Джулия Куинн - Где властвует любовь

Элоиза усмехнулась:

– Должен же кто-то любить такую старую деву, как я. Видимо, после тридцати нам придется поселиться вместе и коротать свой век в компании друг друга.

Пенелопа ухватилась за идею, как утопающий за соломинку.

– По-твоему, это возможно? – воскликнула она. Затем, понизив голос и оглядевшись по сторонам, добавила: – Моя мать начала говорить о своей старости с пугающей частотой.

– Что в этом пугающего?

– То, что во всех ее видениях присутствую я в качестве компаньонки и прислуги.

– О Господи!

– Я бы употребила более сильное выражение.

– Пенелопа! – одернула ее Элоиза, улыбаясь.

– Я люблю свою мать.

– Знаю, – примирительно сказала Элоиза.

– Но я действительно люблю ее.

Уголок рта Элоизы лукаво приподнялся. – Я в этом не сомневаюсь.

– Просто…

Элоиза подняла руку.

– Не оправдывайся. Я тебя прекраснавонимаю… О! Добрый день, миссис Федерингтон!

– Элоиза! – воскликнула Порция, появившись в холле. – Я не знала, что ты здесь.

– Проскользнула, как всегда, – отозвалась Элоиза. – Со свойственным мне нахальством.

Порция одарила ее снисходительной улыбкой.

– Я слышала, твой брат вернулся.

– Да, мы все ужасно рады.

– Особенно твоя матушка, надо полагать.

– О да. Она вне: себя от счастья. Думаю, она уже занялась составлением списка.

Порция обратилась в слух, уловив намек на нечто, о чем можно будет всласть посплетничать.

– Какой список?

– О, такой же, как те, что она составляла для всех своих детей, достигших брачного возраста. Список будущих супругов и тому подобного.

– Хотела бы я знать, – сухо заметила Порция, – что означает «тому подобного».

– Иногда она включает в список парочку-другую лиц, совершенно неподходящих, чтобы подчеркнуть на их фоне достоинства реальных претендентов.

Порция рассмеялась:

– Возможно, она включит в список тебя, Пенелопа.

Ни Пенелопа, ни Элоиза не разделили ее веселья, но такие мелочи никогда не интересовали миссис Федерингтон.

– Пожалуй, я пойду, – сказала Элоиза, кашлянув, чтобы сгладить неловкость. – Колин обещал прийти к чаю. Мама хочет, чтобы присутствовала вся семья.

– И вы все уместитесь? – поинтересовалась Пенелопа. Дом леди Бриджертон имел солидные размеры, но ее семейство, с детьми, их супругами и внуками, насчитывало более двадцати человек. Внушительный выводок, что ни говори.

– Мы соберемся в Бриджертон-Хаусе, – объяснила Элоиза.

Ее мать переехала из лондонской резиденции Бриджертонов после женитьбы старшего сына. Энтони, ставший виконтом в восемнадцать лет, уверял ее, что в этом нет никакой необходимости, но она настояла на том, что его жена должна чувствовать себя хозяйкой в собственном доме. В результате Энтони и Кейт с тремя детьми остались в Бриджертон-Хаусе, а сама леди Бриджертон: Вайолет, с тремя ее младшими детьми, еще не вступившими в брак (не считая Колина, который имел собственные апартаменты), поселилась неподалеку от них, на Брутон-стрит.

– Желаю вам хорошо провести время, – сказала Порция. – Пойду поищу Фелисити. Мы опаздываем к модистке.

Элоиза проводила глазами миссис Федерингтон, скрывшуюся на лестнице.

– Похоже, твоя сестра проводит много времени у модистки.

Пенелопа пожала плечами.

– Фелисити бесят эти бесконечные примерки, но мама не перестает надеяться, что она сделает блестящую партию. Боюсь, она убеждена, что Фелисити выскочит за герцога, если одеть ее надлежащим образом.

– Разве она практически не обручена с мистером Олбансдейлом?

– Думаю, он сделает предложение на следующей неделе. Но пока этого не произошло, мама готова рассматривать другие варианты. – Пенелопа закатила глаза. – Тебе лучше предупредить брата, чтобы держался подальше.

– Грегори? – недоверчиво спросила Элоиза. – Да он еще не вышел из студенческого возраста.

– Колина.

– Колина? – Элоиза расхохоталась. – Невероятно.

– Именно это я ей и сказала, но ты же знаешь, какой она бывает, если вобьет, себе что-нибудь в голову.

Элоиза хмыкнула:

– Такой же, как я, полагаю.

