Я подскакиваю на месте, как только открываю глаза, и мне приходится держаться за одеяло, чтобы не потерять равновесие. Перед глазами открывается вид на роскошную комнату. Страх током пронзает моё тело, проникая в каждую клеточку, пока не заполняет меня изнутри так, что кажется, будто я сейчас взлечу на воздух.

Кто-то похитил меня на улице возле моего дома.

Пальцами я ощупываю своё горло. Каждый вдох отзывается болью и жжением. Я не помню, как кричала, но боль раздражает. Касаюсь пальцами ямочки на шее и почти задыхаюсь, чувствуя бешеные вибрации от биения собственного сердца.

Я двигаюсь к изголовью кровати, притягивая одеяло поближе к подбородку. Чем больше пытаюсь, тем хуже у меня выходит поймать воздух, который маленькими глоточками наполняет мои лёгкие. Язык во рту превращается в тяжёлую груду металла.

Комната вокруг меня — воплощение роскоши и утончённости. Полы из тёмно-вишнёвого дерева, высокий потолок, а размер комнаты в два раза больше моей квартиры. Дорогущая мебель с искусной лепниной и резьбой покрыта бархатом и отделана золотым шёлком. Огромную кровать с четырьмя столбами, на которой я сижу, словно невесомое облако окружает белый прозрачный балдахин.

Мой мозг пытается склеить кусочки разрозненной картины воедино. Беспощадные руки, с которыми я боролась на пустынной улице… Это они приволокли меня в это место? Но как? Там была машина? Ещё кто-то? Я борюсь с невозможностью это объяснить, но лишь от одной мысли моё тело содрогается в ту же секунду. Меня похитили.

Страх превращается в ужас. Я так дрожу, что кажется, будто моя кожа сейчас потрескается. Пробегаюсь руками по телу и нащупываю шёлк. Облегающий красный халат почти идеально сочетается со сливовым оттенком бархата в комнате. В горле зарождается крик, когда я понимаю, что на мне нет бюстгальтера. Я ищу на своём теле царапины или ушибы, поднимая кроваво-красную ткань и провожу пальцами по кружеву белья.

Глаза наполняются слезами, а голова склоняется вперёд. То вещество, при помощи которого меня усыпили, до сих пор держит мою память в тумане. Меня никто и никогда не видел обнажённой, только в детстве. Ни Фрида, ни мои приёмные родители. А теперь мою наготу видел посторонний человек.

Я мысленно блокирую все чувства, которые поднимаются внутри меня, потому что слёзы сделают только хуже. Мне нужно мыслить ясно.

Через мгновение я выскальзываю из-под простыней. Ноги плетутся в своём собственном медленном темпе, будто не подчиняются мозгу. Тело болит от того, как рьяно я пыталась вчера спасти свою жизнь, но шансов у меня не было. Я смотрю на дверь. Страх того, что может быть за ней, отпугивает меня, и я подхожу к огромному эркерному окну напротив. Забираюсь на подоконник, вид за окном только пробуждает во мне желание бежать. Смотрю на пейзаж за окном, который оказывается задним двориком. Подо мной прямая стена: ни лестницы, ни выступа, чтобы спуститься вниз. Мне кажется, я нахожусь примерно на третьем или четвёртом этаже. Подо мной дорожки из камня лавируют между красиво подстриженным зелёным газоном и аккуратно ухоженными кустами роз, на которых распустились ярко-алые цветы. Газон выглядит дорогим, как и вся моя комната, и заканчивается перед стеной из массивных деревьев, тянущихся за горизонт.

Я набираю полные лёгкие воздуха и решаю, что это окно — моё последнее спасение.

Я ступаю на пол босыми ногами и намереваюсь пересечь комнату. Внимательно всматриваюсь в каждую поверхность, перемещаясь на цыпочках. Между камином и окном есть немного места для отдыха. Передо мной двойная французская дверь, которая, конечно, заперта, а также стол и пара прикроватных тумбочек. Комната действительно огромная, и мне нужно время, чтобы пройти через неё.

В моей груди всё замирает, когда я касаюсь дверной ручки. Горло болезненно сжимается, и я сглатываю. Кровь отливает от головы, когда я надавливаю на ручку. Она проворачивается снова и снова. Я не останавливаюсь. Не могу поверить в то, что дверь открывается, но тяну ручку на себя.

