— Если кто-то недостаточно усерден на службе у принца, ему придется либо изменить свое поведение, либо подвергнуться суровому наказанию, — объявил Ричард. — Если кто-нибудь забудет платить солдатам, выложит денежки из собственного кармана. А если кому взбредет в голову мне, как командующему, или принцу, которому я служу, хоть в чем-то малом не подчиниться — тот жизнью за это заплатит.

Я слышала все это собственными ушами, когда он выступал в последний день сентября перед огромной толпой, собравшейся на рыночной площади в Лонстоне. Солдаты так откликнулись на эти слова, что только громовое эхо прокатилось, отразившись от стен домов. Однако на лицах горожан не мелькнуло даже улыбки.

Ночью в Веррингтоне я предупредила его:

— Ты не забывай, что жители Корнуолла ценят свободу и независимость больше, чем кто-либо.

— Я помню одно, — отвечал он с тонкой и злой усмешкой, которую я знала так хорошо, — корнуэльцы — трусы, и любят свой покой больше, чем короля.

Однако с приближением осени мне стало казаться, что к концу года у нас не будет ни свободы, ни покоя.

В октябре сначала Чард, Кредитон, Лайм, а потом и Тивертон пали под натиском Форфакса, а лорд Горинг даже пальцем не пошевелил, чтобы его остановить. Многие солдаты Горинга дезертировали и толпами переходили к Ричарду, потому что больше доверяли ему как командующему. Конечно, тут же возникла зависть, пошли взаимные обвинения. Походило на то, что с Горингом Ричард рассорился точно так же, как с Джоном Беркли три месяца назад. А тут еще постоянные придирки со стороны совета принца. Дня не проходило без того, чтобы Эдвард Гайд, главный казначей, не вмешивался каким-нибудь образом в дела Ричарда.

— Я не знаю, как буду воевать против Фэрфакса, когда придет время, если мне и сейчас не дают заниматься своим делом, мешают набирать рекрутов и обучать солдат? Мой штаб каждый день заваливают бумагами, которые строчит этот адвокатишка, никогда в жизни не нюхавший пороха! — бушевал Ричард.

Деньги иссякли, и моему генералу приходилось мучительно думать, как подготовить армию к зиме.

Обувь и носки на солдатах были совсем изношены, но заменить их было нечем. Однако хуже всего было то, что не хватало оружия и боеприпасов. Еще в начале осени, при взятии Бристоля, основные оружейные склады западной армии были захвачены мятежниками. Все, что осталось Ричарду, — это небольшие провиантские склады в Бодмине и Труро.

Внезапно, без предупреждения, лорд Горинг бросил свои войска и уехал во Францию, сказав на прощание, что здоровье его пошатнулось, и он не в состоянии нести груз столь тяжелой ответственности.

— Крысы одна за другой покидают тонущий корабль, — прокомментировал эту новость Ричард.

Горинг забрал с собой лучших своих офицеров, и командование в Девоншире передали лорду Вентворту. У того практически не было военного опыта, а представления о дисциплине были еще более смутными, чем у Горинга. Вентворт немедленно отвел все войска на зимние квартиры в Бовей-Треси, заявив, что до весны ничего предпринимать не будет. Вот тут, я думаю, совет принца, наконец, понял подлинный смысл происходящего, и перепугался не на шутку. Они осознали, что проигрывают войну…

Начались приготовления к переезду из Лонстона дальше на запад, к Труро. Ричард сказал тогда угрюмо, что это может означать только одно — они хотят быть поближе к Фалмуту. В критический момент принц Уэльский и главы совета хотят побыстрее погрузиться на корабли и уплыть во Францию. Тут я прямо спросила его, что он сам собирается делать.

— Держать оборону от Бристольского пролива до реки Теймар и сохранить Корнуолл для принца. Это вполне возможно. Другого выхода я не вижу.

— А как же Его Величество?

Минуту Ричард молчал. Я хорошо помню, он стоял спиной к камину, в котором ярко пылали поленья, держа руки за спиной. В течение последних месяцев бесчисленные заботы утомили и состарили его. Седая прядь в рыжих кудрях надо лбом стала шире и заметнее. Холодная, мокрая ноябрьская погода очень беспокоила раненую ногу. Я по собственному опыту знала, какие мучения он сейчас переносит.

— У Его Величества есть только один выход: договориться с шотландцами и набрать там новую армию. Если ему это не удастся, он обречен.

