– Тебе не нужна сигарета, – повторяю я.

– Я знаю. Adios[20].

– Пока.


Четверг, 18 января (Гас)

Я звоню Скаут каждый день. Она удерживает меня в реальности, потому что то, что мы творим в студии – нереально, в хорошем смысле этого слова. Я смотрю на этот альбом по-другому. Первый мы записывали, не имея представления о том, что делаем. Мы полностью доверились МДИЖ и позволяли ему вести себя. В этот раз, это делаю я.

Нет, я все еще полагаюсь на его мнение, но видение альбома – мое.

Она отвечает на третьем гудке.

– Привет, Гас. – У меня останавливается сердце, каждый раз, когда я слышу ее голос. Скаут улыбается. Улыбкой, рожденной не возбуждением и восхищением, а удовольствием. Мне она нравится больше всего.

– Что сегодня происходит в резиденции Хоторнов? – На часах десять вечера, поэтому Скаут, скорее всего, готовится лечь спать.

– Я готовлю печенье с арахисовым маслом.

Мой рот наполняется слюной.

– Ммм… Мне бы хотелось поесть печенье с арахисовым маслом.

– Знаю. Они для тебя. Их скоро доставят.

– Тебе стоило бы доставить их самой. Я не прочь отведать вас обоих. Мой аппетит вырос до невероятных размеров и, кажется, прошли недели с тех пор, как его… удовлетворяли. – Скаут всегда немного стесняется, когда я упоминаю о сексе в телефонном разговоре. Это так мило. Поэтому, я постоянно это делаю. Ну еще из-за надежды, что она в конце концов расслабиться и тоже станет шутить на эту тему.

На другом конце трубке воцаряется молчание.

– Скаут, ты слушаешь?

– Слушаю. Просто пытаюсь решить, что делать: закончить готовить печенье или пойти в свою комнату и удовлетворить себя.

Что она только что сказала?

– Ты можешь повторить это еще раз… пожалуйста?

– Ты слышал меня, – улыбаясь, отвечает она.

– Может да, а может – нет. Мне нужно еще раз услышать, чтобы быть уверенным.

– Я сказала, что подумываю пойти в свою комнату, снять трусики и удовлетворить себя.

Черт возьми. Я возбужден. Очень сильно возбуждён.

– Господи Иисусе, продолжай.

– Я думаю о тебе. О нас. Как хорошо мне было, когда ты был внутри. Это заводит меня. Иногда мне нужна разрядка. Вот как сейчас.

– Черт, – говорю я себе под нос, закрывая дверь в спальню и расстегивая шорты. – Пожалуйста, скажи, что ты в своей комнате? Скажи, что лежишь на кровати?

– Мне нужен этот образ, потому что сейчас кое-что произойдет.

– Ты хочешь, чтобы я лежала на ней?

– Да. Черт, да. – Я уже стащил с себя шорты и плавки и теперь лежу на кровати, держа член в руке.

– А ты где? – Она учащенно дышит. Едва уловимо, но я слышу.

– Лежу в кровати.

– Дотрагиваешься до себя? – Черт, в ее голосе нет ни капли застенчивости.

Я вздыхаю, потому что делаю куда большее.

– Гас, я хочу, чтобы ты почувствовал насколько я «мокренькая».

– Скаут, ты меня, блин, убиваешь.

Кто знал, что эта девушка может быть такой испорченной.

– Я готова.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – Я уже погрузился в эту маленькую фантазию на сто и один процент.

Неожиданно раздается звонок в дверь. Я определенно не стану отрываться от такого. Кроме меня в квартире больше никого нет и тому, кто стоит у двери придется просто убираться. Секс по телефону – вот, кто сейчас хозяин положения.

– Ты не ответила мне, Скаут. Как насчет инструкций?

Вновь раздается звонок в дверь

Жду ее ответа, сконцентрировавшись на удовольствии и своей руке. Я в любой момент готов взорваться. Наплевать, если придется все стирать. Я не стану убирать телефон от уха, чтобы найти на полу нижнее белье.

Кто-то снова звонит в дверь.

– Боже мой! Я вот- вот кончу; проваливайте! – кричу я.

– Ты разговариваешь со мной? – спрашивает Скаут. Судя по ее голосу, она нисколько не обижена, а чертовски возбуждена.

– С тобой? Боже, нет. Кто-то трезвонит в дверь и ни в какую не желает уходить. Полагаю, он не в курсе, что я сейчас дрочу, разговаривая по телефону с сексуальной женщиной.

– Открой дверь, Гас, – довольно категорично произносит Скаут.

Да ни в жизнь.

– Черт, нет. Продолжай говорить.

