Благодарна? Подавив желание возразить, Констанс задумалась. Неужели она была о себе настолько низкого мнения, что была благодарна мужчине за то, что он хочет ее? Наверное. Ведь женщина с высокой самооценкой разгневалась бы из-за предательства, а она, Констанс, просто горько смирилась. Даже где-то в глубине души ждала этого. Констанс отвернулась и стала смотреть в окно. Сидней был прав, когда говорил, что их связывает нечто большее, чем просто физическое влечение.

В объятиях Сиднея родилась новая Констанс теплая, земная, чувственная. Она испытывала к нему настолько сильные чувства, что готова была отдать ему себя всю без остатка. Они хорошо понимали друг друга, им было далеко не безразлично, что происходит с другим.

Поэтому, когда Сидней ушел, Констанс не просто получила душевную рану. У нее умерло сердце.

— Но к чему ты клонишь? — словно очнувшись от размышлений, спросила она.

— Но пока ты согласна с тем, что я сказал?

— Да, наверное, — отозвалась Констанс. Она была не в силах посмотреть на него, боясь не прочитать на его лице то, на что надеялась. — Сидней, зачем тебе все это? Чего ты хочешь?

— А ты не догадываешься?

Глава 9

Констанс покачала головой. Он что, хочет уговорить ее выйти за него замуж? Если так, то она сумеет противостоять. И что бы он не говорил, она не имеет права рушить его карьеру.

«Я мечтал стать дипломатом с двенадцати лет», — эти слова Сиднея она хорошо запомнила. Да, в его объятиях она познала рай. Да, of просил ее руки. Но она не должна соглашаться Любовь — это еще и ответственность. Дрейк не виноват ни в чем, кроме того что привязан « ней. Констанс подумала, что не переживет, если когда-нибудь увидит на лице Сиднея упрек и сожаление о содеянном.

— Я хочу тебя кое с кем познакомить, — спокойно проговорил Сидней.

— Познакомить? С кем?

— Его имя тебе ничего не скажет. Пойдем.

— Мне надо переодеться… Улыбка смягчила суровое выражение его лица.

— Ты и так прекрасно выглядишь, — заверил он ее.

Увидев решимость в его взгляде, Констанс поднялась. Если бы ее родители подумали о последствиях содеянного, о расплате, доставшейся их дочери…

— А потом ты оставишь меня в покое? — спросила она.

Он хитро заулыбался.

— Только если ты этого сама захочешь. Они прошли немного по коридору, затем Сидней постучал в одну из дверей. Им ответили по-русски.

Сидней сказал по-английски:

— Она здесь.

Дверь открылась. На пороге стоял человек. Он был маленький и лысый, с пронзительными темными глазами, высокими славянскими скулами. В его манере держаться угадывался бывший военный.

Сидней слегка подтолкнул ее, чтобы она вошла в помещение. Его ладонь показалась ей горячей даже через платье.

— Это Анатолий Савченко, — официально представил он незнакомца. — Мистер Савченко, это Констанс Маккинон, урожденная Кармайкл. Как я понимаю, в Гонконге вы были знакомы с ее родителями?

Русский спокойно протянул ей руку, она машинально ответила на его приветствие, при этом непонимающе и растерянно посмотрев на Сиднея.

— Очень приятно, мистер Савченко, — проговорила она, не понимая, что происходит.

Его рукопожатие было крепким и теплым. В темных глазах промелькнуло сочувствие.

— Не смотрите на меня как на врага. Долгие годы я воспринимал ваших соотечественников точно так же. Но тогда и вы, и мы не сомневались, что таким образом решаем судьбы мира, — сказал он на хорошем английском. — Теперь, к счастью, те времена далеко позади.

Констанс насторожилась, пристально посмотрела на Савченко и неуверенно сказала:

— Наверное, вы правы.

— Мой друг Сидней рассказал мне, что ваши родители якобы шпионили в пользу Советов в Гонконге.

Констанс была не в силах посмотреть на Сиднея.

— Это было давно, — сказала она. — Вы сами сказали, что теперь это уже не имеет значения — А я думаю, что имеет, — сказал он. — И мистер Дрейк думает так же, раз он уговорил меня прилететь сюда из Москвы только для того, чтобы сказать вам, что ваши родители на нас никогда не работали. Их подставили и, боюсь, убили, поскольку они слишком много знали.

Все поплыло у Констанс перед глазами. Она тяжело вздохнула, а Сидней обнял ее за плечи, чтобы поддержать.

