Вокруг глухо зароптали, и Эштону показалось, что темная стена медленно надвигается на него, смыкаясь кольцом за спиной. Бродяги угрожающе перешептывались, глаза их сверкали неприкрытой ненавистью и жаждой мщения. Быстро уловив этот огонек, Эштон отскочил назад и, подхватив валявшуюся под рукой отломанную ножку, приготовился к обороне.

— Ш-ш-ш! Мистер Уингейт! Сюда!

Эштон быстро оглянулся и увидел Сару, которая с отчаянным выражением лица звала его, испуганно заглядывая в чуть приоткрытую дверь. Швырнув сломанный стул в сторону преследователей, он последовал ее приглашению с похвальной поспешностью и, проскользнув в щель, быстро захлопнул и запер ее за собой на засов. Взявшись за руки, они поспешно пробрались через едва освещенное помещение, спотыкаясь на каждом шагу о ящики с продуктами и бутылками. Наконец Эштон увидел перед собой запертую дверь — по всей видимости, они были где-то в задней части салуна. Эштон налег на нее плечом, чувствуя, как сзади все ближе и отчетливее становится глухой шум и яростные выкрики их преследователей. Наконец дверь уступила силе и широко распахнулась — они выскользнули на свободу. Узкая дорожка, ведущая к дому, утопала в грязи, но его спасительница, к счастью, знала здесь каждый поворот. Отступив в сторону, она наблюдала, как Эштон заваливает дверь, чем попало, чтобы задержать преследователей, а потом, легкая и незаметная, как тень, полетела вперед, увлекая его за собой. Он без колебаний бросился за ней и уже почти завернул за угол, когда дверь вдруг под мощным напором треснула и рухнула с оглушительным грохотом. Ночь огласилась бешеным воем раздосадованной толпы, беглецов немедленно заметили, и погоня возобновилась.

Эштон стиснул тоненькое запястье женщины и увлек ее за собой. Они повернули за угол и бросились бежать по Сильвер-стрит, напрягая все свои силы. Дорога утопала в грязи, и вскоре рваные башмаки Сары промокли насквозь, так что она с трудом отдирала их от земли. Бежать становилось все труднее. Надо было бы вылить грязь из туфель, но расстояние между ними и их преследователями неуклонно сокращалось, так что беглецы даже не могли остановиться. Неподалеку, перегораживая улицу, стоял фургон, и они бросились к нему, всего на несколько секунд опередив погоню. Неминуемая развязка приближалась, и преследователи ликующе завыли, протягивая руки, чтобы схватить задыхавшихся беглецов. Сара и Эштон, сделав над собой нечеловеческое усилие, рванулись вперед, но ноги их подворачивались в раскисшей грязи и они остановились, как вкопанные, когда вдруг из темноты выступили какие-то фигуры и окружили их со всех сторон. Уличный фонарь выхватил из темноты их лица. Сара испуганно взвизгнула и прижалась в поисках защиты к своему спутнику, но тут же отпрянула, услышав его довольный смешок.

— Все в порядке. Это друзья.

— Ты хочешь сказать, они все время были здесь? — уже громче спросила она, так как в эту минуту их преследователи ринулись в драку.

Эштон хмыкнул.

— Я всегда предпочитал планировать все заранее.

Разговор пришлось прекратить — какой-то заросший до бровей субъект схватил его за лацканы пиджака. Эштон отшатнулся, с силой врезав тому кулаком в живот, а потом добавил еще один удар, в челюсть. Голова бродяги с хрустом откинулась назад, но у Эштона не было возможности заниматься им, так он сцепился с новым противником. Тут же в драку ввязался Джадд, причем с таким пылом, что его противники невольно попятились. Чернокожий великан был не только силен и быстр, как хищный зверь, но обладал еще и невероятно длинными руками, которыми и доставал своих врагов прежде, чем они успевали приготовиться, чтобы отразить нападение. Не желая оставаться в стороне, Сара с ловкостью кошки прыгнула на спину одного из их врагов и мигом расцарапала ему лицо. Почувствовав, как ее острые зубы вонзились ему в ухо, негодяй отчаянно завизжал от дикой боли и закрутился волчком, пытаясь стряхнуть взбесившуюся ведьму.

Что ни говори, а даже в такой дикой свалке был какой-то забавный оттенок. Все происходило по колено в грязи. То и дело кто-то из сражающихся, тяжело сопя и работая кулаками, получал ошеломляющий удар и с громким чавканьем погружался в черную жижу и долго копошился на спине, пытаясь встать на ноги. Тьма ночи все сгущалась, скрывая под своим покровом и друзей, и врагов, так что вскоре даже в тусклом свете уличного фонаря было почти невозможно отличить своих от чужих. Валяясь в жидкой грязи, люди перепачкались и, облепленные кусками глины, порой больше напоминали сказочных чудовищ. Кое-кто даже неуверенно окликал противника перед тем, как нанести удар и, узнав своего, резко поворачивался, чтобы встретиться лицом к лицу с настоящим врагом.

