Осторожно выгнув шею, стараясь не произвести лишнего шума, поворачиваю голову на пару сантиметров влево и осторожно приоткрываю веко. Так оно и есть, мои опасения подтверждаются: в пяти метрах справа от меня, стоя по пояс в стылой земле и орудуя большой железной лопатой, мой похититель роет могилу. Вспотевший и изнеможенный, он с хрустом вонзает лопату в чрево глубокой ямы, затем швыряет вырытый песок на уже образовавшуюся горку в полуметре от могилы.

На краю ямы стоят початая бутылка водки и стеклянная рюмка.

Рядом висят канатные качели, подвешенные между стволов

двух деревьев и издающие противный скрип при каждом дуновении ветра. Тут я вспоминаю про труп старухи, о который споткнулась, выходя из

помещения, бывшего моей клеткой. Вспоминаю ее застывшие глаза, клетчатый фартук, запах гниения. От этих мыслей меня начинает мутить.

А ведь я лежала на ней, барахтаясь, как муха в паутине, скованная страхом. Наверное, от испуга сознание тогда и покинуло меня. Факт присутствия этого трупа давал мне надежду на то, что могила предназначается все же не мне. Может быть, это шанс сбежать отсюда? Я очень медленно поворачиваю голову вправо. Сердце мое еще сильнее начинает колотиться в груди, во рту пересыхает – в метре от меня лежит труп той самой пожилой женщины, неестественно раскинувшей ноги.

Ее косынка сбилась на бок, придавая лицу нелепое выражение, словно бы она бежит куда-то, торопится, но спотыкается о камень и падает замертво рядом со мной. Брр… Новый порыв ветра доносит до меня сладковатый запах тлена и успевшего начаться разложения. Интересно, он ли ее убил?

Наверное, держал так же, как меня, истязал, а потом зарезал или задушил. Или ее сердце не выдержало таких испытаний и остановилось.

Медленно поворачиваюсь. Позади тела, метрах в десяти, стоит одноэтажный дом, на крылечке которого и горит та самая лампочка, освещающая сад. С края пристроен гаражик, в котором, вероятно, он прячет свою колымагу, ту, что наехала на меня. Входная дверь прикрыта. Домик представляет собой старое трухлявое строение, довольно большое, но почему-то всего с двумя окнами, в одном из которых горит тусклый свет, едва различимый сквозь плотную ткань занавесок.

Серый, слегка обшарпанный от старости, дом кажется спокойным

и неприметным. Осмотрев забор, я примечаю калитку, через которую можно

было выбраться на волю. За забором не видно других огней. Стало

быть, это строение стоит в отдалении от других. Если они, вообще, есть. А что если встать и ударить этого урода бутылкой по голове? Но как это сделать со сцепленными руками?

Внезапно звуки прекращаются.

Лопата больше не вгрызается в землю. Он бросает ее и вылезает из ямы. Его шаги приближаются. Замираю, закрываю глаза и перестаю дышать, но уже через мгновение его руки грубо хватают меня и переворачивают. Перед глазами сверкает – этот гаденыш решает привести меня в сознание звонкими шлепками тяжелых ладоней по лицу. Бах, бах! Но мне не хочется размыкать век. Шлепки продолжаются, а через секунду к ним добавляется еще и тряска за плечи.

Ладно, ладно.

Открываю глаза и вижу в темноте его бешеное лицо. На вид лет тридцать, небритый, воняющий перегаром. Зубы кривые,

налезающие друг на друга и совершенно желтые. Руки худые, волосатые и пахнущие табаком. Волосы короткие, редкие, будто только начавшие расти после стрижки на лысо.

Но самое страшное, от чего я прихожу в дикий ужас, сковывающий все мое тело, это его глаза. Звериные, бесцветные и безжалостные. Один смотрит на меня, а другой, не подчиняясь хозяину, – куда-то во тьму, в направлении старухи.

– Проснулась? – Говорит он довольно.

Мне в лицо ударяет жуткая вонь из его рта. Но первый

раз я смотрю, пораженная той лаской, которая сквозит вдруг в его тоне. Однако его взгляд – взгляд убийцы – ничуть не меняется.

– Да, - произношу я, приподнимаясь.

– Выпьем за упокой хозяюшки?

– Что?

– Водки. Сейчас принесу. – Он помогает мне приподняться.

– Лучше бы воды.

Я наблюдаю, как неуклюже он двигается. Хромает? Пьян? Интересно, с чем же были связаны такие перемены в характере? То жестокий, то трепетно-нежный. А эти безумные, горящие в темноте, как у шакала, глаза… Они явно принадлежат голодному зверю, а не человеку. По моим рукам носятся ледяные мурашки. Нужно выяснить, что он хочет со мной сделать, и поскорее.

