Здешнему народу неведома эта радость. Их дни всегда совершенны. Можно ли оценить совершенство, если наблюдаешь его постоянно?


22 февраля 1824 года

Горы Тродос, Кипр

Удивительно, но я замерз. Сейчас февраль, и, как англичанин, я привык к февральским холодам (как, впрочем, и в другие месяцы с буквой «р» в названии), но сейчас я не в Англии. Я на Кипре, в самом сердце Средиземноморья, и всего лишь два дня назад побывал в Пафосе, на юго-западной оконечности острова, где жарко светит солнце, а океан дышит теплом.

Оттуда открывается вид на гору Олимп, покрытую белоснежной шапкой, ослепительно сверкающей в лучах солнца.

Подъем на вершину оказался чреват бесчисленными опасностями, поджидавшими за каждым поворотом. По пути наверх мы встретили…»


Пенелопа издала тихий возглас разочарования, поняв, что страница закончилась на середине предложения. Кого они встретили? Что случилось? И о каких опасностях он пишет?

Она уставилась на дневник, умирая от желания перевернуть страницу и прочитать дальше. Но, начиная читать, она оправдывала себя тем, что не вторгается в личную жизнь Колина. В конце концов, она заглянула только в те страницы, которые он оставил открытыми.

Перевернуть страницу значило бы зайти гораздо дальше.

Пенелопа отдернула руку, потянувшуюся к дневнику. Нет, нельзя. Она не вправе читать его записи. Во всяком случае, помимо того, что уже прочитала.

С другой стороны, эти строки заслуживают того, чтобы их прочитали. Просто преступление, что Колин держит их при себе, и никто не может разделить его впечатления. Они должны быть…

– О Господи, – пробормотала Пенелопа себе под нос и ухватилась за край страницы.

– Что ты делаешь?

Пенелопа круто обернулась.

– Колин!

– А кого ты ожидала? – резко бросил он.

Пенелопа отпрянула. Она никогда не слышала, чтобы он разговаривал таким тоном. Она даже не думала, что он способен на это.

Колин пересек комнату, схватил дневник и захлопнул его.

– Что ты здесь делаешь? – требовательно спросил он.

– Жду Элоизу, – выдавила она, ощутив внезапную сухость во рту.

– В семейной гостиной?

– Уикем всегда проводит меня сюда. Ваша матушка велела ему относиться ко мне как к члену семьи. Я… э-э… он… – Пенелопа сообразила, что заламывает руки, и постаралась овладеть собой. – Это касается и моей сестры, Фелисити. Они с Гиацинтой близкие подруги. Я думала, ты в курсе. Мне очень жаль.

Колин небрежно швырнул переплетенный в кожу дневник в стоившее поблизости кресло и скрестил руки на груди.

– И часто ты читаешь чужую корреспонденцию?

– Конечно, нет. Просто дневник лежал открытым, и… – Пенелопа нервно сглотнула, осознав, сколь ужасно звучит подобное оправдание, как только оно слетело с ее губ. – Это общая комната, – промямлила она, не придумав ничего лучше в свою защиту. – Тебе следовало взять его с собой.

– Туда, где я был, – огрызнулся Колин, все еще продолжая злиться, – не ходят с записными книжками.

Щеки Пенелопы загорелись.

– Я лучше пойду, – сказала она. – Передай, пожалуйста, Элоизе…

– Нет, это я пойду, – рявкнул Колин. – В любом случае я собирался сегодня переезжать. Почему бы мне не сделать это сейчас, раз уж ты обосновалась здесь как дома.

Пенелопа никогда не думала, что слова могут причинять физическую боль, но сейчас она готова была поклясться, что в ее сердце вонзился нож. До сего момента она не понимала, как много для нее значит, что леди Бриджертон открыла для нее свой дом.

И как больно сознавать, что Колину неприятно ее присутствие здесь.

– Почему ты должен все усложнять? Я же извинилась! – взорвалась она, следуя за ним по пятам, когда он пересек комнату, чтобы забрать свои вещи.

– А почему, скажи на милость, я должен все облегчать? – парировал Колин, даже не обернувшись и не замедлив шага.

– Хотя бы потому, что этого требуют элементарные приличия.

Это явно задело его за живое. Он резко обернулся, сверкнув глазами так яростно, что Пенелопа растерянно попятилась. Колин всегда был таким милым, таким добродушным. И никогда не выходил из себя.

До сего момента.

– Элементарные приличия? – загремел он. – Это о них ты думала, когда читала мой дневник? По-твоему, это прилично – читать чужие бумаги?