Русский сочувственно посмотрел на нее и продолжил:

— К сожалению, такие вещи нельзя сообщить в какой-то более мягкой форме.

— Ничего, со мной все в порядке, — выдавила она, стараясь говорить ровно. — Но откуда вы это знаете, мистер Савченко?

— Знать такие вещи — моя профессия, — ответил он. — Ваш отец владел информацией, которая не входила в круг его обязанностей, и это кому-то не понравилось. Они с вашей матушкой коллекционировали живописные полотна прошлого века. У вас сохранилась коллекция?

— Нет, — невнятно пробормотала Констанс. — Я не знаю, что с ней стало.

— Очень жаль. Коллекция была хороша. Ваш отец отлично знал и разбирался в живописи, чувствовал подделку издалека. Обмануть его было невозможно. И вот он заметил, что на рынке Гонконга появляется много подлинников, которые, как он знал, находятся в европейских коллекциях, в частности в Советском Союзе, и считаются национальным достоянием. Разумеется, он уведомил свое начальство, но повлиять на ситуацию никак не мог. Однако, продолжая расследование, он выяснил, что некий китайский клан занимается контрабандой произведений искусства. Это был чрезвычайно выгодный бизнес. И этот клан решил устранить вашего отца как помеху.

— Значит, они подставили его, — тихо проговорила Констанс. — Но зачем они приплели сюда Советский Союз?

— Они определенно не желали, чтобы смерть ваших родителей имела какое-то отношение к Китаю, — ответил он. — В то время логично было выбрать Россию.

— Но зачем такой спектакль? Почему их просто не убили?

— А вы сами подумайте, мисс Маккинон, зачем им хотя бы малейшее упоминание о незаконном рынке антиквариата, ведь тогда китайское правительство не осталось бы в стороне и не позволило бы, чтобы из страны утекали ценности. Поэтому они приняли довольно простое решение — убрать ваших родителей и имитировать самоубийство, чтобы избежать международного скандала. Они даже передали мне несколько имен агентов. Смерть агентов должна была придать этому спектаклю достоверность.

Из глаз Констанс заструились слезы.

— А почему они не убили и меня тоже? Я спала в их комнате, когда это случилось.

— Это были профессионалы, — не без сочувствия объяснил русский. — Вас им незачем было убивать. Вы ничего не знали.

Сидней сказал:

— Все кончено, Констанс. Да, теперь твоих родителей нет и их, к сожалению, не вернуть, но они не были предателями, понимаешь? Они были честными людьми, и ты можешь ими гордиться. Они достойны этого.

У Констанс все перемешалось в голове. Казалось бы, ей должно стать легче, но она пока не могла осознать все, что только что услышала. Она посмотрела на русского:

— Откуда вы все это знаете?

— Я вам уже сказал, это моя работа. Я должен был все выяснить. Ведь была создана версия, что их завербовал Советский Союз и они работали на нас. Мне пришлось покопаться в архивах, я встречался со многими людьми, чтобы доказать непричастность ваших родителей к шпионской деятельности. Для погибших теперь уже ничего не исправишь, но зато ваш друг мистер Дрейк сделал все возможное для вас.

Констанс встала и улыбнулась.

— Спасибо вам за все, что вы сделали, мистер Савченко.

— Не нужно меня благодарить. Я сделал только то, что должен был сделать, а вот у мистера Дрейка есть талант добиваться цеди, которую он ставит перед собой. — Его темные глаза сверкнули. — Рад был познакомиться с вами, мисс Маккинон. Ваш отец был порядочным и честным человеком, а мать — очаровательной и остроумной дамой. Они мне очень нравились.

Констанс была потрясена.

— Спасибо. Я никогда не смогу отплатить вам за то, что вы для меня сделали.

— н хитро улыбнулся.

— Отплатите мистеру Дрейку, он это заслужил.

Констанс смотрела, как они на прощание пожимают друг другу руки. Кажется, она тоже сказала «до свидания». Потом она плохо помнила, как добралась до номера Сиднея.

— Я закажу чай, — сказал он. — Или лучше чего-нибудь покрепче?

— Нет, лучше чай, если можно.

На нее нахлынули воспоминания о погибших родителях, о горьких попреках тетки, и она заплакала от боли и гнева.

И тут ее обхватило теплое кольцо его рук. Сидней притянул Констанс к себе и сказал:

— Ну успокойся. Теперь все позади. — И насмешливо прибавил:

— Зато теперь ты никогда не можешь сказать, что я люблю тебя только за красоту. Сейчас ты выглядишь как пугало, но я люблю тебя еще больше. А чай скоро принесут.