Сорок третий год, сорок четвертый, сорок пятый, скоро начнется сорок шестой. Больше трех лет под командованием этого низкорослого несгибаемого гордеца люди сражались, страдали и умирали за непоколебимость его принципов. Я вспоминала портрет, висевший в столовой замка Менабилли, который был сорван и растоптан бунтовщиками. Неужели Ричарда постигнет та же судьба? Вдруг будущее показалось мне мрачным и неопределенно-безнадежным.

— Ричард, — окликнула я его. Он услышал что-то в моем голосе и подошел. — Неужели и ты покинешь тонущий корабль?

— Нет. До тех пор, пока есть хоть какая-то надежда удержать Корнуолл для принца.

— Ну, а если принц уплывет во Францию, а Корнуолл падет? Что тогда?

— Я последую за ним, соберу во Франции пятидесятитысячную армию и снова высажусь в Корнуолле.

Он подошел ко мне и опустился на колени. Я взяла в ладони его лицо.

— Как ни странно, но мы были счастливы, ты и я. Он улыбнулся.

— Моя полковая подруга, идущая вслед за барабаном…

— Ты ведь знаешь, что все добрые люди считают меня безнадежно погибшей, даже моя семья. Они теперь и вспоминать меня не хотят. Дорогой брат Робин, и тот стыдится сестры. Сегодня утром я получила от него письмо. Он служит у сэра Джона Дигби под Плимутом, умоляет оставить тебя и вернуться в семью Рэшли в Менабилли.

— Хочешь вернуться?

— Нет, если я тебе нужна.

— Ты всегда мне нужна, я не хочу больше с тобой расставаться. Но если нагрянет Фэрфакс, то в Менабилли ты будешь в большей безопасности, чем в Лонстоне.

— В прошлый раз ты говорил то же самое, а помнишь, как вышло?

— Да, тебе пришлось четыре недели помучиться, но пережитое сделало из тебя настоящую женщину.

Он смотрел на меня сверху холодно и насмешливо, и я тотчас вспомнила, что он ни разу не поблагодарил меня за то, что я сделала для его сына.

— Вдруг в следующий раз мучиться придется четыре года? Я успею поседеть за это время.

— Если я проиграю войну, я тебя не брошу, — сказал он твердо. — Если Фэрфакс переправится через Теймар, вы с Матти вернетесь в Менабилли. Если мы выстоим — хорошо. Проиграем, — а я уверен, мы проиграем, — тогда я приеду за тобой к твоим Рэшли, мы возьмем в Полкеррисе рыбачью лодку, доберемся на ней через пролив в Сент-Мало и найдем Дика.

— Ты обещаешь?

— Да, любимая, обещаю.

Он успокоил меня, утешил, обняв и приласкав. Однако горькая мысль, что я не просто женщина, а калека, которая будет обузой беглецу, не оставляла меня ни на минуту.

Назавтра совет принца вызвал Ричарда в Труро. Там перед всем собранием его попросили высказать свое мнение, как защитить Корнуолл и обеспечить безопасность принца Уэльского.

Он ответил не сразу, но на следующий день у себя дома написал письмо военному министру, в котором изложил план того, что следует немедленно предпринять. Мне он рассказал о нем накануне строго по секрету. Черновик письма Ричард тоже показал мне, но содержание его внушало тревогу и дурные предчувствия. Дело даже не в том, что план, изложенный там, было трудно воплотить, главное, его очень легко можно было неверно истолковать. Вкратце, он предлагал заключить с парламентом мирный договор, при условии отделения Корнуолла от остальной Англии под управлением принца в качестве герцога Корнуэльского. При этом герцогство должно иметь свою армию, фортификационные сооружения и собственный флот. В свою очередь, корнуэльцы должны были дать обещание не нападать на армию парламента. Таким образом, Корнуолл, и в особенности западная армия, получали передышку примерно на год. А через год или немного позже можно было бы со свежими силами прийти на помощь Его Величеству. (Этот пункт, естественно, не был включен в договор). В том случае, если договор с парламентом подписать не удастся, Ричард считал необходимым создать линию обороны от Барнстейпла до пролива и прокопать рвы от северного побережья до реки Теймар, превратив, таким образом, Корнуолл в настоящий остров. Берег реки становился первым рубежом обороны, а все мосты через нее необходимо было взорвать. Таким образом, утверждал мой генерал, можно будет держать оборону очень долго и успешно отбивать все попытки нападения.

