Львов вздохнул и повернулся к своим помощникам:

– Подайте снова кнут.

– Нет! - вскричал Николай, содрогаясь всем изболевшимся обнаженным телом. Он больше не выдержит обжигающих ударов кнута, сдирающих мясо до кости под монотонное жужжание голоса допросчика: "Вы сочувствуете нигилистам? Вы согласны с политикой царя?" Ирония состояла в том, что он никогда не интересовался политикой. Его заботили только семья и принадлежащие ему земли. Львов взял с жаровни, полной горящих углей, раскаленную кочергу и поднес ее к самому лицу Николая:

– Может, вы, ваша светлость, предпочтете это кнуту?

От близости жаркого металла Николая затрясло крупной дрожью. Он кивнул, и голова его, упав на грудь, так и повисла. Слезы и пот бежали по лицу и капали с подбородка…


***

– В чем дело? - спросила Эмма. Она посмотрела на его по локоть открытые руки, и лицо ее стало замкнутым. Глаза метнулись вверх, ловя его взгляд. - А-а, - негромко протянула она.

Николай напрягся. Обычно он держал рукава застегнутыми на запястьях. Странно, что он забыл спрятать руки от Эммы. Впрочем, они не должны были ее удивить. Она видела их раньше… еще ребенком.

Он медленно выдохнул и усилием воли заставил себя расслабиться.

– Что-то ты сегодня раздражительна, - произнес он с деланной небрежностью. - Я чем-то обидел тебя, кузина?

Поняв его желание поменять тему, Эмма двинулась дальше. К великому его облегчению, она не стала упоминать о шрамах, а дерзко заметила:

– Последнее время весь ваш мужской род меня раздражает.

– Из-за того, что лорд Милбэнк тебя бросил?

– Он меня не бросил, его прогнали прочь, и… - Она внезапно обернулась, расплескав воду из ведра. - А вы откуда знаете? О Боже, об этом уже говорят в Лондоне? Неужели сплетники уже прознали обо всем?

– Ходят слухи…

– Проклятие! - Эмма покраснела. - Ну, и пусть, мне все равно, что там говорят. Пусть сплетничают! - Она сгорбилась, словно стараясь этим защитить себя. - Знаете, Адам не виноват. Просто мой отец повел себя как современный Чингисхан. У Адама не оставалось никакого выбора, кроме как оставить меня и зажить своей жизнью.

– Милбэнк был слишком слабым для тебя.

– Вы ничего об этом не знаете.

– Если ты была ему нужна, он обязан был бороться за тебя.

– Адам для этого слишком цивилизованный человек, - не сдавалась она.

– Цивилизованный? - переспросил Николай, взглядом заставляя ее смотреть ему в глаза. - Значит, ты хочешь такого мужчину?

Глаза Эммы невольно заискрились смехом. Она поглядела на свои замызганные брюки и рубашку.

– Пожалуй. Я сама настолько нецивилизованная, что нуждаюсь в ком-то противоположном для уравновешивания. Согласны со мной?

– Нет, - тихо возразил он. - Тебе нужен человек, который позволит быть такой нецивилизованной, как тебе хочется.

Улыбка застыла на губах Эммы, она покачала головой:

– Ну и хорошенькое зрелище это будет!…

Она повела его в соседнее строение, где в просторной клетке металась ржаво-рыжая лисица. Животное лоснилось и выглядело здоровым, но передвигалось неровными скачками. Николай вздернул брови и, приглядевшись, заметил, что у лисицы нет передней лапы.

– Это лис. Я назвала его Престо. Как в музыке, - объяснила Эмма, - потому что он быстрый и ловкий.

– Видимо, все-таки недостаточно ловкий, если не сумел сохранить все свои лапы.

Лис бойко подскакал к поилке, которую Эмма наполнила до краев. Несколько глотков, и он обратил все внимание на Эмму. Блестящие темные глазки зверя пристально наблюдали, как Эмма вытаскивала из кармана яйцо.

– У меня для тебя лакомство, Престо, - зазывным тоном проговорила девушка. Она очистила вареное яйцо и просунула его сквозь прутья клетки.

Подрагивая от возбуждения, лис придвинулся поближе.

– Он попался в капкан. - С привычной сноровкой Эмма вовремя выпустила из пальцев яйцо. Престо тут же его подхватил и в два укуса с ним расправился. - Он отгрыз себе лапу, чтобы освободиться, и был полумертвым от потери крови и изнеможения. Если бы я тогда не нашла его, он сейчас украшал бы собой плащ или муфту какой-нибудь дамы…

– Ради Бога, - вежливо произнес Николай, - прибереги свое красноречие для членов клуба… как там он называется? Друзья животных или что-то в этом роде?…

– Королевское общество гуманного обращения с животными.