— Мне нужно умыться, — смутившись, сказала она.

Он улыбнулся.

— Я подожду.

В ванной она увидела, что действительно похожа на пугало с заострившимся лицом и красными глазами. Умывание холодной водой не слишком помогло. Зато плакать она перестала.

И все же… Ведь мистер Савченко вряд ли станет оповещать весь мир о том, как тогда было пело. И карьера Сиднея все равно будет испорчена.

Высморкавшись, Констанс вернулась в комнату. Поднос с чаем уже ждал ее.

— Вот и опять красавица, — увидев ее, заметил Сидней и улыбнулся уголками губ.

— Не нужно мне льстить. Его брови поднялись.

— Я никогда не прибегаю к лести, тебе пора бы это знать.

— Для дипломата это нехарактерен.

— А я уже и не дипломат, — сказал он небрежно. Настолько небрежно, что Констанс не сразу осознала всю важность его слов.

Затем она воскликнула:

— О Господи! Это Карсон, да? Этого я и боялась…

— Ради Бога, Констанс, — перебил ее Сидней, — ну почему ты думаешь, что все на свете происходит из-за тебя? Я сам отказался от должности.

Констанс замерла в вопросительной позе.

— Налей мне чаю, и я тебе все расскажу. Сидней подождал, пока Констанс выполнила его просьбу, затем сел, вытянув длинные ноги Его профиль четко вырисовывался на фоне темно-зеленых занавесок.

— Я ушел в отставку, потому что вынужден был выбирать между карьерой и тобой, — сказал он. — Ты для меня важнее.

— Этого-то я и боялась.

— Я знаю. Ты так настойчиво стремилась к самопожертвованию и мученичеству, что тебе; даже в голову не пришло спросить, чего же хочу я.

— Я просто не…

— Что — не? Нет, я не виню тебя. Скажи, почему ты всегда так нервничала, если тебе приходилось работать с дипломатами?

Констанс удивленно посмотрела на него.

— Я ведь знала, что из-за моего прошлого ко мне могут отнестись подозрительно.

И это после десяти лет работы в самых разных организациях! Тебе не кажется, что это уже чересчур?

— Нет, — с достоинством ответила Констанс. — Таковы правила игры.

— А тот дурак, который в тебя влюбился, боялся сделать и шаг, не посоветовавшись со своим доисторическим дядюшкой, который до сих пор думает, что разведенных не принимают в приличные университеты.

— Но ведь мистер Маккуин все-таки послал тебя, чтобы разузнать обо мне побольше! — гневно воскликнула она.

— Да, но он просто перестраховался. Но буквально на следующий день все мы решили, что предательство твоих родителей не имеет к тебе отношения, а причины, по которым ты сменила фамилию, вполне понятны.

— Ты насмехаешься над Фрэнком, но ты тоже оставил меня.

— Ты забыла, что я сделал тебе предложение, уже зная, кто ты. А уехал я тогда, потому что был в ярости, ведь ты не увидела разницы между мной и этим Кларком. И ты была непреклонна в своем решении. Тогда я попытался забыть тебя, хотя уже понимал, что люблю тебя и хочу быть с тобой всегда. Я хотел тебя и восхищался тобой. Потом я понял, что без тебя стра-1аю. Твой отказ лишил меня обычной уверенности в своих силах. При мысли о том, что дальше мне придется жить без тебя, у меня ныло сердце.

— Все это глупости, — неуверенно проговорила Констанс.

— Эти глупости я делал из-за тебя, — сказал он спокойно, видимо уже смирившись с этим фактом. — Моя злость прошла, обида тоже… — Он чуть улыбнулся. — Я решил выяснить причины твоей непреклонности. Для этого нужно было ехать в Австралию.

Она была не в силах посмотреть на него.

— Я скоро поеду туда. У меня уже заказан билет.

— Правда? Зачем, если ты так ненавидишь эту страну?

— Это не так! Но дело не в этом. Я хочу съездить туда, потому что Австралию любишь ты, — сердито сказала она. — А после того как я увидела тебя с Джастин… Почему ты был с ней? спросила она. — Я видела вас у Метрополитена. Когда она споткнулась, ты обнял ее, и так вы ушли.

— Ты ревновала? — мягко спросил он. Констанс замялась, потом решительно посмотрела на него.

— Я едва с ума не сошла.

— Вот и хорошо. — Сидней расправил плечи и хмуро улыбнулся. — Теперь у тебя есть некоторое представление о том, что чувствовал я, когда ты сравнивала меня с Кларком.