– Вашего дяди? – переспросила Кейт.

– Да, у нашего дяди Джеффри. Он живет недалеко от Нориджа. Он наш ближайший родственник-мужчина, хотя, по правде сказать, мы не часто видимся. Но мистер Олбансдейл привержен традициям. Думаю, ему будет неловко просить руки Фелисити у моей матери.

– Надеюсь, он сделает предложение и самой Фелисити, – заметила Элоиза. – Как это глупо, что мужчина просит согласия у мужчин – отца или дяди женщины, – прежде чем обратиться к ней самой.

– Что ж, подобные взгляды, – сказал Колин, пряча улыбку за чашкой чаю, – объясняют, почему ты до сих пор не замужем.

Леди Бриджертон одарила сына суровым взглядом и произнесла его имя неодобрительным тоном.

– О, ради Бога, мама, – сказала Элоиза. – Пусть говорит. Меня вполне устраивает участь старой девы. – Она взглянула па Колина с превосходством. – Я предпочитаю оставаться старой девой, чем быть замужем за занудой. Как, – добавила она с широким жестом, – и Пенелопа.

Пенелопа ощутила легкое смущение, сознавая, что она не настолько тверда в своих убеждениях, как ее подруга. В отличие от Элоизы она не отвергла шесть предложений руки и сердца. Собственно, она не отвергла ни одного, поскольку ни одного не получила.

Пенелопа уверяла себя, что это не важно. Все равно она не может принять ничье предложение, поскольку ее сердце принадлежит Колину. Но так ли это на самом деле или она просто пытается утешить себя за полный провал на ярмарке невест?

Если бы ей сделали предложение завтра – кто-нибудь порядочный и достойный, кого она никогда не полюбит, но будет испытывать к нему привязанность и симпатию – сказала бы она «да»?

Возможно.

Эта мысль настроила Пенелопу на грустный лад. Подобное признание означало, что она окончательно распростилась с надеждой завоевать Колина. Выходит, она не настолько предана своим принципам, как полагала, и готова смириться со сколько-нибудь приемлемым мужем, чтобы иметь собственный дом и семью.

В этом не было ничего такого, чего бы не делали сотни девушек каждый год, но почему-то она была уверена, что никогда так не поступит.

– Что-то ты вдруг посерьезнела, – заметил Колин.

Пенелопа вздрогнула, очнувшись от раздумий.

– Я? О нет, нисколько. Просто задумалась.

Колин коротко кивнул, принимая ее объяснение, и потянулся за очередным печеньем.

– А нет ли чего-нибудь более существенного? – поинтересовался он, сморщив нос.

– Если бы я знала, что ты придешь, – сухо отозвалась его мать, – я бы распорядилась подать больше закусок.

Колин поднялся и подошел к сонетке.

– Это не поздно исправить. – Он дернул за шнур колокольчика. – Вы слышали о предположении Пенелопы относительно личности леди Уистлдаун?

– Нет, – ответила леди Бриджертон.

– Очень неглупо, между прочим, – заметил Колин, прервавшись, чтобы попросить горничную принести сандвичи. – Она думает, что это леди Данбери.

– О-о, – протянула Гиацинта явно под впечатлением. – Ужасно умно с твоей стороны, Пенелопа.

Пенелопа склонила голову в знак признательности.

– Такие фокусы как раз в духе леди Данбери, – добавила Гиацинта.

– Заметки в газете или пари? – поинтересовалась Кейт, удерживая Шарлотту за пояс платья, чтобы малышка не забралась куда не следует.

– И то и другое, – сказала Гиацинта.

– Между прочим, – вставила Элоиза, – Пенелопа так ей и сказала. Прямо в лицо.

Гиацинта разинула рот, и Пенелопа поняла, что ее репутация только что сильно выросла в глазах младшей из сестер Бриджертон.

– Хотела бы я это видеть! – воскликнула леди Бриджертон с гордой улыбкой. – Честно говоря, я удивлена, что это не появилось в сегодняшней газете.

– Вряд ли леди Уистлдаун станет комментировать чьи-либо догадки по поводу ее личности, – сказала Пенелопа:

– А почему бы и нет? – возразила Гиацинта. – Это был бы отличный способ направить любопытствующих по ложному следу. Я бы скорее подумала, что это Элоиза. – Она вытянула руку, указывая на сестру драматическим жестом.

– Какая чушь! – возмутилась леди Бриджертон.

– Клянусь, это не я, – усмехнулась Элоиза.

– Но что, если бы я так думала? – настаивала Гиацинта. – И заявила об этом во всеуслышание?