– Колин, я…

– Лучше помолчи, – бросил он.

– Колин! Ты…

Он принялся собирать свои вещи, повернувшись к ней спиной.

– Твоему поведению нет никаких оправданий.

– Конечно, но…

– Ой! – завопил он вдруг явно от боли.

Пенелопа побледнела и, вымолвив испуганным шепотом его имя, кинулась к Колину.

– Что с тобой? О Боже!

Из раны на его ладони струилась кровь.

Не теряя времени на разговоры, Пенелопа крикнула:

– Осторожно, ковер! – Она схватила со стола лист бумаги и подсунула его под руку Колина, чтобы кровь не капала на бесценный ковер.

– Какая трогательная забота, – вымолвил Колин нетвердым голосом.

– Ну, ты же не собираешься умирать, – резонно заметила Пенелопа, – а ковер…

– Все в порядке, – заверил он ее. – Я пытался пошутить.

Пенелопа взглянула ему в лицо. Вокруг его губ пролегли резкие складки.

– Пожалуй, тебе лучше сесть, – сказала она.

Колин мрачно кивнул и сел в кресло. Пенелопа не выносила вида крови.

– Пожалуй, я тоже сяду, – пробормотала она, опустившись на низенький столик напротив него.

– С тобой все нормально? – спросил он. Она кивнула, поборов легкую дурноту.

– Нужно чем-нибудь перевязать рану, – сказала она, поморщившись при взгляде на бумагу, в которую была завернута рука Колина.

– У меня в кармане платок, – сказал он.

Пенелопа полезла в его нагрудный карман за платком, ощущая тепло его груди и биение его сердца у нее под пальцами, пока вытаскивала белоснежный клочок ткани.

– Больно? – спросила она, перевязывая его ладонь. – Нет, можешь не отвечать. Конечно, больно.

Он ободряюще улыбнулся:

– Не очень. Не волнуйся.

– Думаю, можно будет обойтись без шва, – сказала Пенелопа.

– Ты разбираешься в ранах?

Она покачала головой:

– Нет. Просто не такая уж она ужасная. Не считая, конечно, крови.

– Зато ощущения ужасные, – пошутил Колин.

– Мне очень жаль, – сказала Пенелопа, туго замотав рану, чтобы остановить кровотечение. – Это я во всем виновата.

– В том, что я располосовал себе ладонь?

– Если бы ты не разозлился на меня…

Колин покачал головой и ненадолго прикрыл глаза.

– Не говори чепухи. Если бы я не разозлился на тебя, то мог бы разозлиться на кого-нибудь другого.

– Но при этом у тебя под рукой не оказался бы нож для вскрытия почты, – закончила Пенелопа, глядя на него из-под полуопущенных ресниц.

Колин улыбнулся. В его глазах мелькнула ирония с легкой примесью восхищения. И что-то еще, чего она никак не ожидала увидеть: неуверенность, даже беззащитность. Он не имеет понятия, вдруг осознала Пенелопа, насколько хорошо пишет. И потому смутился, когда обнаружил, что она прочитала его записки.

– Колин, – сказала она, подавшись к нему. – Ты должен знать…

Она осеклась, услышав звуки шагов в коридоре.

– Должно быть, это Уикем, – сказала она, бросив взгляд на дверь. – Он, видимо, принес закуски. Ты можешь придержать руку?

Колин кивнул.

– Я не хочу, чтобы он знал, что я поранился. Он расскажет маме, и она замучит меня своими заботами.

– Ладно. – Пенелопа встала и протянула ему его дневник. – Возьми это и сделай вид, что читаешь.

Едва Колин успел открыть дневник, спрятав под ним раненую руку, как дверь отворилась и появился дворецкий с большим подносом в руках.

– Уикем! – воскликнула Пенелопа, вскочив на ноги и повернувшись к нему с таким видом, словно не догадывалась о его приближении. – Вы, как всегда, принесли намного больше, чем я способна съесть. К счастью, мистер Бриджертон может составить мне компанию. Уверена, с его помощью я смогу отдать должное вашему угощению.

Уикем кивнул и снял крышки с блюд, представив их взору холодные закуски: нарезанное мясо, сыр, фрукты – и большой графин с лимонадом.

Пенелопа иронически улыбнулась.

– Надеюсь, вы не думали, что я в состоянии все это съесть.

– Скоро подойдут леди Бриджертон с дочерьми. Я осмелился предположить, что они тоже проголодались.

– Вряд ли им что-нибудь достанется после того, как я удовлетворю свой аппетит, – радостно сообщил Колин.