– Послушай меня. Я ехала два с половиной часа. Думала о тебе весь день. Думала о сексе с тобой весь день. Я настолько возбуждена, что не могу думать ни о чем, кроме того, что ты хочешь со мной сделать. На мне только платье, трусики я сняла еще в машине и положила в сумку. Пожалуйста, дай мне войти, иначе я начну самоудовлетворяться под твоей дверью.

Я замираю на секунду, а потом отключаюсь, выпрыгиваю из кровати и голый несусь к входной двери. Повозившись с замком – потому что руки не хотят понимать сигналов, посылаемых им сосредоточившимся на сексе мозгом – я распахиваю дверь. И, черт возьми, она здесь. Стоит передо мной в маленьком черном платье без рукавов, с сумочкой в одной руке и гигантским пакетом с печеньем в другой. Я готов всю ее съесть.

– Милое платье. Выглядишь невероятно, – говорю я, не отводя взгляд от обнаженных плеч.

– Спасибо. – Она пялится на мои бедра и ухмыляется. А потом поднимает пакет и, продолжая смотреть на мои причиндалы, произносит:

– Я принесла печенье.

Я протягиваю руку и выхватываю его.

– Спасибо, Скаут. Наверное, тебе стоит зайти внутрь, пока соседи не увидели меня и не вызвали копов.

Она, даже не сомневаясь, заходит в квартиру.

Как только за ней закрывается дверь, она бросает на пол сумку, а я печенье. Ее губы накрывают мои, или мои ее – не уверен, кто делает это первым. Я не могу насытиться этим ртом и губами.

– Я скучал по тебе, – выдыхаю между поцелуями.

Ее пальцы скользят по моей спине.

– Я тоже скучала. Очень сильно.

Хватаю подол платья и начинаю медленно задирать его, а второй рукой обхватываю грудь. Сегодня на ней нет лифчика и сосок уже твердый от возбуждения.

Когда моя рука касается ее кожи под платьем, улыбаюсь и шепчу ей в губы:

– Твои трусики и правда в сумке.

– Я подумала, что это сэкономит время, – кивнув головой, отвечает Скаут.

Хватаю ее за бедра и усаживаю на маленький столик рядом с дверью. Подняв платье, смотрю, как она сидит, полностью раскрывшись для меня.

– Ты принимаешь таблетки?

Скаут утвердительно кивает.

– Не против без презерватива? У меня его нет.

Она снова кивает.

Не теряя времени, я подвигаю ее зад к краю стола и погружаюсь в нее.

Скаут издает практически болезненный вскрик и обвивает мою талию ногами.

Я крепко держу ее за бедра и вхожу до упора, а потом выхожу практически полностью и вбиваюсь вновь. С каждым движением стол с грохотом ударяется о стену.

Мы определенно нанесем ущерб столику, стене или и тому, и другому.

– Сильнее, Гас, – просит Скаут, и я ускоряюсь.

Ее губы на моей шее… груди, а когда она обхватывает зубами мой сосок, меня пронзает невероятное наслаждение.

– Я хочу видеть тебя голой. Сейчас же.

Она быстро снимает платье через голову. От напряжения и страсти ей тяжело дышать, но это так, черт подери, сексуально. Я замедляю свои движения, наклоняюсь и провожу губами по соску перед тем, как взять его в рот. Слегка играю с ним кончиком языка, а потом втягиваю в себя и аккуратно прикусываю.

Скаут стонет и обхватывает мою голову руками, удерживая ее на месте. Я продолжаю исследование правого соска, а потом уделяю равное внимание левому.

Она ерзает по столу, пытаясь облегчить эту сладкую пытку.

– Ты уже близко, Скаут?

– Почти. – Ее глаза закрыты, а рот слегка приоткрыт. Она делает вдох, задерживает его, а потом громко выдыхает. Каждый раз, когда она делает это, ее выдохи становятся громче и громче. Подступает оргазм, и сейчас в выражении ее лица отражается то же самое удовольствие, которое испытываю я.

– Очень…близко.

Вытаскиваю член практически до конца, а потом медленно ввожу его вновь.

Она слегка откидывается назад, я обхватываю руками ее зад и придвигаю бедра как можно ближе, чтобы глубже погрузиться в нее. Делаю последний толчок, и она всхлипывает. Я глубоко насколько это возможно.

– Мне так хорошо, – шепчу я, повторяя движение.

– Так хорошо, – с закрытыми глазами восклицает она, а потом начинает стонать все громче и громче: – О Боже! О Боже! Так хорошо. Боже, да!

И в эту же секунду я кончаю. Мощно и с таким удовольствием, как будто сдерживал себя годами. Мне хочется сказать… прокричать так много, но вместо этого из груди вырывается какой-то рокот.

Я не отвожу от нее взгляд и, когда Скаут, наконец, расслабляется и открывает глаза, они настолько полны счастья и блаженства, что у меня перехватывает дыхание.