– Вот именно.

В ответ Эмма, обернувшись через плечо, удивила его проказливой улыбкой. Ни у какой другой женщины на свете не было такой улыбки, лукавой и быстрой, как солнечный зайчик. Перед ней невозможно было устоять.

– Если хотите и впредь навещать мой зверинец, Ник, терпите мое красноречие.

Николай чуть вздрогнул, услышав свое сокращенное имя. Так его звали лишь немногие друзья детства в России. В устах Эммы, произнесенное по-английски звонко и четко, оно прозвучало странно и необычно. Он вдруг ощутил потребность скрыться от ее безыскусной улыбки, по-детски незамутненной ясности взгляда. Однако он остался из-за необходимости докончить начатое: осторожно заманить ее в расставленные силки.

– Я не вижу смысла в подобных речах, - услышал он собственный голос. - По крайней мере до тех пор, пока не будет найдено замены продуктам, которые дают животные… включая мясо на вашем столе.

– Я - вегетарианка. - Поняв по выражению его лица, что этот термин ему не знаком, Эмма объяснила:

– Так у нас в Англии называют тех, кто не ест мяса. - Она рассмеялась при виде его поднятых бровей. - Вы удивлены? А разве в России нет вегетарианцев?

– У русских к еде три требования: побольше мяса, чтобы кости были крепкими, а кровь жаркой, черного хлеба, чтобы набить желудок, и водки, чтобы жизнь была веселее. Дайте русскому тарелку зелени, и он скормит ее корове.

На Эмму его слова не произвели особого впечатления.

– Я ем зелень каждый день.

– По-моему, душенька, ты доводишь свои взгляды до крайности. - По глазам Николая видно было, как его забавляет их разговор. - Когда же это ты решила прекратить есть мясо?

– Кажется, лет в тринадцать или чуть позже. Однажды вечером за ужином посреди разговоров я посмотрела на тарелку, где лежала жареная дичь, и вдруг поняла, что ковыряю трупик птицы… Увидела ее тоненькие ребрышки, жилки, мышцы, кожицу… - Ее передернуло при этом воспоминании. - Я извинилась, вышла из-за стола, а когда добралась до своей комнаты, меня вырвало. Мне было дурно несколько часов.

– Странное дитя, - улыбнулся Николай.

– Так все говорят. - Эмма махнула рукой, приглашая следовать за ней, и они направились к двери в соседнее строение. На ходу она искоса посмотрела на него. - Каким русским словом вы меня обозвали?

– Душенька.

– Что оно означает?

– Возможно, когда-нибудь я тебе объясню.

В ответ она сдвинула брови:

– Я, пожалуй, спрошу вечером у мачехи.

– А вот это будет неразумно.

– Почему? Это плохое слово? Ругательство?

Николай не успел ответить, а они уже вошли в строение. Несмотря на то что в помещении было много света и воздуха, проникавшего сквозь зарешеченные окна и двери, едкий кошачий запах ударил Николаю в ноздри. Однако он тут же забыл про вонь, когда увидел, как устремился к Эмме огромный полосатый зверь. Его остановила лишь железная решетка. Великолепный тигр со шкурой яркого красно-оранжевого цвета, с широкими черными полосами и белыми усами. Николай никогда не видел такого большого зверя… тем более так близко.

– Вы принесли его мне котенком. Помните?

– Разумеется, - тихо откликнулся Николай.

Это был единственный его подарок Эмме, тогда еще двенадцатилетней девочке. Он обнаружил больного тигренка в какой-то захудалой лавчонке, полной экзотических животных, купил и принес ей. С тех пор он этого зверя не видел.

Эмма присела около решетки на корточки и заворковала, словно разговаривала с ребенком:

– Маньчжур, это князь Николай.

Огромная кошка уселась у решетки и сонно, с видом полного удовлетворения уставилась на них из-под полузакрытых век. В стенке было прорезано отверстие, через которое Маньчжур мог выбираться в наружный загончик и греться на солнышке. Сейчас его лапы и брюхо были мокрыми: перед их приходом он нежился в неглубокой ванне с водой.

– Ну разве он не красив? - вопросила Эмма с материнской гордостью. - Посмотрите, какие у него огромные лапы. Знаете, тигры убили больше людей, чем любые другие кошачьи. Они на удивление непредсказуемы.

– Как чудесно, - сухо проронил Николай. У него перехватило дыхание, когда Эмма просунула руку через прутья решетки в клетку и стала почесывать шею тигра.

