас. Знаю, мы особо не разговаривали о твоей карьере, но я следил за вашими успехами. В основном через Одри, конечно, но также изучал отзывы об альбоме и интервью. У меня такое чувство, что ты еще не достиг своего пика, только не с твоим невероятным потенциалом. В зависимости от того, как его поощрять и развивать, можно достичь признания или потерпеть неудачу. Думаю, сейчас как раз наступает тот момент в твоей жизни, когда нужно реализовывать свои возможности. Я желаю тебе того успеха, который ты сможешь вынести. Потому что у каждого есть предел и некоторые ломаются раньше других, испорченные славой и деньгами. – На секунду на его лице появляется напряженное выражение, но потом он снова переводит взгляд на меня и нежно улыбается.

– Знаю, к тебе это не относится и надеюсь, что, ради всего святого, так оно и останется.

– И кто только что говорил про студента? – подначиваю я Густова, но его слова эхом отдаются в моей голове. Они подкрепляют мои надежды и страхи. Он прав. Он, как всегда, прав.

***

Ма приготовила два противня своих знаменитых булочек с корицей. Все сидят на пляже, завернувшись в одеяла, потому что возле воды прохладно. Мы с Паксом уже прикончили один противень сами, как парочка жадных дикарей. Ну а остальные доедают второй, как нормальные цивилизованные люди.

От Келлера приходит сообщение. Когда я открываю его, то вижу видеозапись, на которой они поют со Стеллой, а на столе рядом с ними стоит фиолетовый CD проигрыватель. Малышка и правда орет во все горло. Я прибавляю громкость, и мы смотрим и слушаем их дуэт. С наших лиц не сходят улыбки, потому что то, что мы видим – это ничем не омрачённое счастье и любовь. Это то, каким и должен быть сегодняшний праздник. Закончив пение, они поздравляют меня с Рождеством и благодарят за подарки. Я не посылал их ради благодарности, но знаю, что никогда не сотру из памяти послание Келлера и Стеллы.

Когда мы возвращаемся в дом, я иду прямиком к елке и вручаю каждому свои подарки. Это моя любимая часть праздника. Паксу достаются отличные наушники. Нетерпюха получает первое издание своей любимой книги, а Густов – бутылку обожаемого им вина. Подарок для Ма я приберегаю напоследок. Опти и Грейс обычно проводили рождественское утро с нами, потому что их мама не слишком рвалась исполнять родительские обязанности. Мы всегда обменивались самодельными сюрпризами. У девчонок никогда не было денег, но им постоянно удавалось подготовить что-нибудь значимое, поэтому и мы с мамой старались делать то же самое. В этом году я собираюсь подарить ей песню: слова к ней написала Опти – не знаю, когда она только успела – а музыку сочинил я на прошлой неделе. Записал ее на пергаменте и вставил в рамку. Перед тем, как отдать подарок Ма, говорю ей, что он от Опти и меня. Она еще не открыла его, а по ее щекам уже текут слезы.

Ну что ж, день прошел не зря.

Единственное, что делает праздник еще лучше – это игра маэстро на скрипке Опти. После ужина мы все устраиваемся в гостиной, и я приношу инструмент. Ма, Нетерпюха, Пакс и я садимся на диван, а Густов размещается на стуле. Когда маэстро играет, то всегда садится на краю и кажется, что в любой момент он может неожиданно вскочить. Густов как пружина и только музыка приковывает его к месту. Он быстро настраивает инструмент и поднимает смычок. А потом начинает играть. У них у обоих был собственный стиль. У Опти и Густова. А виртуозность и грация – была общим звеном. Но свои эмоции они выражали по-разному. Опти играла всем телом, такой была ее реакция на музыку. Если бы вы надели наушники и просто смотрели, то, клянусь, все равно услышали бы, как она играет. И определенно почувствовали бы это. Маэстро – это сама энергия, в его исполнении больше силы, чем эмоций. Его игра на ее инструменте – идеальный способ закончить этот день. Это как эпилог истории ее жизни. Я, наконец, ощущаю, что Опти может покоиться с миром. Я всегда буду слышать ее музыку у себя в голове, и этого будет достаточно.


Вторник, 26 декабря (Скаут)

Я собираю обед, чтобы взять его с собой на работу, когда в кухню заходит Гас.

Он выглядит каким-то уставшим. Пакстон все еще спит, а Одри повезла Густова рано утром в аэропорт.

– Если хочешь, у меня осталось немного бананового хлеба.

Он останавливается, раздумывает с минуту, а потом кивает, как будто, наконец, принял решение.

– Давай.

Гас постоянно хочет есть, а я обожаю его кормить. Я люблю делать ему приятное, потому что он всегда мил со мной.

– Мне нравится Густов.

Гас вытаскивает из пакета три ломтика хлеба и перед тем как ответить, откусывает от одного из них.

– Маэстро хороший чувак.

У меня куча вопросов и, возможно, сейчас не самое время спрашивать, но я все же делаю попытку.

– Ты хотел бы видеться с ним чаще?

– Хм… даже не знаю. Трудно сказать. Просто все всегда было именно так. Он живет своей жизнью на Восточном побережье, а мы с Ма – здесь. Но мы часто разговариваем, и я знаю, что он будет рядом, если нужен. А наши встречи – это как праздник. В принципе, меня все устраивает.

