Кэндис Проктор - Где танцуют тени

Кэт издала странный звук, напоминающий дребезжащий смешок:

– Полагаю, тому имеется причина. Только не могу представить, какая.

– Имеется, – вот и все, что счел возможным ответить Себастьян. Через пару месяцев причина станет достаточно очевидной, но он не собирался предвосхищать события, понимая в том свой долг перед мисс Джарвис.

– Гендон знает?

– О женитьбе? Нет.

– Думаю, ты сам должен сообщить ему эту новость.

Девлин не ответил. Прежде чем снова заговорить, Кэт быстро вдохнула раз, затем второй, и все равно ее голос прозвучал сбивчивым шепотом:

– Ты же знаешь, Себастьян, я желаю тебе счастья. Мисс Джарвис… – актриса запнулась, словно подыскивая любезные слова, – она не слишком похожа на своего отца.

– Кажется, не слишком. – «Еще как похожа», – подумал виконт, однако не произнес этого вслух. Он смотрел, как Кэт вынула последние шпильки, распуская по плечам водопад волос. Желание протянуть руку, коснуться, погрузить пальцы в густые каштановые волны, заключить ее в объятья было столь сильным, что Себастьян вздрогнул.

– Говорят, ты расследуешь смерть Александра Росса? – сменила тему собеседница.

От неожиданности он даже усмехнулся:

– Остался ли в Лондоне хоть один человек, не осведомленный об этом?

– Пожалуй, нет.

Себастьян всматривался в родные черты: большой, чувственный рот, по-детски вздернутый носик, унаследованные от отца ярко-голубые глаза. Он знал, что когда-то Кэт шпионила на Францию, передавая сведения, которые, как она надеялась, могли бы помочь Ирландии – родине ее матери. Актриса прекратила сотрудничество с агентами Наполеона больше года назад. Но это случилось, когда Себастьян и Кэт еще были любовниками, благословенно не ведая всей правды о себе. Девлину пришло в голову, что с тех пор ее связь с французами могла возобновиться. Ему было известно, что Йейтс, супруг Кэт, по-пржнему поддерживает отношения с контрабандистами, бороздящими полные опасностей воды между Англией и континентом.

– А ты ничего не слышала про кончину Росса?

– Нет, – покачала головой актриса. – Но если хочешь, могу поспрашивать.

– Иметь о его деятельности более ясное представление могло бы оказаться полезным.  

– Если выясню что-нибудь, дам тебе знать.

Кэт поднялась со скамейки и повернулась к собеседнику лицом, опершись руками о край оставшегося сзади столика. На ней была только нижняя юбка и тонкая сорочка под коротким корсетом, тяжелые бархатные складки сброшенного сценического наряда укрывали стоявший рядом сундук. Над вырезом корсета вздымалась высокая, полная грудь, широко распахнутые глаза сияли в мерцании свечей, и Себастьян на одно опасное мгновение забылся, любуясь красавицей.

– Я никогда не стала бы твоей женой, – заговорила она. – Ты же знаешь, правда? Ведь я твердила это год за годом.

– Обернись все иначе, я сумел бы убедить тебя передумать. Со временем.

В ответ прозвучал негромкий печальный смех, словно эхо чувств и всех тех лет, которые любовники разделили и которые потеряли.

– Ох, Себастьян… Всегда столь самоуверенный и самонадеянный, до наивности убежденный, что этот мир каким-то образом можно исправить, – актриса пригасила улыбку и слегка качнула головой: – Давным-давно я поняла, что если искренне люблю тебя – а так и есть – то не разрушу нашим браком твою жизнь. Я могла бы выйти за тебя только в одном случае: если бы разлюбила. Но этого не случится.

Сердце пронзила боль, и все же Девлин умудрился сохранить беспечный тон:

– От этих слов мне должно стать легче?

– Стало бы, поверь ты моим словам.

– Не могу.

– Поверь, Себастьян. Поверь.

А затем Кэт приблизилась. Он привлек ее в объятья, упиваясь нежностью кожи, шелковистостью скользнувших по пальцам волос, прильнувшими к нему губами. Это был поцелуй разбитого сердца и безнадежной страсти, поцелуй неистового, всепоглощающего желания.

И последнее «прощай».