Чего ты никогда не сделаешь, – отрезала ее мать.

– Конечно, – согласилась Гиацинта. – Но чисто теоретически давайте предположим, будто я сказала, что леди Уистлдаун – это Элоиза. Кем она, конечно, не является, – поспешно добавила она, не дожидаясь вмешательства матери.

Леди Бриджертон вскинула руки, безмолвно признавая поражение.

– Разве можно придумать лучший способ заморочить всем головы, – продолжила Гиацинта, – чем высмеять меня в очередной заметке?

– Ну, если бы леди Уистлдаун действительно была Элоизой… – задумчиво произнесла Пенелопа.

– Это не она! – взвилась леди Бриджертон.

Пенелопа не могла не рассмеяться.

– Но если бы это была она…

– Знаете, – сказала Элоиза, – я уже начинаю сожалеть, что это не так.

– Это была бы замечательная шутка над всеми нами, – продолжила Пенелопа. – Правда, в среду тебе не; удалось бы посмеяться над теорией Гиацинты, потому что тогда мы бы все поняли, что это действительно ты.

– Если только это не ты, – хмыкнула Кейт, глядя на Пенелопу. – Вот это был бы дьявольский ход.

– Посмотрим, правильно ли я поняла, – подхватила Элоиза, смеясь. – Итак, если предположить, что Пенелопа – это леди Уистлдаун, то в «Светских новостях» запросто может появиться заметка, где высмеивается теория Гиацинты, будто леди Уистлдаун – это я, потому что, с точки зрения Гиацинты, это была бы исключительно хитрая выдумка.

– Я уже ничего не соображаю, – произнес Колин, ни к кому не обращаясь.

– А что, если леди Уистлдаун – это Колин? – предположила Гиацинта с коварным блеском в глазах.

– Все! Хватит! – воскликнула леди Бриджертон. – Умоляю вас.

К этому моменту все уже так хохотали, что были не в силах продолжить.

– Варианты бесконечны, – выдавила Гиацинта сквозь слезы.

– А может, нам всем следует посмотреть влево, – предложил Колин, вернувшись в свое кресло. – Кто знает, может, это и есть наша таинственная леди Уистлдаун.

Все посмотрели влево, кроме Элоизы, которая смотрела вправо… на Колина.

– Ты пытался мне что-то сказать, – поинтересовалась она с иронической улыбкой, – когда уселся справа от меня?

– Отнюдь, – отозвался он, не глядя на нее, и потянулся к тарелке с печеньем, забыв, что она пустая.

Если кто-нибудь, помимо Пенелопы, и заметил его уклончивость, им не удалось подвергнуть Колина допросу, так как в этот момент прибыли сандвичи, после чего он оказался совершенно недоступен для разговора.

Глава 5

Как стало известно, леди Блэквуд растянула лодыжку, преследуя мальчишку-разносчика сего скромного издания.

Тысяча фунтов, конечно, неплохие деньги, но леди Блэквуд едва ли нуждается в средствах, более того, ситуация становится абсурдной. Наверняка у лондонцев есть более интересные занятия, чем погоня за беззащитными детьми в бесплодных попытках установить личность автора этих строк.

Хотя как сказать.

За десять лет, которые автор посвятил летописанию высшего света, он не заметил никаких признаков того, что его представителям есть чем занять свое время.

«Светские новости от леди Уистлдаун», 14 апреля 1824 года

Спустя два дня Пенелопа обнаружила, что она снова пересекает Беркли-сквер, направляясь на Брутон-стрит, чтобы повидать Элоизу. На этот раз, однако, светило яркое солнце и она не встретила Колина.

Может, оно и к лучшему.

Они с Элоизой еще на прошлой неделе договорились пойти за покупками, но решили встретиться на Брутон-стрит, чтобы отправиться вместе и не брать с собой горничных. Погода выдалась прекрасная, скорее июньская, чем апрельская, и Пенелопе не терпелось пройтись по Оксфорд-стрит.

Но когда она прибыла к Элоизе домой, ее встретил озадаченный дворецкий.

– Мисс Федерингтон, – сказал он, разводя руками, – насколько мне известно, мисс Элоиза отсутствует.

Губы Пенелопы удивленно приоткрылись.

– Куда она могла пойти? Мы еще на прошлой неделе договорились встретиться.

Уикем покачал головой:

– Не знаю. Но она отбыла со своей матерью и мисс Гиацинтой два часа назад.