Мало-помалу ряды воинства, состоящего из отбросов Нижнего города, постепенно таяло. То один, то другой, получив отменный удар, без памяти валились в грязь или крадучись, ускользали в ночь. Эштон уже начинал надеяться на благополучный исход сражения, как вдруг чей-то ликующий хриплый рев заставил его круто обернуться. Откуда-то из самой глубины сражающихся на него неумолимо надвигалась бешеная четверка бандитов. Похоже, они ни в малейшей степени не пострадали, как будто лишь наблюдали за схваткой. Как бы то ни было, подумал Эштон, он в любую минуту смог бы опознать их хотя бы по одному виду их предводителя. Тот держался впереди, размахивая над головой огромной, увесистой дубинкой. Остальные, тоже зажав в мясистых кулаках по дубине, двигались за ним по пятам.

— Мистер Уингейт, сэр, — хрипло проворчал главарь, издевательски ухмыляясь во весь рот, — ну что, вы готовы встретиться с вашим Создателем?

— А ты? — отозвался глубокий низкий бас откуда-то совсем рядом, и Эштон облегченно вздохнул, мигом узнав голос Джадда. — Чуть-чуть несправедливо, когда четверо против одного, а? Вот двое против четверых, это уже лучше.

Громила не произнес ни слова в ответ, мгновенно навалившись на Эштона. Он все еще не мог прийти в себя от только что пережитого унижения и горел желанием расправиться с дерзким хлыщом, осмелившимся так поступить с ним. Эштон мгновенно отскочил и, когда тот, не удержавшись, качнулся вперед, достал его мощным ударом в голову. Бродяга дико взвыл от невыносимой боли и повернулся, словно вставший на дыбы огромный медведь, поводя налитыми кровью глазами. Эштон нанес еще один удар, теперь уже по руке, в которой была зажата дубинка. Грозное оружие выпало из ослабевших пальцев, но громила был еще достаточно силен. Он шагнул к Эштону и сжал его в медвежьих объятиях так, что у того ребра затрещали. Эштон делал отчаянные усилия, чтобы освободиться, и, наконец, почувствовав, как на мгновение ослабла железная хватка, молниеносно вывернулся и высвободил обе руки. Собрав все свои силы, он нажал костяшками пальцев на ребра противника и был вознагражден отчаянным воплем. Бандит отшатнулся и Эштон заметил, что руки его повисли, как плети. Воспользовавшись этим, Эштон отскочил в сторону и впечатал тяжелый кулак в физиономию бандита. Он с радостью почувствовал, как под его ударом хрустнули кости, и ударил еще раз, в живот, и а потом в подбородок, не давая тому опомниться. И все же громила не желал еще признать свое поражение. Он вытянул вперед свои чудовищно длинные руки, стараясь достать Эштона. Но тот вовремя понял его уловку и, отскочив назад, вложил все свои силы в один единственный удар. Его кулак с отвратительным чавканьем впечатался в кровоточащий рот бандита, голова у того резко мотнулась в сторону и он качнулся назад, с трудом удержавшись на ногах. Трое его сообщников даже не дали ему времени прийти в себя. Подхватив его под руки, они ринулись бежать и кубарем скатились по склону холма. Эштон удивленно обернулся и увидел на черном лице Джадда широкую усмешку. Чернокожий великан, подбоченившись и широко расставив ноги, ухмылялся во весь рот.

— В чем дело? — ошеломленно спросил Эштон.

Негр невозмутимо пожал плечами.

— Держу пари, парни решили, что с них хватит.

— Ты, как всегда, не ограничился просто участием, так ведь? — усмехнулся Эштон.

Джадд довольно захихикал.

— Ну, вы ведь не сказали мне, кто остается на мою долю. Вот и пришлось выкручиваться самому.

Эштон одобрительно хлопнул его по спине.

— Правильно старина, так держать. А я уж позабочусь, чтобы и на твою долю кое-что оставалось.

Джадд кивнул в сторону убегавших.

— Уверены, что стоит их отпускать? Коротышки среди них не было, а вот трехпалого я сразу узнал.

— Черт с ними! Лучше пусть ими займется Харви. А я позабочусь, чтобы он узнал, где их найти. Честно говоря, с меня на сегодня хватит. — Он направился к фургону, в котором сидела Сара, уткнувшись подбородком в колени. В руке ее еще была зажата увесистая дубинка, а поскольку в зловонной жиже у ее ног валялось немало бесчувственных тел, можно было догадаться, что она действовала ею, как заправский боец.