Актриса отстранилась первой. Но ее губы возвращались снова и снова, пока, наконец, она не прижала пальцы ко рту Себастьяна.

– Ты всегда будешь в моем сердце. – Их головы соприкасались, дыхание смешивалось. – И знаю, что я всегда буду в твоем. Но это не значит, что ты не сможешь полюбить еще кого-нибудь.

– А ты, Кэт? – заглянул Девлин в голубые сен-сировские глаза. – Ты смогла полюбить Йейтса?

Она отодвинулась: припухлые от поцелуев уста, вздымающаяся от частого дыхания грудь.

– Это разные вещи.

– И все же допускаешь, я смогу быть счастлив, зная, что ты несчастна?

– Мне бы этого хотелось.

Себастьян угрюмо улыбнулся:

– И ты еще утверждаешь, что именно я наивно верю в возможность направить наш мир на путь истинный?

Ночь стояла теплая, луна была почти полная и необычайно ясная.

Девлин оставил карету на Пикадилли и, набросив на плечи вечернюю накидку, зашагал вниз по Сент-Джеймс-стрит. Каблуки его бальных туфель мягко цокали по плитам мостовой. Окна мужских клубов сияли ярким светом, из открытых дверей лилась музыка, свежий ветерок доносил смешки женщин вольного поведения. Минуя кофейню, виконт бросил взгляд сквозь эркерное окно. Несмотря на позднее время, в зале было все еще людно, грузный седобородый француз находился на своем посту за прилавком.

Мадам Шампань, по всей видимости, уже отправилась почивать.

С улыбкой припомнив ее слова, Девлин надвинул пониже шляпу, проскользнул в боковую дверь и стал тихонько подниматься по крутым ступенькам. На лестнице было темно, из-под дверей квартир на втором этаже не пробивалось ни единой полоски света. Жилец помоложе, несомненно, развлекался в городе, а пожилая миссис Блюм спала. Слуги, должно быть, давно удалились в свои комнаты в мансарде.

На площадке третьего этажа виконт остановился. Его слух, равно как и зрение, отличался остротой. В детстве Себастьян полагал, что всякий человек видит достаточно хорошо, чтобы читать в сумерках, и слышит разговоры, ведущиеся шепотом в дальних комнатах. Однако со временем понял, что его обостренные чувства восприятия большинство людей считают сверхъестественными. «Как у волка», – частенько говорила Кэт…

Девлин решительно захлопнул свой ум перед мыслями об актрисе.

Он внимательно прислушался, но уловил только отдаленный гул голосов из кофейни, а с улицы – цоканье подков, стук колес, смех и звуки шагов.

Виконт достал из кармана связку маленьких металлических стержней, кончики которых были изогнуты под различными углами. Выбрав один, Себастьян сунул его в замочную скважину. Это были отмычки, воровской инструмент. Требовалась лишь легкая рука и хороший слух, чтобы плавно продвинуть кончик стержня в отверстие и аккуратно разжать рычажки. Послышался заключительный щелчок, и пружина замка сдалась.

Положив отмычки обратно в карман, Девлин проскользнул внутрь квартиры и тихонько запер за собой дверь. 

Проникавший сквозь занавеси свет был тусклым, но позволял разглядеть, что мистер Пул не особо продвинулся в возложенном на него поручении. Уютный беспорядок, присущий жилищу молодого джентльмена, остался нерушимым, словно хозяин только что отлучился и ожидается обратно с минуты на минуту.

Себастьян начал со спальни: методично обыскал ящики, проверил карманы нескольких висевших в шкафу сюртуков. Но здесь труды камердинера оказались наиболее заметны – из одежды мало что осталось. Виконт обнаружил кучку разрозненных пуговиц, расписку с «Таттерсоллз»[27], эмалевую табакерку, не бывшую в употреблении – скорее всего, подарок. Над прикроватным столиком в рамочке висел вырезанный профиль (французы называли подобные изображения «силуэт») молодой женщины – милое личико, обрамленное локонами. Девлину представилось, как Росс останавливается и с нежностью смотрит на портрет перед тем, как лечь спать, чтобы никогда уже не подняться.

Вот только юноша не упокоился мирно во сне. Его смерть была насильственной, а тело в постель положил убийца.