Зная все это, Алешка принес два ведра воды и поставил их снаружи денников, чтобы потом на ночь Кате не бегать за водой, а лишь поставить ведра коням.

С коневозки он прикатил два специальных пластиковых контейнера, похожих на большие мусорки: в них теперь хранились мюсли, которыми кормили его коней вместо овса. Причем у Вальхензее были специальные мюсли для лошадей с проблемным пищеварением, а у Бориса — мюсли с успокоительными добавками. Их ему посоветовал тренер, увидев, как тот, вставая на свечку, переворачивается. Эдуард Александрович, конечно, тоже не особо верил, что этими мюсли можно решить проблему, но сказал, что хуже точно не будет. И Алешка теперь покупал для лошадей эти импортные мюсли, зная, что это нужно.

После всех хлопот ребята проголодались и пошли к коневозу: там, уже завершив все дела с конем Казика, хозяйничала Нина, накрывая на стол. В их коневозке кроме нее было еще человек пять: двоих Алешка знал — они тоже были спортсменами, он их встречал раньше на других соревнованиях; с остальными его познакомили. Из холодильника достали холодную водку и понеслось. Постепенно к ним в коневозку стал подгребать народ. Слух о том, что здесь наливают, быстро распространился по всему лагерю.

Все набившиеся в коневозку были конниками и у всех были одни интересы и темы для разговора. Было весело и шумно. Обсуждали предстоящие старты: кто на них уже приехал, и кто приедет позже. Говорили о лошадях, о сложности маршрута и масштабе этих соревнований.

— Прикинь, — наливая рюмки, произнес спортсмен, приехавший сюда из Питера. — Говорят, более ста голов лошадей здесь должно быть.

— А спортсменов сколько приедет?

— По заявкам в федерацию — человек шестьдесят.

— Вот это масштаб, — воскликнул Олег, который приехал сюда с двумя конями из Самары.

— Еще с юга приедут, наши именитые конкуристы, и из Белоруссии, у них тоже сильные спортсмены. Я вот из Новгорода, кстати, сюда приехал.

— Сильный состав здесь прыгает.

— Конечно, когда призовой фонд — миллион рублей, — девочка-коновод со смешными хвостиками на голове, говоря это, пыталась втиснуться на диван, двигая сидящих на нем. — Кстати, организаторы конкура артистов пригласили, прикинь. Говорят, "Моральный кодекс" в живую петь будет, а вечером дискотека. Вот оторвемся.

Народ весело загалдел в предвкушении такого события.

Бурные посиделки затянулись до середины ночи, потом к коневозу ребята из Рязани подогнали свою машину и включили в ней музыку на всю мощь. Народ из коневозки вывалился наружу. Летняя ночь была теплой, а над головой простиралось огромное звездное небо. Все были молоды, увлечены спортом и любили эту жизнь. Эстрадные хиты из динамиков в машине не оставляли равнодушных, и постепенно вся компания уже отплясывала прямо на мокрой от росы траве.

На звуки музыки народ, который спал в других коневозках и в палатках, стоящих вдали, стал вылезать и, видя возможность повеселиться, присоединялся к общему празднику жизни.

Алешка столько никогда и не танцевал, да он вообще никогда не танцевал. А здесь ноги сами повторяли нехитрые движения, и он не сдерживал себя.

Когда небо стало светлеть, народ стал расползаться кто куда. Алешка тоже чувствовал, что еле стоит на ногах. Он дотащился до коневозки с желанием упасть спать. Но внутри все было уже занято. Он даже и не понял, кто и где спит. Спали везде. Видно, успели все-таки разложить диван и убрали стол, и теперь все пространство коневозки занимала одна сплошная кровать. Вот эта кровать и была в телах. То, что там спят не только свои, но и неизвестные ему люди, Алешка идентифицировал. Причем спали все в одежде, было видно, что как кто пришел, так и упал.

Понимая, что здесь уже все занято, он пошел в отсек для лошадей и, достав две попоны Валюши, улегся на квадратных тюках сена, завернувшись в попоны.

* * *

Утро было недобрым. Мудрость этой фразы Леша ощутил на себе, как только смог разлепить глаза. Голова гудела, во рту пересохло, все тело болело, так как затекло на жестких тюках, а ноги вообще еле двигались — видно, такой пляс на всю ночь не прошел для них даром. Он еле встал и на полусогнутых поплелся на улицу. Умывшись в туалете в конюшне, до которого едва дошел, Алешка вернулся в их коневоз и застал всех за завтраком. Кровать была уже собрана и опять превратилась в диваны со столом посередине. В их коневозке опять были люди — те, которых он уже знал, и те, кого видел впервые.

При виде его все радостно закричали.

— Танцор диско пришел. Давай садись, завтракать будем.