– Пей. Пока я добрый. – Мужчина подставляет рюмку к моим губам. Ту рюмку, из которой еще недавно пил сам. Меня передергивает от отвращения, хотя я сама воняю потом, мочой и выгляжу, наверняка, не лучше него самого. Алкоголь обжигает разбитые губы и жестоким огнем опаляет глотку. В желудке тоже немедленно начинает пылать, но через пару мгновений во всем теле уже разливается приятное тепло.

Я так слаба, что ноги и руки почти сразу становятся ватными и отказываются мне подчиняться. Подняв голову, смотрю на своего мучителя. Тот подхватывает что-то тяжелое из травы и волоком тащит к яме. Ковер? Ох, нет-нет-нет… Заметив торчащие из рулона грубые мужские ботинки, вздрагиваю. Еще один труп!

В моей голове роятся тысячи мыслей. Он оставил меня в живых. Поит водой, кормит. Наблюдает, как мучаюсь. Ставит один, только ему понятный, эксперимент. Кто он такой? Зачем я ему? Кем он является в том мире за пределами этого забора? Тупым неудачником, который боится подойти и заговорить с женщиной? Над которым все потешаются. Или жестоким садистом, который задушил трех бывших

жен? А может, тихим скромным учителем младших классов? Но я принадлежу ему, нахожусь полностью в его распоряжении. Ему

нравится играть в бога. Захочет – придет и тихонько удавит. Захочет –

надругается и убьет, как этих двоих неизвестных. Выхода нет.

Как кто-то может держать меня взаперти без моей воли?! Так

хочется жить и любить… Я так ждала это лето...

Нужно что-то предпринимать. Необходимо изучить его, выработать

стратегию поведения, придумать, как с ним обращаться. Бояться его, остерегаться и пресмыкаться, моля о пощаде? Или попытаться понравиться, заставить себя полюбить? Необходимо что-то делать, чтобы остаться в живых. Если хочет меня, пусть имеет. Все, что угодно. Потерплю, потяну время. У меня мало шансов, зато остается надежда, что, оставшись в живых, я обязательно убью его. Мне хочется причинить ему нестерпимую боль, вспороть его жалкое брюхо, вынуть оттуда внутренности, растоптать их, размазать по асфальту. Только бы получить такую возможность, а уж воспользоваться ею я сумею. Все для того, чтобы услышать его беспомощный вой и увидеть скорченное от боли тело.

С глухим звуком труп, обернутый в ковер, падает в яму.

– Как тебя зовут? – Решаюсь начать разговор.

Мой мучитель останавливается, отряхивает руки, вытирает ладони о куртку и долго изучает меня взглядом.

- Лучше заткнись, - предупреждает он. – Помолчи.

- Просто хочу знать, как тебя зовут.

Сверлит меня своими косыми глазами и скалит желтые зубы.

– Гена. – Бросает в мою сторону и подходит к телу старухи.

– Отчего она умерла, Гена? – Рюмка водки прибавляет мне смелости.

– Получила по заслугам, – глядит на меня с такой дикой ненавистью,

что моментально жалею о заданном вопросе.

– Ты держал ее в той же комнате, что и меня? – Мои плечи дергаются

от страха, но я стараюсь придать лицу самое наивное и ласковое выражение, на которое только способна.

- Нет, - спокойно отвечает мужчина, садится на корточки и изучает лицо умершей.

- А мужчину?

Его взгляд скользит по сырой земле.

- Что мужчину? – Рычит он.

- Ты их убил? Они – хозяева этого дома, да?

- Не слишком ли много вопросов для одного вечера?

Разозлился.

- Просто пытаюсь понять… - Судорожно сглатываю. Терять мне все равно нечего. – Подумала, если ты убил хозяев дома, то в любой момент их могут хватиться родственники. Стало быть, тебе не безопасно держать меня здесь… Отпуст…

- Это я - хозяин дома, понятно?! - Повинуясь неведомым инстинктам,

он дотягивается правой ногой до трупа и пинает его, кривя губы. Так поступают обиженные маленькие дети, у которых отняли игрушку. Упав на колени, садится рядом на землю. – Ты слишком много болтаешь, сука! Если хочешь вернуться в свой подвал, пи*ди больше!

