– Чушь.

Темная бровь Тео вопросительно изогнулась.

– Ты мне не веришь?

– Нет.

– Что ж, ладно. – Он сунул руки в карманы джинсов. – Ты, конечно, тот еще фрукт, но… – Его голос неожиданно смягчился, стал хриплым. – Ты женщина, а именно это мне и нужно. Уже давно.

Итак, он затеял какую-то игру. Энни читала это в его глазах, и все же ее обдало жаром, будто к телу поднесли горящие угли. Это чувство, неуместное и смущающее, застало ее врасплох, хотя стоило ли удивляться? Темноволосый синеглазый герой эротических фантазий, словно сошедший со страниц ее любимых романов, стоял перед ней, высокой тощей женщиной тридцати трех лет, с непокорными кудрями и лицом чудачки, подверженной роковому влечению к благородным с виду мужчинам, которые на поверку оказываются не слишком-то и благородными. Стремясь развеять его дьявольские чары, Энни, за неимением распятия, воспользовалась сарказмом.

– Что ж ты раньше не сказал? Я бы немедленно сбросила одежду.

Он продолжал окутывать ее своей дурманящей магией. Его голос, нежный, как чернильный шелк, и мягкий, как роскошный черный бархат, обволакивал и искушал.

– Здесь слишком холодно. Нам нужна теплая постель.

– На самом деле нет. – «Замолчи! Закрой рот, черт тебя побери!» – Я женщина горячая. По крайней мере так мне говорили. – Тряхнув волосами, Энни схватила рюкзак и метнулась к двери.

На этот раз Тео не встал у нее на пути.


Тео задержал взгляд на захлопнувшейся двери. На лице его застыла улыбка, похожая на гримасу. Ему не следовало дразнить Энни, хоть она и поддержала игру. Ее большие темные глаза тревожили его, бросали вызов, толкали на безрассудство. Пробуждали желание позабавиться, затеять игривый разговор, отпустить какую-нибудь соленую шутку. Вдобавок было нечто особенное в том, как она пахла. Не безбожно дорогими духами, к которым он привык, а обычным мылом и дешевым фруктовым шампунем.

Танцор ткнулся теплой мордой ему в плечо.

– Знаю, дружок. Она здорово меня отделала. Я сам виноват. – Мерин слегка подтолкнул его, соглашаясь.

Тео убрал на место сбрую и наполнил свежей водой ведро Танцора. Прошлой ночью он попытался заглянуть в компьютер, который Энни оставила в доме, но не смог взломать ее пароль. До сих пор ей удавалось хранить при себе свои секреты, но больше так не могло продолжаться. Этому следовало положить конец.

Тео понимал, что пора прекратить задирать ее. Вдобавок все его попытки раздразнить ее напоминали комариные укусы и больше задевали его самого, чем Энни. Не хватало еще забивать себе голову мыслями о нагих женщинах, тем более о голой Энни Хьюитт.

Ее появление на Перегрин-Айленде стало для Тео пыткой, будто его засасывала липкая трясина давнего кошмара. Так почему же он с таким нетерпением ждал каждой встречи с ней? Может, потому, что в ее обществе испытывал странное чувство защищенности. В отличие от Кенли, она не обладала той изысканной, утонченной красотой, что всегда привлекала его. Ее лицо скорее можно было назвать забавным, своеобразным, живым. Парк аттракционов, а не лицо. Язвительная, с острым как бритва умом, Энни умела постоять за себя, но не отличалась воинственностью.

Эта женщина обладала массой достоинств, что же до ее недостатков…

Энни относилась к жизни как к кукольному представлению. Она не знала, каково это, когда отчаяние запускает в тебя когти, и хочется выть бессонными ночами, чтобы хоть на мгновение утихла боль, пожирающая тебя изнутри. Наверное, Энни ни за что бы в этом не призналась, но она все еще верила в счастливые концы. Должно быть, поэтому Тео так тянуло к ней – его влекла эта детская вера в иллюзии.

Он схватил свою куртку. Ему следовало думать о следующем эпизоде книги, который никак ему не давался, а не об обнаженном теле Энни, скрытом под грубым свитером и толстым пальто. Черт побери, она напяливала на себя слишком много тряпья. Будь сейчас лето, она надела бы купальник, удовлетворив любопытство Тео, и тот смог бы направить свое писательское воображение в более плодотворное русло. Но вместо этого он перебирал в памяти ускользающие воспоминания о ее худой подростковой фигуре, изводя себя мыслями о том, как выглядит ее тело теперь.

Похотливый придурок.

На прощание Тео потрепал мерина по холке.