— Со мной это и раньше бывало, — смеясь, пробормотала она. — Больше всего на свете мне хотелось хоть однажды сделать нечто подобное! Особенно когда я думала о том чудовище, который называл себя моим мужем.

Эштон посмотрел ей в лицо, лукаво вздернув брови.

— Ну, мадам, можно только пожалеть беднягу, особенно если он попадался вам под горячую руку!

— Вот еще! — фыркнула она. — Нашли, кого жалеть! Да попадись он мне, с удовольствием разорвала бы его на кусочки, и не только за то, что он сделал со мной, но за все то зло, которое он причинил моей семье! — Женщина заморгала, чтобы стряхнуть непрошеные слезы. Окончательно смутившись, она сунула руку в карман рваной юбки и вытащила не первой свежести носовой платок. Вытерев мокрые щеки, она шмыгнула носом и усилием воли взяла себя в руки. — Прошу прощения, мистер Уингейт. Я вовсе не хотела беспокоить вас. У всех своих проблем хватает.

— Ничего страшного, Сара, — возразил он и участливо спросил: — А что ты собираешься делать теперь? Думаю, для тебя лучше не возвращаться в салун. Это слишком опасно.

— Не знаю, — тихо сказала она. — У меня есть брат, только он вот уже несколько лет, как ушел в плавание. Сказал, куда-то на Восток. Понятия не имею, когда он вернется — в нашей семье он был вроде как паршивой овцой. Когда отец умер, мы надеялись, что он займется семейным делом, но он и слышать об этом не хотел, — Она горько рассмеялась. — Хотите верьте, хотите — нет, мистер Уингейт, но я родилась в достатке. Мой отец нажил большое состояние, он держал несколько магазинов, товары в которые сам же и поставлял — кроме магазинов он занимался еще морской торговлей. Я точно знаю, что он был богат — ведь именно я вела его бухгалтерию. А теперь наша семья впала в нищету. Отец умер, состояние исчезло, а я даже и не знаю, суждено ли нам с братом когда-нибудь встретиться, — Она задумчиво смотрела куда-то, словно горькие мысли унесли ее далеко, а потом тяжело вздохнула. — Иногда мне кажется, что я живу только для того, чтобы увидеть, как мой негодяй муженек получит по заслугам.

Эштон задумчиво поскреб запачканный грязью рукав.

— Если у вас есть кое-какой опыт ведения бухгалтерских счетов, я бы мог предложить вам работу. Скажем, в одном из моих торговых пароходств. Что скажете?

Сара от удивления открыла рот.

— Вы ничем мне не обязаны, мистер Уингейт. То, что я помогла вам выбраться из салуна — не более, чем обычная благодарность. Ведь вы ввязались в это только из-за меня. Поэтому вы не должны считать себя моим должником.

Он поглядел на нее, и при виде смущенного лица женщины губы его растянулись в улыбке.

— Дело в том, что я давно ищу человека, которому мог бы поручить такое дело, как бухгалтерия. Конечно, если вы боитесь, что не справитесь, я найду кого-то еще.

Ее тонкое лицо вдруг озарилось улыбкой и необыкновенно похорошело. На скулах вспыхнул слабый румянец — как если бы вдруг луна проглянула на мгновение из-за затянувших небо туч.

— Я справлюсь, мистер Уингейт. Я уверена, что справлюсь.

— Хорошо, — Тон Эштона говорил о том, что это дело решенное — Думаю, лучше всего, если вы сегодня же вернетесь в Белль Шен вместе с нами. Там вы будете в безопасности. А утром моя жена подберет вам что-нибудь из одежды, — Он улыбнулся. — Знаете, на самом деле она вовсе не сумасшедшая.

Сара печально улыбнулась.

— Знаю, мистер Уингейт.


Было уже поздно, когда Эштон остановился у двери черного хода, чтобы сбросить заляпанные грязью сапоги и немного почиститься. Он уже избавился от обуви и принялся стаскивать с себя пиджак и жилет, когда вдруг замер, как громом пораженный. До его слуха из-за двери долетели сдавленные рыдания. Кто-то горько рыдал на кухне. Эштон почувствовал, как тревожно сжалось сердце и, рванув дверь на себя, в одних носках влетел в дом. Услышав шум его шагов, Уиллабелл резко обернулась и горестно взглянула на него опухшими глазами, прижимая мокрый фартук к губам. Лицо ее было мокро от слез, а по заплаканным лицам и красным глазам Луэллы Мэй и Берты Эштону стало понятно, что они разделяют ее горе. Стоило только Уиллабелл угадать под слипшейся грязью лицо хозяина, как она набрала полную грудь воздуха и заголосила с новой силой.