– Судя по всему, они с Одри всегда были лучшими друзьями.

– Всегда, – с улыбкой отвечает он.

– И они любят друг друга, это вполне очевидно. Интересно, почему они никогда не встречались? – Это, конечно, не мое дело, но кажется немного странным, учитывая сколько у них общего.

Гас берется за второй кусок хлеба и отвечает с набитым ртом.

– О нет, они встречались и ходили на свидания пару раз в старшей школе.

Просто ничего не вышло.

– Почему?

Гас пожимает плечами, как будто ответ очевиден.

– Густов гей. Это не особо способствует развитию романтических отношений.

– Густов гей? – Не знаю, почему я удивлена. Ведь это просто еще один неожиданный поворот в их семейной истории.

– Ну да. Ма была первой, кому он признался. Насколько я знаю, она очень помогла ему. Думаю, то, что они прошли через все это вместе и есть причина, по которой между ними все эти годы такие близкие отношения. – Гас доедает последний кусок хлеба и идет к холодильнику за молоком. На этом его история заканчивается.

Уникальность и сострадание этой семьи с каждым разом удивляет меня все больше и больше.


Среда, 27 декабря (Гас)

Сегодня утром мы репетируем у Франко дома сет, который собираемся исполнить в канун Нового года. Первые несколько песен прозвучали ужасно. Как будто гитара не слушалась меня. Так же, как и голос. Мне казалось, что нервы пытаются придушить меня на каждом аккорде. Наверное, я сжевал целую упаковку жвачки. Написание музыки – совершенно отличается от ее исполнения. Это уж точно. Но через несколько песен я, наконец, расслабляюсь и позволяю музыке охватить себя. И все сразу встает на свои места.

Мы снова будем играть и завтра, и послезавтра… Мы будем готовы.


Воскресенье, 31 декабря (Скаут)

Я нервничаю. Мы с Пакстоном едем вместе с Гасом на выступление «Rook» в местном баре. Я намеренно не ходила на их концерты, пока мы были в туре и постоянно говорила себе, что делаю это для того, чтобы держаться подальше от «звезды». Мне хотелось иметь отношения с Гасом исключительно на деловом уровне.

Узнавать его, как исполнителя казалось слишком личным, фальшивым, непредсказуемым. А я не хотела ничего из этого. Не хотела видеть его в таком свете, так как думала, что это настроит меня против него еще больше. Теперь, боюсь, это может иметь совершенно противоположный эффект. Время и близкое знакомство с ним полностью изменили мое мнение о нем. За последние недели, слушая как он пишет музыку и играет на гитаре, я прикипела к нему еще больше. Пытаюсь бороться с своей привязанностью, но это трудно, потому что каждый день я замечаю, что-нибудь новое в нем, в его характере и это притягивает меня еще сильнее.

— Какой песней ты собираешься закончить выступление, Гас? – возбужденно спрашивает Пакстон. – Надеюсь, это «Killing the Sun».

— Обычно так и происходит. – Кажется, он тоже нервничает.

Гас заезжает на запущенную стоянку, заставленную машинами и останавливается позади бара в месте, где черным по белому написано «НЕ ПАРКОВАТЬСЯ».

Пакстон сразу же выпрыгивает из машины и начинает доставать из кузова футляры с гитарами и усилители. Я решаю воспользоваться этим моментом для того, чтобы поговорить с Гасом.

— Эй?

Он с отсутствующим видом шарит в карманах и даже не слышит меня.

— Эй? Очнись! – Машу рукой перед его лицом, чтобы привлечь внимание.

— Да? – переводит на меня взгляд Гас.

— Ты в порядке?

— Мне нужно покурить. – Так оно и есть. Именно поэтому он проверяет карманы – пытается найти пачку сигарет, которую обычно носил с собой. Старая привычка.

— Нет, не нужно, — напоминаю я ему.

— Тогда мне нужна гребаная жвачка.

Я достаю из сумки один пластик и вручаю ему.

— На, пожуй.

— Три, — показывает пальцами он.

Я даю ему еще два; Гас мгновенно разворачивает их и забрасывает в рот.

— Не знаю, Нетерпюха. Я думал, что хочу этого, но теперь, когда мы уже здесь, не знаю, смогу ли …

— Пакстон ждет не дождется вашего выступления. – Это единственные слова поддержки, которые, как мне кажется, могут что-то изменить. И они срабатывают.

— Да, он довольно возбужден, — искренне улыбаясь, произносит Гас.

— Это, наверное, лучший вечер в его жизни. И я на самом деле так думаю.

— А что насчет тебя?

— Я тоже с нетерпением ожидаю выступления.

— Не нужно меня обманывать. – Он не выглядит обиженным, просто хочет быть честным.

И я продолжаю, несмотря на то, что для меня это трудно

— Это правда. – Неожиданно я чувствую прилив энергии. Мне нужно заставить поверить его в то, что он может это сделать. – Я хочу увидеть, как ты играешь на гитаре. Услышать, как ты поешь. Это будет мой первый концерт «Rook». Так что порази меня, покажи себя во всей красе, рок-звезда.

— Звучит как вызов, — улыбаясь произносит Гас и подмигивает мне. – Мне нравятся вызовы.

— Правда?