– Ты даже не представляешь, как тебе повезло, приятель, – вздохнул он. – Без причиндалов, что у тебя оттяпали, живется куда как проще.


Энни провела несколько часов, разыскивая в Сети описание старых книг по искусству, обнаруженных в шкафу, но лишь зря потратила время. Ни одна из них не была редкостью. Ни альбом репродукций Дэвида Хокни, ни Нивен Гарр, ни Джулиан Шнабель. Окончательно разочаровавшись, она помогла Джейси с уборкой.

Весь день Джейси держалась тише обычного. Она выглядела усталой, и когда девушки перешли в кабинет Эллиотта, Энни велела ей сесть. Джейси тяжело опустилась на кожаный диван, прислонив костыли к подлокотнику.

– Тео прислал мне сообщение. Просил проследить, чтобы ты вернулась вечером в коттедж на «рейнджровере». – Энни не стала рассказывать Джейси о выстреле. Она стремилась облегчить жизнь подруге, а не пугать ее. Джейси заправила за ухо прядь белокурых волос. – И еще предупредил, чтобы я не готовила ему ужин. Уже в третий раз на этой неделе.

Перекатив пылесос к окнам, Энни осторожно произнесла:

– Я не приглашала его, Джейси. Просто Тео всегда делает что хочет.

– Ты ему нравишься. Хотя я этого не понимаю. Ведь ты говоришь о нем ужасные вещи.

Энни попыталась объяснить:

– На самом деле я ему вовсе не нравлюсь. Просто ему доставляет удовольствие меня изводить. Это совсем не одно и то же.

– Я так не думаю. – Джейси с усилием поднялась, неловко опираясь на костыли. – Я лучше пойду. Посмотрю, чем занята Ливия.

Энни проводила ее смущенным взглядом. Меньше всего на свете ей хотелось обидеть Джейси. С каждым днем жизнь на этом богом забытом острове становилась все сложнее.


Когда вечером Энни собиралась надеть пальто, чтобы отправиться домой, Ливия подтащила к вешалке табурет, взобралась на него и просунула в рюкзак свернутую в трубочку бумагу для рисования. Энни хотела внимательно рассмотреть рисунок, как только доберется до дома, но, открыв дверь коттеджа, увидела распростертого на диване Лео. Рука его была стянута повыше локтя соломинкой для коктейля, наподобие жгута, которым пользуются любители героина. Милашка развалилась на другом конце дивана, развязно, чисто мужским жестом закинув ногу на ногу. В руке у нее торчала крошечная бумажная трубочка, изображавшая сигарету.

Взбешенная Энни сорвала с головы шапку.

– Ты оставишь, наконец, в покое моих кукол?!

Из кухни ленивой походкой вышел Тео. На бедрах его красовалось полотенце цвета лаванды, повязанное поверх джинсов вместо фартука.

– Раньше я и не подозревал, что мне не всегда удается сдерживать свои порывы.

При виде Тео Энни почувствовала вспышку радости, но тотчас поспешила подавить ее, досадуя на себя. А впрочем, разве любая женщина на ее месте не млела бы от счастья, глядя на мужчину вроде Тео, кухонное полотенце и всякое такое? В наказание за дьявольскую привлекательность Энни смерила Тео уничтожающим презрительным взглядом.

– Милашка в жизни не курила. Совсем наоборот, она борется с дурными привычками.

– Это прекрасно и достойно всяческого восхищения.

– Разве ты не должен был исчезнуть до моего возвращения?

– В самом деле? – Тео озадаченно нахмурился. Ни дать ни взять герой-любовник, кумир бесчисленных поклонниц, страдающий провалами в памяти. Из кухни выплыл Ганнибал и, скользнув к Тео, потерся о его ботинок.

Энни изумленно округлила глаза.

– Что здесь делает твой дружок?

– С ним мне лучше работается.

– Помогает наводить чары?

– Между писателями и котами существует особая связь. Боюсь, тебе не понять. – Тео посмотрел на нее сверху вниз, задрав свой точеный греческий нос. Его снисходительная гримаса выдавала откровенное желание вывести Энни из себя. Не желая поддаваться на провокацию, Энни молча подхватила с дивана кукол, оказавшихся несчастными жертвами пагубных пороков, и унесла их в мастерскую, подальше от тлетворного влияния Тео.

Лежавшие прежде на кровати, коробки стояли теперь вдоль стены, под фреской с изображением такси, которая, как выяснилось, не стоила ровным счетом ничего, подобно прочему хламу, хранившемуся здесь в избытке. Энни начала просматривать содержимое коробок, делая записи в блокноте, но не обнаружила ничего интересного, кроме книги, где оставляли свои отзывы гости Марии, да старого альбома, который завела еще девчонкой, назвав его «Книгой грез». Страницы альбома она заполняла рисунками, театральными программками, фотографиями любимых актрис и собственными рецензиями на воображаемые спектакли, которым суждено было стать настоящей сенсацией на Бродвее. К несчастью, реальность слишком мало походила на ее детские мечты, и Энни с горечью отложила альбом.