– Привет, – шепчет она и улыбается. Этой улыбкой мне хотелось бы любоваться до конца жизни. Она как безмолвное выражение ее удовольствия.

– Думаю, мне нравится Лос-Анджелес.

– Я скучаю по дому, но секс в Лос-Анджелесе и правда изумительный.

Скаут остается у меня еще на час. Мы сидим на кровати, болтаем и едим печенье, макая его в стакан с молоком. Это может показаться скучным после предыдущего занятия, но все совсем не так. Мне нравится разговаривать с ней. Скаут очень сильно изменилась с нашей первой встречи. Раньше она пряталась от мира. Внутри была уверенной и сильной, а снаружи это все было искажено.

– Расскажи мне о родителях, – прошу я. Не знаю, согласится ли она, но я достаточно комфортно чувствую себя с ней сейчас, чтобы спросить, о чем угодно.

У нее полный рот печенья, поэтому Скаут сначала дожевывает его, а потом отвечает:

– Тут не о чем рассказывать. В последний раз, когда я общалась с мамой, она была в Индии. Это было пару лет назад. Отец живет в Бруклине. Я не видела его где-то около года.

В голосе Скаут нет грусти. Она рассказывает свою историю, как будто зачитывает список покупок.

– На что было похоже твое детство? Полагаю, твои родители были в разводе? – продолжаю допытываться я.

Она качает головой.

– Родители никогда не были женаты. Отец был музыкантом и играл в небольших барах в Бруклине, еле сводя концы с концами. Насколько я знаю, он до сих пор этим занимается. На самом деле папа не плохой, но у него проблемы с жизнью в реальности. Ну, знаешь, это когда тебе нужно быть трезвым, а не пьяным. А мама была кем-то вроде фанатки. Они перепихнулись пару раз, и она залетела. Родители жили вместе, пока я не родилась, а потом мама ушла.

Мне сразу же вспоминается Ма. Она фанатично опекает меня и любого, кого считает своим ребенком. Знаю, не все матери такие, но я совершенно не понимаю тех, кто отказывается от своего дитя.

– Она ушла?

– Да. Я всегда считала ее любительницей бродячего образа жизни. Не думаю, что она когда-нибудь работала. И точно знаю, что у нее никогда не было собственного места. Она просто дрейфует по миру, заводит друзей и любовников. Они предоставляют ей кров, а потом у нее начинает чесаться, и она снова переезжает. Мама звонит мне раз в пару лет, но я никогда не встречалась с ней лично, только по фотографии.

– Вот дерьмо. Это так ужасно, Скаут.

Она пожимает плечами, как будто и соглашается, и не соглашается со мной.

– Все так, как есть. Лучше уж вообще не иметь мать, чем иметь и ощущать себя тяжким бременем. Меня вырастил отец.

– Какой он, твой папа? – Мне даже страшно об этом спрашивать, потому что я знаю, что она не жила с ним после аварии.

Скаут моргает несколько раз, как будто пытается вспомнить его.

– Он любит выпивку. Музыку. И меня. Именно в этом порядке.

Я понимаю, что ей нелегко говорить об этом, поэтому задаю следующий вопрос, чтобы только она не замолкала.

– Ты выросла в Бруклине?

– По большей части да. У отца никогда не было собственного места, поэтому мы часто переезжали. Останавливались у его друзей, подруг, иногда владельцы баров пускали нас перекантоваться пару месяцев в комнатках наверху, а папа в качестве оплаты играл у них по вечерам. Я никогда не знала ничего другого, поэтому для меня это нормально. Мне приходилось часто оставаться одной, но это вынудило меня быстро стать самостоятельной.

– А что насчет аварии?

У Скаут совершенно отсутствующий взгляд, тем не менее она отвечает.

– Авария… Папе подвернулась «халтурка» в северной части Нью-Йорка. Он взял напрокат машину, и мы поехали туда. Пока он играл, я сидела за кулисами… и, как сейчас помню, читала «Маленький домик в прериях». После окончания работы, отец несколько часов пил в баре. А когда вышел и сказал, что пора ехать домой, я поняла, что он пьян. Но он постоянно был подшофе, поэтому я не знала, что нужно бояться. Мы сели в машину. Шел снег, заднее сиденье было очень холодным. Я не пристегнула ремень безопасности. Даже не подумала об этом. До этого я ездила в машине всего несколько раз. Мы всегда возвращались домой на метро. Я заснула, а проснулась, когда все было всмятку и в огне. – Скаут пристально смотрит в одну точку блестящими от слез глазами. – Было так жарко. Это то, что я лучше всего помню… даже лучше, чем боль… жар. – Она облизывает губы и продолжает. – Я застряла внутри. Отец был снаружи. Я видела, как он ходит. Я кричала и звала его, а потом отключилась.