– У нее хватка, как у бульдога.

– Очень полезное качество, – заметила Элоиза, – в некоторых ситуациях.

– Вот именно, – согласилась Пенелопа с иронической улыбкой, – а в некоторых – сущий кошмар.

Элоиза рассмеялась:

– Приободрись, подружка. По крайней мере, она позволила тебе избавиться от всех этих желтых платьев.

Пенелопа взглянула на свое утреннее платье голубого цвета.

– Она перестала выбирать мне одежду, когда окончательно поняла, что я, по общему убеждению, перешла в категорию старых дев. С ее точки зрения, девушка, не имеющая брачных перспектив, не стоит того, чтобы тратить на нее время и усилия. Уже целый год, как она не сопровождает меня к модистке. Какое блаженство!

Элоиза улыбнулась, глядя на подругу, чей цвет лица приобретал прелестный сливочно-персиковый оттенок, когда она надевала одежду холодных тонов.

– Все сразу поняли, что тебе позволили одеваться, самой. Даже леди Уистлдаун отметила этот факт.

– Я спрятала ту заметку от мамы, – призналась Пенелопа. – Не хотела ранить ее чувства.

– Очень великодушно с твоей стороны, Пенелопа.

– Я вообще очень великодушная.

– Мне всегда казалось, – фыркнула Элоиза, – что великодушные люди не хвастаются своим великодушием.

Пенелопа притворно нахмурилась и подтолкнула Элоизу к двери.

– Разве тебе не пора домой?

– Уже ухожу! Пока! – Она махнула рукой и выскользнула наружу.

А все-таки приятно, решил Колин Бриджертон, сделав глоток отличного виски, вернуться в Англию. Он сидел развалившись на диване возле окна.

Странно, но возвращение домой всегда доставляло ему ничуть не меньшее удовольствие, чем отъезд. Через несколько месяцев – максимум шесть – его опять потянет в дорогу, но пока апрель в Англии обещал быть великолепным.

– Неплохо, да?

Колин поднял глаза. Его брат Энтони, расположившийся напротив в массивном кресле красного дерева, качнул своим бокалом с виски.

Колин кивнул.

– Я даже не понимал, как мне его не хватает, пока не вернулся. Узо[1] имеет свои достоинства, но это, – он приподнял свой бокал, – божественный напиток.

Энтони иронически улыбнулся:

– И долго ты намерен пробыть дома на этот раз?

Колин встал и подошел к окну, сделав вид, что смотрит наружу. Его старший брат не скрывал своего недовольства страстью Колина к странствиям. По правде говоря, Колин его отлично понимал. Порой он не имел возможности отправить письма домой, и его родным приходилось месяцами ждать от него весточки. Но хотя он не желал бы оказаться на их месте – они месяцами не знали, жив он или мертв, постоянно ожидая стука почтальона в дверь, – этого было недостаточно, чтобы удержать его в Англии.

Время от времени ему было просто необходимо уехать. Никакого другого объяснения своей склонности к бродяжничеству Колин не мог придумать.

Уехать от высшего света, для которого он был не более чем очаровательным повесой, из Англии, где младшим сыновьям полагалось идти в армию или принимать сан, что не соответствовало его темпераменту, даже от родных, которые искренне любили его, но не имели понятия, что в глубине души ему хочется заняться чем-нибудь полезным.

Его брат Энтони был виконтом, что накладывало на него множество обязанностей. Он управлял поместьем, вел семейные, финансовые дела, заботился о благополучии многочисленных арендаторов и слуг. Бенедикт, который был старше Колина на четыре года, приобрел известность как художник. Начав как рисовальщик, он, поощряемый своей женой, перешел на масляную живопись. Один из его, пейзажей висел теперь в Национальной галерее.

Энтони навсегда останется на семейном генеалогическом древе, как седьмой виконт Бриджертон. Бенедикт обеспечит себе если не бессмертие, то долгую память своими картинами.

А он, Колин? Что он может предъявить, ломимо управления небольшим поместьем, выделенным ему семьей и посещения, светских балов? Ему не слишком нравилась такая жизнь, хотелось чего-то большего.

Хотелось иметь какую-то серьезную цель в жизни. Что-то вроде миссии…

Хотелось, покинув этот мир, оставить какой-нибудь иной след, кроме как быть упомянутым в «Светских новостях от леди Уистлдаун».

Колин вздохнул. Неудивительно, что он проводит большую часть времени в путешествиях.

– Колин? – окликнул его брат.

