– Могут, – согласился он, – но это будет их проблема, а не наша.

– О, Колин, – вздохнула она. – Я обожаю тебя. И это так прекрасно.

Он усмехнулся:

– Знаю.

– Нет, правда. Конечно, я любила тебя и раньше, но это совсем не то, что я чувствую сейчас.

– Отлично, – сказал Колин с собственническим блеском в глазах, – мне это нравится. А теперь пойдем.

– Куда?

– Сюда, – сказал он, распахнув дверь.

К изумлению Пенелопы, они оказались на небольшом балкончике, выходившем в бальный зал.

– О Боже, – ахнула она, пытаясь затащить его назад, в темноту комнаты, пока никто не обратил на них внимания.

Колин осуждающе цокнул языком.

– Смелее, любовь моя.

– А мы не могли бы сообщить это через газету? – отчаянно прошептала она. – Или просто рассказать кому-нибудь и дать слухам распространиться?

– Нет ничего лучше впечатляющего жеста, чтобы добиться нужного эффекта.

Пенелопа судорожно сглотнула. Да уж, трудно представить себе более впечатляющий жест.

– Я не очень-то умею быть в центре внимания, – сказала она, пытаясь вспомнить, как дышать в нормальном ритме.

Колин сжал ее руку.

– Зато я умею. Не волнуйся. – Он прошелся взглядом по толпе внизу, пока не встретился глазами с хозяином дома, герцогом Гастингсом, приходившимся ему шурином. По кивку Колина герцог двинулся к помосту для оркестра.

– Саймон знает? – ахнула Пенелопа.

– Я рассказал ему, когда приехал, – рассеянно отозвался Колин. – Откуда, по-твоему, я узнал, как добраться до комнаты с балконом?

И тут произошла удивительная вещь. Словно ниоткуда появился целый отряд лакеев и принялся раздавать гостям высокие бокалы с шампанским.

– А вот наши, – одобрительно заметил Колин, взяв два бокала, стоявшие на столике в углу. – В точности как я просил.

Пенелопа молча приняла свой бокал, все еще не в состоянии воспринять действо, которое происходило.

– Немного выдохлось, – произнес Колин заговорщическим шепотом, явно стараясь ее приободрить. – Но я не мог придумать ничего лучше, учитывая все обстоятельства.

Пенелопа в ужасе вцепилась в его руку, беспомощно наблюдая, как Саймон остановил музыку и предложил собравшимся обратить внимание на его брата и сестру, стоявших на балконе.

Брата и сестру, с изумлением отметила Пенелопа. Кто бы мог подумать, что наступит день, когда герцог назовет ее своей сестрой. И все благодаря Бриджертонам с их способностью обзаводиться родственными связями.

– Леди и джентльмены, – начал Колин. Его звучный уверенный голос разнесся по всему залу. – Я хотел провозгласить тост за самую удивительную женщину в мире.

По толпе пронесся ропот, и Пенелопа замерла под устремленными на нее взглядами.

– Учитывая, что я молодожен, – продолжил Колин, одарив аудиторию своей неотразимой улыбкой, – надеюсь, вы снисходительно извините мой восторженный тон, свойственный влюбленным.

Толпа откликнулась дружелюбным смехом.

– Мне известно, что многие из вас удивились, когда я попросил Пенелопу Федерингтон стать моей женой. Признаться, я и сам был удивлен.

Раздалось несколько недобрых смешков, но Пенелопа не дрогнула, уверенная, что Колин знает, что говорит.

– Но не тем, что я влюбился в нее, – веско произнес он, окинув толпу вызывающим взглядом, – а тем, что для этого понадобилось так много времени. Видите ли, за долгие годы знакомства, – продолжил он, смягчив голос, – я так и не удосужился заглянуть в ее душу. И чуть было не проглядел красивую, блестящую и остроумную женщину, которой она стала.