Написав это письмо и отправив его совету принца, Ричард вернулся ко мне в Веррингтон и стал ждать ответа. Прошло пять дней, неделя, ответа не было. Потом от казначея и министра пришло холодное послание, в котором говорилось, что его план был рассмотрен и не получил одобрения. Совет принца обдумает, какие меры предпринять в дальнейшем, и сообщит сэру Ричарду Гренвилю, если в его услуге будет нужда.

— Вот так, — сказал Ричард и бросил письмо мне на колени. — Дали, как следует, Гренвилю, чтобы не лез, куда его не просят. Совет предпочитает проигрывать войну по-своему. Ну что же, пусть! Времени у них совсем мало, и если я правильно оцениваю Фэрфакса, ни снег, ни град, ни мороз его в Девоншире не удержат. Моя Онор, было бы мудро с твоей стороны написать Мери Рэшли письмо и предупредить ее, что ты хочешь встретить Рождество в ее доме.

По его непринужденной, легкой манере, по пожатию плеч, я поняла, что наше время подошло к концу.

— А ты? — спросила я, и недоброе предчувствие снова сжало мне сердце.

— А я приеду попозже, и мы встретим Новый год в комнате над аркой.

Утром третьего декабря я снова отправилась в дорогу, в дом моего зятя в Менабилли.

25

Второй мой приезд совсем не походил на первый. Тогда была весна, цвела желтая акация, и молодой Джон Рэшли встречал меня на дороге, ведущей в парк. Тогда война еще не затронула этих мест, и на лугу мирно паслось стадо. Помню овец с ягнятами и последние цветы, опадавшие с фруктовых деревьев.

Теперь стоял декабрь, резкий холодный ветер дул по холмам и долинам. Молодой смеющийся всадник не выехал мне навстречу. Едва мы свернули к парковым воротам, как я увидела, что стены, разрушенные бунтовщиками до сих пор не восстановлены. Одинокий крестьянин на волах распахивал узкую полоску земли только на склоне, что сбегает к морю около Полкерриса, а к западу и востоку земля осталась невозделанной. Там, где обычно простиралась жирная коричневая пашня, рос только репейник. В парке пасся тощий скот, и несмотря на то, что прошло уже больше года, там, где стояли палатки мятежников, были проплешины вытоптанной травы, а на месте деревьев торчали черные пни. Мы вскарабкались вверх по дороге к дому, и наконец я приметила дымок, поднимающийся из одной трубы, услышала лай собак, доносящийся из псарни, и со странным чувством сожаления и грусти подумала, что, наверное, теперь я уже не буду той желанной гостьей, что прежде. Мои носилки внесли во внешний двор, и я увидела окно моей бывшей комнаты над воротами. Оно было закрыто. Все западное крыло дома, моя комната и запертая комната рядом с ней выглядели уныло и заброшенно. Мери предупреждала меня в письме, что они сумели привести в порядок только восточную часть замка и ютились все вместе в шести комнатах, для которых сумели раздобыть занавеси на окна и мебель. Снова мы очутились во внутреннем дворе и увидели в вышине колокольню и шпиль с флюгером, потом, совсем как в последний мой приезд, на крыльцо вышла моя сестра Мери. Тут я с ужасом увидела, что волосы ее стали совсем белыми. Но она встретила меня прежней грустной улыбкой и ласково поцеловала. В галерее, куда меня доставили сразу после этого, я увидела мою дорогую Элис, окруженную целой толпой ее ребятишек. Самой юной среди них была девочка, которой только что исполнился год, и она уже начала ходить, цепляясь за мамины колени. Вот и все обитатели усадьбы.

Семейство Соулов вернулось в Пенрайс, Спарки в Девоншир, а моя крестница Джоанна вместе с Джоном и детьми жили в Фой, в городском доме Рэшли. Мой зять Джонатан в это время отлучился, но был где-то тут, неподалеку. Усадив меня за стол, все семейство немедленно обрушило на меня множество рассказов о том, что случилось в течение прошедшего года. Конечно, Джонатан не получил из королевской казны ни пенни на восстановление усадьбы, все, что удалось сделать, было отремонтировано им самим с помощью слуг и арендаторов.

— Корнуолл совсем обнищал, — грустно заключила сестра, — и недовольство кругом растет. Урожай нынче летом был совсем не так хорош, чтобы возместить наши потери, и все, у кого есть поместья, говорят то же самое. Мы разоримся, если война не кончится в самом скором времени.