– В Азии, откуда родом Маньчжур, тигра считают символом реинкарнации, возрождения в другой жизни. - Эмма перевела глаза с Маньчжура на Николая. - По правде говоря, вы с ним похожи. Возможно, ваша светлость, вы были в прежней жизни тигром.

– Не лезь в клетку дальше.

Николай произнес это мягко, но в голосе прозвучала нотка, заставившая и Эмму, и тигра вопросительно оглянуться на него.

Эмма еще дальше просунула руку в клетку и стала гладить тигра сильнее.

– Если вы не забыли, у него нет когтей, - сказала она. - Их вырвали по приказу первого владельца. Маньчжур никогда не сможет сам добыть себе пропитание. Он никогда не узнает свободы. Бедный котеночек!

Она смотрела на тигра взглядом, полным любви и жалости. Из груди тигра вырвалось громовое любовное мурлыканье, он нежно уставился на Эмму, как детеныш на мать. Николай заметно напрягся и смог расслабиться, лишь когда она убрала руку из клетки.

– Не стоит волноваться, - заметила она. - Маньчжур считает меня другом.

– Или закуской перед обедом. - Николай поднял ведро с мясными обрезками. - Полагаю, это предназначается ему?

Тигр вскинул голову и с живым интересом посмотрел на ведро.

Эмма выпрямилась и взяла ведро из рук Николая. Затем с большой сноровкой вытрясла из него в клетку сочащиеся кровью куски.

– Приятного аппетита, Маньчжур.

Удовлетворенно заурчав, тигр принялся за еду. Эмма скорчила гримаску и засмеялась.

– Отвратительно. Я окружена плотоядными. - Она вытерла руки о штаны и ухмыльнулась, глядя на Николая. - Ну как вам нравится ходить с грязными руками, ваша светлость? Наверное, ощущение для вас новое.

Он медленно приблизился к ней:

– По-моему, Эмма, ты стараешься меня раззадорить.

Сомкнув пальцы на тонком запястье, он поднял ее руку, поглядел на раскрытую ладонь, потом медленно перевернул ее.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Эммы, она отпрянула, ощущая неловкость л смущение. Рука ее была в мозолях, шершавая и красная. Пальцы длинные и тонкие, однако ногти безжалостно коротко подпилены. От запястья до кончиков пальцев руку испещряли бесчисленные белые шрамы и шрамчики - следы царапин от когтей и зубов. После ухоженных ручек холеных дам, к которым привык Николай, ее руки должны были его просто ужаснуть.

– На руку леди не похоже, не так ли? - прошептала она. Он погладил большим пальцем тонкую сетку голубоватых жилок, светившихся под белой кожей запястья.

– Это рука женщины.

Эмма нервно попыталась отнять руку.

– Что вы от меня хотите? Зачем вы здесь?

Он только крепче сжал пальцы.

– Я получаю удовольствие от твоего общества.

– Быть этого не может.

– Почему? Ты умна, занимательна… и очень красива.

– Ах негодяй! - взорвалась Эмма. - Не смейте надо мной смеяться!

– Неужели ты так низко себя ценишь? Я вовсе не смеюсь над тобой. - Не обращая внимания на ее гнев, он взялся за другое запястье. - Моя рыженькая, с красными кудрями, - мягко пробормотал он. - В старину в России "красное" означало еще и "прекрасное".

Эмма попыталась вырвать руки.

– Что вы себе позволяете?

– Я говорил, что однажды поцелую тебя, а я всегда держу слово.

Ее мускулы напряглись от усилия высвободиться из жесткой хватки.

– Если вы не уберете от меня руки, я вам оба глаза подобью. Может, вы не заметили, что я такого же высокого роста, как вы!

Николай легонько подтолкнул ее к ближайшей стене.

С приглушенным стуком плечи ее мягко ударились о деревянную перегородку.

– Не совсем. - Он слегка наклонился к ней, прижав ее руки к бокам. - А весишь ты вдвое меньше.

– Я… я пожалуюсь папе! - В прошлом/ей приходилось несколько раз произносить эти слова, и они всегда производили эффект. Все боялись ее отца.

– Неужели пожалуешься? - Глаза Николая заискрились: слова эти явно его позабавили. - Что ж, будет очень интересно.

Эмма отвернулась, понимая, что допустила ошибку. Ей следовало ответить презрением, следовало рассмеяться и сказать, что он выглядит нелепо. Вместо этого она сорвалась, разозлилась, сделав именно то единственное, что могло лишь усилить его интерес.

Он выпустил ее руки и склонился ближе, телом прижимая ее к стенке. Затем медленно навернул на ладонь ее тяжелую косу и довольно сильно потянул за нее, оттягивая голову Эммы назад. Его рот навис над ее губами… близко, но не касаясь.