Из кухни доносился божественный аромат. Наскоро продрав расческой кудрявые волосы и тронув губы блеском, чтобы выглядеть не совсем уж жалко, она вернулась в гостиную, где обнаружила Харпа. Тот развалился на диване, где раньше лежал Лео. Еще с порога Энни заметила у него в руках один из своих рисунков.

– А я и забыл, что ты отлично рисуешь, – произнес Тео.

Энни почувствовала себя неуютно – рисунок не предназначался для чужих глаз.

– Вовсе нет. Я рисовала от нечего делать.

– Ты себя недооцениваешь. – Тео снова взглянул на рисунок. – Мне нравится этот парень. У него есть характер.

Речь шла о наброске серьезного, задумчивого мальчугана, с виду отличника, с прямыми темными волосами и непокорным вихром, торчащим у него на самой макушке, словно фонтанчик. Из штанин выглядывали костлявые лодыжки – должно быть, паренек неожиданно подрос, как это нередко бывает с детьми в его возрасте, и джинсы стали ему коротки. На носу с редкими веснушками сидели очки в квадратной оправе. Застегнутая не на ту пуговицу рубашка перекосилась, а на тонком запястье болтались большие, не по возрасту, часы. Конечно, набросок был далек от совершенства, но вполне годился для создания новой куклы.

Тео повернул рисунок, разглядывая его под другим углом.

– Сколько ему, по-твоему, лет?

– Понятия не имею.

– Наверное, лет двенадцать. Переживает период взросления.

– Ну, если ты так говоришь.

Тео опустил листок, и Энни вдруг заметила, что он налил себе бокал вина. Она хотела было возмутиться, однако Тео жестом указал на открытую бутылку, стоявшую на комоде в стиле Людовика XIV:

– Я принес вино из дома. Но ты не получишь ни капли, пока не ответишь на несколько вопросов.

Вот уж чего Энни совершенно не хотелось делать.

– Что у нас на ужин?

– Лично у меня на ужин мясной рулет. И не просто мясной рулет. Внутри запечена панчетта[18] с сыром двух сортов, вдобавок сверху мясо полито соусом, в состав которого входит особый тайный ингредиент. Даю подсказку: быть может, это «Гиннесс». Тебе интересно?

От одной лишь мысли о мясном рулете рот Энни наполнился слюной.

– Возможно.

– Хорошо. Но прежде тебе придется кое о чем рассказать. Иными словами, твое время вышло. Уже не отвертеться, тебя приперли к стенке. Решай прямо сейчас, доверяешь ты мне или нет.

Как она могла довериться Тео? Конечно, стрелял в нее не он. Пуля вылетела с другой стороны. Но это вовсе не означало, что Харп заслуживал доверия. При его-то послужном списке… Энни не торопилась с ответом. Она поджала под себя ноги, устраиваясь поудобнее в «самолетном» кресле.

– Как жаль, что критики разнесли твою книгу в пух и прах. Могу представить, как больно ударили эти разгромные отзывы по твоему самолюбию.

Тео лениво отпил глоток вина с видом плейбоя, нежащегося на пляже Коста-дель-Соль.

– О, вся моя уверенность в себе разлетелась вдребезги. Ты уверена, что не читала мою книгу?

Настало время отплатить Тео за его высокомерие.

– Я предпочитаю литературу сортом повыше.

– Да, я видел некоторые образцы этой литературы у тебя в спальне. Устрашающее зрелище для жалкого писаки вроде меня.

Энни недовольно нахмурилась.

– Что ты забыл у меня в спальне?

– Обыскивал ее. И куда успешнее, чем когда пытался взломать твой компьютер. На днях тебе все же придется сообщить мне свой пароль. Это будет справедливо.

– И не надейся. Этому не бывать.

– Тогда я и впредь буду надоедать тебе и повсюду совать свой нос, пока не станешь со мною откровенной. – Он махнул бокалом в ее сторону. – Кстати, тебе нужны новые трусики.

Учитывая, что Энни сама устроила в башне форменный обыск, ей не сразу удалось разыграть благородное негодование.

– С моим бельем все в порядке.

– Это говорит женщина, у которой уже давно не было мужчины.

– Вовсе нет! С чего ты взял?!

– Я тебе не верю.

Энни вдруг охватило противоречивое желание ломать комедию и быть при этом искренней.