Костя подвинулся, уступая ему место на диване.

— Ты за коней не переживай, — Катя поставила перед ним тарелку с пожаренной на плите яичницей, которую она жарила на плите, — вчера я их покормила, как говорили, и сегодня с утра. С ними все нормально, поешь и можно их в работу брать. Тебе кого первого седлать?

— Давай с Вальхензее начнем: он вороной, ему на солнце тяжелее работать будет. Нужно до жары его подвигать.

Несмотря на вчерашнее, Алешка с удовольствием уплетал яичницу, потом стащил из открытой нарезки несколько кусочков ветчины, а из банки — хрустящий соленый огурец.

— Кому чай, кому кофе? — оборачиваясь к сидящим, спросила Нина, видя, что электрочайник закипает.

Лешка попросил кофе, как и большинство.

Кроме чашки с дымящимся растворимым кофе, перед ним возникла рюмка с водкой.

— Руку смягчить перед работой нужно, — пояснил Костя.

Лешка не стал отказываться от славной конной традиции "смягчения" руки перед посадкой на лошадь.

* * *

Тренировка прошла на волне позитива и хорошего настроения.

На тренировочном поле одновременно ездило человек пятнадцать: кто-то уже заканчивал тренировку, другие только начинали разминать лошадей, а те, кто был готов, прыгали через одиночные препятствия.

Катя стояла рядом с одним из таких препятствий, чтобы поднимать упавшие жерди и ставить их на место, если Лешкин конь их сбивал. Вальхензее под Алешкой тоже был настроен позитивно. Видно, он хорошо выспался на свежем воздухе и восстановил силы после вчерашней дороги. Он был активен под седлом, несколько раз дал "козла", да так, что Алешка чудом не слетел с него. Валюша веселился, призывно ржал, чуя рядом кобыл. Пытался привлечь их внимание и поэтому регулярно сшибал жерди, так как в мыслях своих был весь в поисках невесты. Алешка на него не злился, понимая, что жеребцу очень тяжело сосредоточиться на работе, когда вокруг столько невест. Вот поэтому в спорте приветствуются мерины, то есть те, кто был рожден с яйцами, но потом лишен их и всех с ними связанных проблем.

Когда Катя уже в который раз собрала снесенные Вальхензеем препятствия, Леша решил, что на сегодня хватит, ничего лучшего он от коня на сегодня не добьется. Валюше нужно было дать время привыкнуть к новому месту и окружению.

Пока он отшагивал Вальхензея, который продолжал ржать и приплясывать под ним, Катя привела ему поседланного Бориса. Они поменялись конями. Катя увела Вальхензея, чтобы расседлать его, замыть водой из шланга и вернуть в денник, дав ему сено.

Алешка же начал разминать Бориса перед прыжками. Тот вел себя спокойно, поскольку был мерином и окружающие лошади его мало интересовали. Но такому спокойствию Алеша не верил, и Боря, как всегда, можно сказать, на ровном месте выкинул свой стандартный фортель — встал на свечку и стал падать на спину. Лешка быстро с него спрыгнул; конь, упав на траву, медленно поднялся и как ни в чем не бывало ждал, пока Алешка на него обратно залезет.

— Он у тебя всегда так дурит? — спросил подъехавший к нему поближе парень с Рязани.

— Да… я уже привык даже.

— Нахрена он тебе тогда такой нужен? Продай ты этого урода.

— Как же его такого продать можно? А если кто на нем убьется?

— А тебя это волнует? Тебе же такого продали, и никто не парился, что с тобой будет.

— Его в Германии купили…

— Тогда понятно. Все говно нам продают, а себе нормальных оставляют.

Алешка понимал, что парень прав, но как говорил Петрович — нужно уметь прыгать на любых конях. Вот он и прыгал на том, что у него было.

Больше Боря не дурил. Он хорошо отпрыгал одиночные препятствия, и Алешка, решив, что коню хватит, отдал его уже вернувшейся на поле Кате.

Еще пару часов он и Катя убирались в денниках у своих лошадей — поменяли им опилки на чистые, попоили водой, донесли сена и накормили обедом — порцией мюсли.

Пробегающая мимо них Нина крикнула на ходу:

— Если вы все, тогда к коневозке подгребайте, сейчас на Волгу купаться поедем.

У коневозки стояли три машины и тусили ребята, уже закончившие тренироваться на сегодня. Когда все желающие купаться собрались, они стали рассаживаться в легковушки. В результате в машину, в которую сел Лешка, влезло восемь человек. У него на руках сидела худенькая девушка, тоже конкуристка, звали ее Алина. Алина высовывала голову в открытое окно, задорно смеялась и постоянно болтала. В машине стояли шум и смех, а из динамиков звучала забойная музыка.