– Прости, я только хотела… – Я не знала, что мне еще сказать, но чувствовала, что нужно продолжать разговор, чтобы укрепить нашу связь, чтобы завоевать его доверие. Наблюдая за тем, как он пристально смотрит на тело пожилой женщины, мне все четче виделось, что этот человек определенно психически не стабилен. Или просто хладнокровен и бесчувственен? При таком раскладе игра, в которую я с ним собираюсь сыграть, становилась еще опаснее.

– Хотела?! Что ты хотела, сука?! – Бросив на меня разъяренный взгляд, мужчина отворачивается к телу и смачно плюет на лицо покойной. Его поводит из стороны в сторону. Точно, пьян. – Она, вон, тоже хотела… Еще одна тварь, думавшая, что может издеваться надо мной, сколько ей вздумается!

– Она? – Шепчу я.

– Моя приемная мамаша. – Цедит он с ненавистью. – Любительница наказаний. Держала меня на привязи… Какого это? А? – Поворачивается ко мне. – Расскажешь? Ты же теперь тоже в курсе. Да все вы – суки. Один раз я ее не добил, но поклялся, что вернусь и зарою. И вот, сделал. Здесь ей и место. Если надо, еще раз за это отсижу.

– Она держала тебя… вас… там? – Теперь по моим щекам ручьем

льются слезы. Пытаюсь вытирать их о собственное плечо.

- Ты, чо, поплыла-то, а? Прекращай нах, а то будешь третьей на очередь в эту могилу.

- Все-все, - часто моргаю, пытаясь успокоиться, - больше не реву.

– Эта парочка ушлепков лишила меня всего. И детства. И будущего. – Он допивает все, что было в бутылке, залпом, прямо из горла. – Но теперь я сам хозяин в доме своего отца. Не переживай, с тобой буду ласковее. Ты же ни в чем не виновата, просто под руку попалась. Мы с тобой позабавимся немного, а потом…

Взгляд на яму. Он убьет меня! Убьет!

- Больно не будет. Обещаю. – Проводит большим пальцем по шее. - Чик, и все. Надо было так же поступить с их глупой шавкой, но она гавкала, как одурелая.

- Шавкой? – Дрожу я.

- Во-о-он там. - Гена указывает пальцем на угол дома. Приглядевшись, мне удается рассмотреть старую собачью будку и перевернутую железную

миску, валяющуюся рядом. – Лаяла, лаяла, лаяла! Х*як разок топориком, и ее больше не слыхать. Так что будь со мной поласковее, если не хочешь кончить так же.

Замечаю темное пятно у забора. Прищуриваюсь. Это тельце среднего размера собачки со вспоротым брюхом и вываленными наружу кишками. Боже…

– А меня зачем держишь? За что наказываешь? – Пищу, зажмуриваясь.

– Почему наказываю? Нет. Ты же просто вещь. Мне захотелось, я взял. Там, на зоне, был дефицит с такими ладненькими девчонками, как ты. Либо терпи, либо петуши кого-нибудь. – Он встает и направляется

ко мне. Понимая, что бежать некуда, отрешившись, продолжаю сидеть.

Пожалуй, проще умереть сразу, чем ждать, когда мерзавец выпотрошит меня, как бедного пса. – С мужиками тоже неплохо, узенько так все, но бабы – это другое. – Подходит совсем близко и тянет пальцами локон моих волос. – Вы как булка свежего хлеба – мягкие, горячие, пышные. – Голодный взгляд скользит по моей груди. – Да и трахать вас можно тоже с огоньком! В любые щели.

– Прости… – Отклоняюсь назад от его лица, вплотную

приближенного ко мне. – Мне бы… вымыться.

– Первый раз можно и в рот. Так даже лучше. – Берет меня за плечо. Читаю в его бешеных глазах безумное желание. Похоже,

что, он сильно изголодался по сексу и теперь, наконец, готовился исправить это упущение. Значит, нужно тянуть время как можно дольше.

– Нет, сначала помыться, – дрожащим голосом, как скороговорку, выпаливаю я, только бы он не пытался встать и всунуть мне в рот свой член.

– Ты что думаешь, что я такой идиот?! – Гена берет меня рукой за

подбородок и притягивает ближе к себе. – Меня не так легко провести, маленькая заносчивая сучка! Чтоб ты знала: я не такой тупой, как ты думаешь. Знаю тварей, подобных тебе. Вы все считаете, что умнее меня. Думаете, что можете мной управлять и указывать мне?!

– Нет-нет. Ты меня не так понял, – со слезами потираю больной

подбородок, стойко выдерживаю его жестокий взгляд, – обещаю хорошо себя вести. Просто… дай мне подготовиться, и… клянусь, сделаю все в лучшем виде.