Пенелопа чувствовала, что по ее лицу текут слезы, но была не в силах пошевелиться. Она едва могла дышать. Вместо того чтобы, как она ожидала, просто раскрыть ее тайну, Колин преподносил ей невероятный дар – публичное объяснение в любви.

– И потому, – сказал Колин, – в присутствии всех вас как свидетелей я хотел бы сказать… Пенелопа, – он повернулся к ней и взял ее свободную руку в свою, – я люблю тебя. Я восхищаюсь тобой. Я преклоняюсь перед землей, по который ты ступаешь. – Он повернулся к толпе и поднял свой бокал: – За мою жену!

– За жену! – откликнулись все хором, захваченные волшебством момента.

Колин осушил свой бокал, и Пенелопа тоже, хотя и не переставала гадать, когда же он собирается сообщить всем истинную причину этого монолога.

– Давай сюда свой бокал, дорогая, – сказал он, взяв бокал из ее пальцев и поставив его на столик.

– Но…

– Ты постоянно меня перебиваешь, – с укором произнес Колин, прежде чем схватить ее в объятия и страстно поцеловать на глазах у всего зала.

– Колин, – ахнула она, когда он позволил ей перевести дыхание.

Он плотоядно ухмыльнулся, а зрители разразились бурными аплодисментами.

– И последнее! – крикнул он толпе.

Все уставились на него, ловя каждое слово.

– Я намерен сегодня уйти пораньше. Собственно говоря, прямо сейчас. – Колин усмехнулся, бросив пылкий взгляд на Пенелопу. – Думаю, вы меня поймете.

Мужчины встретили это сообщение одобрительными выкриками, а Пенелопа стала пунцовой.

– Но прежде чем уйти, я хочу сообщить вам еще одну вещь. Один пустячок на тот случай, если вы не поверили мне, когда я назвал свою жену самой остроумной и самой очаровательной женщиной в Лондоне.

– Нет!!! – раздался откуда-то сзади голос Крессиды.

Но даже Крессида не могла пробиться через толпу, и ее вопль отчаяния остался неуслышанным.

– Вы все знали мою жену как Пенелопу Федерингтон, – продолжил Колин. – Но оказывается, у нее было еще одно девичье имя, о котором никто не подозревал. Даже у меня не хватило ума догадаться, пока она не рассказала мне сама… – он выдержал паузу, ожидая, пока все затихнут, – что она также блестящая, остроумная и непревзойденная… – в голосе Колина слились гордость и любовь, – леди Уистлдаун!

На мгновение в зале повисла тишина. Казалось, никто не осмеливается даже дышать.

А затем раздались аплодисменты. Медленные и методичные, но такие сильные и решительные, что все повернулись, чтобы посмотреть, кто это посмел нарушить потрясенное молчание.

Это была леди Данбери.

Сунув кому-то свою трость, она высоко подняла руки и громко хлопала, излучая гордость и восхищение.

А затем кто-то еще начал хлопать. Пенелопа резко повернула голову, чтобы посмотреть, кто это…

Энтони Бриджертон.

Вслед за ним захлопал Саймон Бассет, герцог Гастингс.

Его поддержали женщины из семейства Бриджертон, а затем женщины из семьи Федерингтон и другие гости, пока весь зал не присоединился к аплодисментам.

Пенелопа не могла в это поверить.

Завтра они вспомнят, что она дурачила их много лет, и, возможно, будут злиться и испытывать досаду, но сегодня…

Сегодня все, что они могут, это аплодировать ей, выражая свое восхищение.

Для женщины, вынужденной раскрыть свою тайную деятельность, это предел мечтаний.

Ну, почти предел.

Ибо тот, о ком она по-настоящему мечтала, стоял рядом с ней, обвив рукой ее талию. И когда она взглянула на него. Колин улыбнулся ей с такой любовью, что у нее перехватило дыхание.

– Примите мои поздравления, леди Уистлдаун, – промолвил он.

– Я предпочитаю миссис Бриджертон, – сказала она.

Он усмехнулся:

– Отличный выбор.