Уикем слегка наклонился в его сторону:

– Прикажете наполнить вашу тарелку?

– Нет, нет. – Колин сделал отрицательный жест здоровой рукой. – Я займусь этим сам… э-э… как только дочитаю главу.

– Дайте мне знать, если вам понадобится что-нибудь еще, – сказал дворецкий и удалился.

– Проклятие, – простонал Колин, как только шаги Уикема затихли в коридоре. – Я хотел сказать – больно.

Пенелопа взяла салфетку с подноса.

– Давай заменим твой платок. – Она размотала его руку, стараясь смотреть на ткань, а не на рану, хотя по какой-то причине вид крови уже не так беспокоил ее. – Боюсь, твой платок безнадежно испорчен.

Колин только закрыл глаза и покачал головой. Видимо, у Пенелопы хватило ума понять, что это означает: «Мне все равно». И она оказалась достаточно деликатна, чтобы не развивать эту тему. Нет ничего хуже женщины, способной до бесконечности болтать об одном и том же.

Ему всегда нравилась Пенелопа, но как получилось, что до недавнего времени он не замечал, насколько она умна? Конечно, спроси его кто-нибудь, он наверняка бы ответил, что она неглупая девушка, но у него никогда не было времени задуматься об этом.

Зато теперь ему стало совершенно очевидно, что она на редкость умна. И, как однажды сказала его сестра, на редкость начитанна.

И возможно, весьма разборчива в своих литературных пристрастиях.

– Кажется, кровотечение уменьшилось, – заметила Пенелопа, перевязав его руку свежей салфеткой. – Собственно, я уверена в этом, так как меня больше не мутит при взгляде на рану.

Жаль, что она прочитала его дневник, но раз уж так случилось…

– Э-э, Пенелопа, – начал Колин, поражаясь своему неуверенному тону.

Она посмотрела вопрошающе:

– Я слишком туго затянула повязку?

В глазах Колина засветилось удивление. Странно, как он мог не замечать, какие огромные у нее глаза. Конечно, он знал, что они карие… Хотя если быть до конца честным, еще сегодня утром он затруднился бы ответить, какого цвета глаза у Пенелопы Федерингтон.

Но почему-то теперь он был уверен, что больше никогда этого не забудет.

Она ослабила повязку.

– Так лучше?

Колин кивнул:

– Спасибо. Не хотелось бы обременять тебя, но, учитывая, что пострадала моя правая рука…

– Это самое меньшее, что я могу сделать, после того как… – Она отвела взгляд, и он понял, что она собирается в очередной раз извиниться…

– Пенелопа, – снова начал он.

– Нет, подожди! – воскликнула Пенелопа. В ее темных глазах сверкнула… неужели страсть? Если да, то определенно не того сорта, к которому он привык. Существуют и другие страсти. К образованию, например, к литературе…

– Выслушай меня, – настойчиво произнесла она. – Я понимаю, что поступила непростительно, заглянув в твой дневник. Просто мне было скучно… я не знала, чем себя занять, и когда увидела твой дневник, меня охватило любопытство.

Колин открыл рот, намереваясь прервать ее: мол, что сделано, то сделано, но слова так и сыпались у нее изо рта, и он невольно заинтересовался.

– Мне надо было отойти, как только я сообразила, что это твой дневник, – продолжила Пенелопа, – но, прочитав первую фразу, я не могла оторваться! Колин, это замечательно! У меня такое чувство, словно я побывала там сама, прошлась по теплому песку и окунула ноги в прибой. Ты так образно все описал. Каждый знает, какой бывает вода в ванной через полчаса, после того как ее наполнили.

В течение нескольких секунд Колин просто смотрел на нее. Он никогда не видел Пенелопу такой оживленной, это было непривычно и вместе с тем… очень приятно. В особенности все это волнение по поводу его дневника…

– Так тебе… понравилось? – спросил он наконец.

– Понравилось? Да я в восторге! Я…

– Ох!

Волнуясь, она слишком сильно сжала его раненую руку.

– Ой, прости, – поспешно сказала Пенелопа, ослабив хватку. – Колин, мне просто необходимо знать, что произошло дальше. Я не вынесу, если ты оставишь меня в неведении.

– Да ничего особенного, – скромно отозвался он. – Отрывок, который ты прочитала, не слишком волнующий.

– Да, скорее он носит описательный характер, – согласилась Пенелопа, – но это очень яркое и увлекательное описание. Я словно увидела все собственными глазами. Правда, там не было… о Господи, как же это объяснить?