– Понятно. – Пенелопа задумалась, пытаясь решить, что делать. – В таком случае можно мне подождать? Может, она просто задерживается. Не похоже на Элоизу, чтобы она забыла о встрече.

Дворецкий любезно кивнул и проводил ее наверх в семейную гостиную, пообещав принести закуски и последний номер «Светских новостей», чтобы она коротала время за чтением.

Разумеется, Пенелопа уже прочитала его. Газету доставляли рано утром, и она взяла за правило просматривать ее за завтраком. Не зная, чем заняться, она подошла к окну. Ничего нового: все те же здания, которые она видела сотни раз, даже люди, шагавшие по улицам, казались теми же самыми.

Размышляя над однообразием собственной жизни, она заметила новый предмет, появившийся в комнате: журнал, лежавший раскрытым на столе. Даже на расстоянии было видно, что страницы заполнены не печатным текстом, а строчками, написанными от руки.

Пенелопа придвинулась ближе и заглянула в журнал, не притрагиваясь к страницам. Судя по всему, это был дневник. В середине правой страницы выделялся заголовок, отделенный от остального текста пустыми строками:


22 февраля 1824 года

Тродос, Кипр

Рука Пенелопы взметнулась к губам. Записки Колина! Ведь он только что вернулся с Кипра. Она и подумать не могла, что он ведет дневник.

Пенелопа подняла ногу, чтобы отступить назад, но ее тело отказалось повиноваться. Этого нельзя читать, сказала она себе. Это личный дневник Колина. Она просто обязана отойти.

– Назад, – пробормотала она, взглянув на свою непокорную ногу. – Назад.

Нога не двинулась с места.

Так ли уж страшно, если она заглянет в дневник Колина, не переворачивая страниц? Вряд ли это можно считать вторжением в его личную жизнь. В конце концов, Колин сам оставил его открытым.

Правда, он имел все основания полагать, что никто не наткнется на его дневник, если он отлучится ненадолго. Наверняка он знал, что его сестер и матери нет дома. А гостей обычно провожают в парадную гостиную на первом этаже. Насколько Пенелопа знала, они с Фелиеити были единственными, кого проводили прямо в семейную гостиную. А поскольку Колин не ожидал ее появления (или, что более вероятно, вообще не вспоминал о ней), вряд ли он думал, что подвергает свой дневник опасности, оставив его без присмотра на несколько минут.

И он оставил дневник открытым.

Будь там какие-нибудь секреты, наверняка он проявил бы большую осмотрительность, покидая комнату.

Пенелопа вытянула шею, пытаясь заглянуть в дневник.

Вот досада! Так она ничего не разглядит, кроме заголовка, да и то только потому, что он окружен пустыми строчками. Зато остальное написано так убористо, что практически ничего не видно.

Странно, но Пенелопа не чувствовала бы себя такой виноватой, если бы не этот последний шаг, остававшийся до заветной цели. И не важно, что ей пришлось пересечь полкомнаты, чтобы оказаться там, где она сейчас находилась.

Интересная мысль! Пенелопа задумчиво постучала пальцем по подбородку. Она уже пересекла комнату, а значит, достаточно согрешила на сегодняшний день. Один крохотный шажок – ничто по сравнению с остальным расстоянием.

Она немного продвинулась вперед, решив, что это сойдет за полшага, затем еще чуть-чуть и опустила взгляд, начав читать прямо с середины предложения.


«…в Англии. Песок здесь ослепительно белый и настолько мелкий, что скользит между пальцами босых ног, словно шелк. Вода немыслимо голубая: то аквамариновая с золотистыми бликами солнца, то кобальтовая, когда небо затянуто облаками. И удивительно теплая – как в ванной, подогретой полчаса назад. Волны с тихим шелестом набегают на берег, лаская ступни и взбаламучивая песок, пока не нахлынет следующая волна и не унесет его вместе с пеной.

Нетрудно понять, почему этот берег считается местом рождения Афродиты. Я не мог избавиться от ощущения, что вот-вот увижу ее, поднимающуюся со дна морского на гигантской раковине, как изобразил ее Боттичелли, с длинными волнистыми волосами, струящимися по плечам.

Если на свете рождалась совершенная женщина, то, несомненно, здесь. Я чувствую себя как в раю. И все же…

И все же каждое дуновение теплого ветерка и безоблачное небо напоминают мне, что это не мой дом, что я был рожден; чтобы жить в других краях. Это не умаляет желания – нет, потребности! – путешествовать, видеть, узнавать. Но это же питает неизбывную тоску по росистой лужайке, влажной прохладе тумана и радости от первого погожего денька после недельного ненастья.