– Мы можем уйти? – спросила она.

– Прямо сейчас?

Пенелопа кивнула.

– Конечно, – с энтузиазмом откликнулся он. И никто не видел их несколько дней.

Эпилог

Бедфорд-сквер, Блумсбери

Лондон, 1825 год

– Вот она!

Пенелопа подняла голову от бумаг, разложенных на ее письменном столе. В дверях ее маленького кабинета стоял Колин, держа в руке книгу и переминаясь с ноги на ногу, как школьник.

– Твоя книга! – воскликнула она, вскочив на ноги со всей скоростью, на какую было способно ее располневшее тело. – О, Колин, дай посмотреть. Ну давай же скорее. Я сгораю от нетерпения!

Он протянул ей книгу, не в силах сдержать улыбку.

– О, – почтительно произнесла Пенелопа, держа в руках переплетенный в кожу томик. – Боже мой. – Она поднесла его к лицу и глубоко вдохнула. – Новые книги чудесно пахнут, ты не находишь?

– Лучше взгляни на это, – нетерпеливо сказал Колин, указывая на свое имя, красовавшееся на обложке.

Пенелопа просияла.

– Великолепно. И очень элегантно. – Она прошлась пальцем по названию, читая вслух: – «Англичанин в Италии. Колин Бриджертон».

У Колина был такой вид, словно он вот-вот лопнет от гордости.

– Неплохо выглядит, да?

– Не неплохо, а безупречно! Когда выйдет «Англичанин на Кипре»?

– Издатель говорит, через шесть месяцев. Потом они хотят выпустить «Англичанина в Шотландии».

– О, Колин, я так горжусь тобой.

Он привлек ее в свои объятия, положив подбородок ей на макушку.

– Без тебя у меня ничего бы не вышло.

– Чепуха, – возразила она.

– Молчи и соглашайся, когда тебя хвалят.

– Хорошо. – Пенелопа улыбнулась, хотя он не мог видеть ее лицо. – Ты никогда бы не смог напечататься без такого талантливого редактора.

– Я с тобой полностью согласен, – мягко отозвался Колин и чмокнул ее в макушку, прежде чем выпустить из объятий. – Тебе не следует так долго находиться на ногах.

– Я прекрасно себя чувствую, – заверила его Пенелопа, однако села. Колин трясся над ней с первого же мгновения, как она сообщила о своей беременности, а теперь, когда до срока оставался лишь месяц, он стал просто невыносим.

– Что это за бумаги? – спросил он, бросив взгляд на ее наброски.

– Бумаги? Да так, – Она начала складывать их в стопку. – Небольшой проект, над которым я работаю.

– Вот как? – Он уселся напротив. – И что же это?

– Это… ну… собственно…

– Что это, Пенелопа? – повторил Колин, забавляясь ее смущением.

– Мне было нечего делать, после того как я закончила редактировать твои дневники, – объяснила она, – и я обнаружила, что мне не хватает литературных занятий. Колин улыбнулся, подавшись вперед.

– И какое же занятие ты себе нашла?

Пенелопа покраснела, сама не зная почему.

– Я пишу роман.

– Роман? Но это же замечательно, Пенелопа!

– Ты так считаешь?

– Конечно. Как он называется?

– Ну, я только недавно приступила, – сказала она. – Еще многое нужно сделать, но думаю, если мой замысел не слишком изменится, я назову его «На задворках светского общества». Это роман о девушке, не пользующейся успехом в высшем свете.

Его глаза потеплели и затуманились.

– Вот как?

– Сюжет немного автобиографический, – призналась Пенелопа.

– Немного? – подначил Колин.

– Совсем чуть-чуть.

– Но со счастливым концом?

– О да, – пылко откликнулась она. – Обязательно.

– Обязательно?

Пенелопа потянулась через стол и накрыла его руку своей ладонью.

– Счастливые концы – это моя слабость, – прошептала она. – Я просто не умею писать иначе.