Колин обернулся. Занятый своими мыслями, он совершенно забыл о вопросе, заданном ему Энтони.

– Ах да. Сколько я здесь пробуду? – Колин немного поразмышлял. – До конца сезона как минимум.

Энтони ничего не сказал, но нельзя было не заметать удовлетворения, отразившегося на его лице.

– Должен же кто-то, – добавил Колин со своей известной усмешкой, – баловать твоих детей. Мне кажется, у Шарлотты маловато кукол.

– Всего полсотни, – невозмутимо согласился. Энтони. – Бедным ребенком чудовищно пренебрегают.

– Ее день рождения, в конце месяца, не так ли? Думаю, я успею восполнить этот пробел.

– Кстати, о днях рождения, – сказал Энтони. – Надеюсь, ты не забыл, что до маминого осталось чуть больше недели.

– А почему, по-твоему, я так поспешил вернуться?

Энтони вопросительно взглянул на него, и у Колина возникло ощущение, что тот пытается решить, действительно ли это было причиной его возвращения, или же случилось удачное совпадение.

– Мы устраиваем прием в ее честь, – сказал Энтони.

– И она не возражает? – Колин по опыту знал, что после определенного возраста женщины не любят отмечать свои дни рождения. И хотя его мать была по-прежнему весьма привлекательна, она, вне всякого сомнения, достигла этого возраста.

– Пришлось прибегнуть к шантажу, – признался Энтони. – Либо она соглашается на прием, либо мы сообщаем всем ее истинный возраст.

Колин поперхнулся виски.

– Хотел бы я посмотреть на это.

Энтони улыбнулся с нескрываемым удовлетворением.

– Это был блестящий ход с моей стороны.

Колин допил виски.

– Как ты думаешь, есть надежда, что она не попытается воспользоваться этим приемом, чтобы найти мне жену?

– Очень слабая.

– Так я и думал.

Энтони откинулся назад в кресле.

– Тебе уже тридцать три, Колин…

Колин недоверчиво уставился на него.

– Ради Бога, Энтони, хоть ты не начинай.

– У меня и в мыслях нет давить на тебя. Я всего лишь предлагаю тебе смотреть жизни в глаза. Никто не требует, чтобы ты непременно женился, но ничего страшного не случится, если ты хотя бы рассмотришь подобную возможность.

Колин бросил взгляд на дверь, подумывая об уходе.

– Уверяю тебя, я не испытываю отвращения к браку.

– Я этого и не думаю, – сказал Энтони.

– Но не вижу особых причин спешить.

– Ну, спешить никогда не следует, – заметил Энтони, – за редким исключением. Просто порадуй маму, хорошо?

Колин не отдавал себе отчета, что все еще держит пустой бокал, пока тот не выскользнул у него из пальцев, глухо стукнувшись о ковер.

– Милостивый Боже, – прошептал он, – она больна?

– Нет! – воскликнул Энтони, невольно повысив голос. – Уверен, она еще переживет нас всех.

– Тогда к чему весь этот разговор?

Энтони вздохнул.

– Я всего лишь хочу видеть тебя счастливым.

– Я счастлив, – заявил Колин.

– Правда?

– Проклятие, я счастливейший человек в Лондоне. Если не веришь, почитай леди Уистлдаун. Уж она-то знает.

Колин взглянул на газету, лежавшую на письменном столе.

– Ну, может, не в этом номере, но в прошлом году меня чаще называли «обаятельным», чем леди Данбери «бесцеремонной», а это что-то значит.

– «Обаятельный» не значит «счастливый», – мягко возразил Энтони.

– Неужели нам больше нечего обсудить? – проворчал Колин, подходя к двери.

– Будь ты и вправду счастлив, – настаивал Энтони, – не уезжал бы так часто.

Колин медлил, взявшись за дверную ручку.

– Энтони, мне нравится путешествовать.

– Постоянно?

– Иначе я бы этого не делал.

– Это самый уклончивый ответ из всех, что мне приходилось слышать.

– А это, – Колин одарил брата коварной улыбкой, – самый уклончивый поступок.

– Колин!

Но тот уже вышел из комнаты.

В свете всегда было модно жаловаться на скуку, но в этом году завсегдатаи вечеринок довели это искусство до совершенства. В наши дни невозможно сделать и шага на очередном светском приеме, чтобы не услышать фразы типа «ужасная тоска» или «безумная скука». Как стало известно автору этих строк, Крессида Тумбли недавно заявила, что она может скончаться от скуки, если ей придется посетить еще один музыкальный вечер.