Купаться они приехали на территорию дома отдыха: как их туда пустили, Алеша не знал — наверное, у кого-то из парней там работали знакомые.

Леша впервые видел Волгу, а последний раз купался в реке он очень давно, под Чеховым в конном лагере. Волга ему понравилась — она была широкая, а вода в ней — чистая и теплая. Вся их компания, дойдя до пляжа, с гиканьем понеслась в воду, снимая с себя одежду и кидая на песок пляжа.

Они долго плескались, "топили" друг друга, плавали наперегонки и кричали из воды людям на проплывающих по Волге теплоходах. С теплоходов им в ответ тоже кричали, махали руками и звали к себе.

Счастливые и уставшие ребята и девчонки вылезали на берег и ложились отогреваться на солнце.

— А кто идет за Клинским? — пронесся зычный клич над их лежащими на солнце телами.

— Конечно самый умный, — хором ответило несколько человек.

Скинувшись и найдя тех самых умных, их отправили за Клинским.

— Не прошло и года.

Услышав крики, Алешка, которого разморило на солнышке, поднял голову. Пива он вообще никогда не пил, поэтому сначала настороженно отнеся к его вкусу, но потом понял прелесть этого напитка. Он снимал жажду и создавал позитивное настроение — и, видно, не только у него. Отдохнувшие на берегу реки ребята опять побежали к воде, где продолжили дурачиться, а Костя, встав на бревно и держа бутылку Клинского, стал читать забавный стишок:

Кто идет за Клинским? Ну конечно я.

Я же самый умный, в этом и беда.

Оттоптал все ноги, дал же Бог ума.

Не дает ногам покоя умная башка.

Приволок я ящик, а потом еще

Раз пятнадцать бегал умный я к метро.

Путаются мысли, шухер в голове,

Вдарить, что ль, неглупым нам по "Балтике".

* * *

Казалось, этот день был бесконечным. Вернувшись обратно, ребята разбрелись к своим коням. Нужно было опять у них убраться, почистить, попоить, доложить сена. Некоторые седлали коней для легкого тренинга. Алешка решил, что не будет их снова грузить работой, поэтому просто взял пошагать сначала Валюшу, а потом Бориса. Он шагал их в руках, держа за пристегнутую корду, а затем еще минут тридцать пас каждого, давая поесть сочную зеленую траву. Ведь все это время у коней не было такой возможности. На конюшне у Петровича вообще травы не было, да и где ей найтись в городе? Так, пара вытоптанных и объеденных другими лошадьми газонов. А в этом Конном Клубе на рублевке траву косили и раздавали лошадям раз в день, за эту услуг нужно было доплачивать. Так что Алешкины кони ели траву, но вот пастись не имели возможности.

Леша стоял и смотрел, как конь срывает губами небольшие пучки травы, как неспешно пережевывает ее и затем опять опускает морду в траву, вдыхая ее запах ноздрями и фыркая, когда травинки щекотали нос. Солнце клонилось к закату, полуденный зной отступал, в траве стрекотал кузнечик, легкий ветерок перебирал гриву коня. Алешка ощущал счастье внутри себя и счастье вокруг, как будто счастьем был пропитан сам воздух, который он вдыхал. От этого счастья у него кружилась голова и становилось страшно. Ведь так не бывает — быть счастливым. Или он уже привык к тому, что его жизнь потускнела, или он боялся, что счастье скоро закончится. Но он не хотел думать об этом. Он хотел жить сегодня и сейчас — вдыхать запах травы, смотреть в бездонное синее небо над головой и чувствовать тепло коня, который стоял рядом с ним. Лешка лег в траву, раскинув руки и устремив глаза к небу. Конь мирно пасся рядом, неспешно переступая и ища более сочную траву, чтобы затем, сорвав ее, медленно жевать и, наверное, тоже думать о чем-то своем, непонятном людям.

Трава была мягкая и душистая, божья коровка, взлетев с цветка, опустилась на его руку. Она замерла на его пальце, наверное решая — лететь ли ей дальше или еще побыть с ним. Как же он сейчас хотел, чтобы рядом с ним был тот, кто разделил бы с ним это небо, это поле в цветах, и этот пьянящий воздух. Алешка думал о Назаре. Это единственный человек, который понимал его и был таким же, как он, мечтателем и романтиком в душе. Он вспоминал, как Назар рассказывал ему о своем детстве в деревне у бабушки под Смоленском; как он так же любил лежать в траве, смотреть в бездонное небо и мечтать. Назар рассказывал, как любил пасти коня и слушать, как тот фырчит от травинок в ноздрях и как вздыхает — так вздыхать могут только лошади, как будто они знают то, что не дано узнать человеку.