Меня осеняет: если на мне дорогой пеньюар и я просыпаюсь в кровати неземной красоты, значит, нахожусь в огромном доме. Правильное ли заключение я делаю? Я замираю, обхватывая ручку двери ладонью, когда мои раздумья прерывает мужской голос.

— Вы ведь не сделаете этого?

Моя челюсть «падает» на пол. Рассудок меня покидает, и я кричу.

Пожилой мужчина немедленно заходит в комнату и закрывает за собой дверь.

— Милая, прошу вас, не кричите. Вы встревожите персонал, — он складывает руки в умоляющем жесте и краснеет. — Мне очень жаль, что я сбил вас с толку. Пожалуйста, не бойтесь.

Я резко замолкаю. В груди полыхает пожар из-за нехватки воздуха. Мужчина проходит немного вперёд, глядя на меня глазами, широко распахнутыми от тревоги. Его редеющие седые волосы частично зачёсаны на бок. На нём костюм с жилеткой, идеально обрамляющей его маленькую фигуру. Мне кажется, от него не может исходить опасность.

— Кто вы? — спрашиваю я.

— Арчибальд Н. Хью Третий. Но вы можете называть меня Норман. «Н» именно от «Норман», — с улыбкой на лице он изображает поклон. — Я дворецкий в этом поместье.

— Дворецкий? — переспрашиваю я. — Где я?

— В поместье, — он разводит руками, будто я должна знать это место, но мой взгляд не сходит с него. Одной рукой я пытаюсь прикрыть грудь, а другой тереблю край пеньюара.

— Нет, где, чёрт возьми, я нахожусь? В каком городе? Как я здесь оказалась?

Он поджимает губы:

— Не нужно считать меня врагом. Я не наврежу вам.

— Вы похитили меня! — кричу я.

— Я не могу говорить об этом, — решительно произносит он, складывая руки на животе. — Всё, что я могу сделать, — разместить вас в доме. Это ваша спальня.

Сердце ухает в пропасть. Моя спальня? Моя?

— Вы не сказали мне, где я.

Он нерешительно указывает на дверь в отдалённом углу комнаты.

— У вас есть своя ванная комната, — произносит он, а потом указывает на французскую дверь: — И собственная гардеробная, заполненная всевозможной одеждой, которая находится в вашем распоряжении. Как я уже сказал, вы можете называть меня Норманом. Позовите меня, и я приду.

Перед глазами мельтешат точки. Я отступаю назад до тех пор, пока не чувствую матрас задней стороной колена. Опираюсь о край кровати.

— Не понимаю, — произношу я. — Я выросла в Фендейле. Живу в Нью-Роуне. Меня зовут… — резко поднимаю на него взгляд. — Я хочу вернуться домой.

Его лицо светлеет.

— О, милая. Не нужно переживать. Как уже сказал, я здесь, чтобы помочь, а не навредить вам. У вас также есть горничная. Её имя — Роза. Мы готовы сделать всё, чтобы ваше пребывание здесь было комфортным.

Мои щёки пылают жаром.

— Какое пребывание? Почему я здесь? Это вы привезли меня сюда?

Он выпрямляется настолько, насколько ему позволяет его возраст.

— Разве похоже, что я способен сделать подобное? Вы здесь по распоряжению Хозяина Дома.

— Кого?

— Хозяина…

— И кто он такой?

— К сожалению, я не могу распоряжаться этой информацией. Как и Роза, она не говорит по-английски.

Я беспомощно обвожу глазами комнату.

— Вы проголодались? — спрашивает он. — Вы спали достаточно долго.

— Я хочу покинуть это место.

— Вы не можете, — отвечает он угрюмо.

— Так я… Я… Что? Пленница?

Он медленно прикрывает веки, а затем поднимает их.

— Вы не можете покинуть этот дом.

Я набираю воздух в лёгкие и смотрю в потолок.

— Почему вы не отвечаете на мои вопросы? — уточняю я.

У меня дрожат ноги, Норман приближается ко мне. Я отталкиваю его вытянутую руку, и он резко от меня отскакивает.

— Возможно, вам стоит ещё немного полежать. Я с удовольствием принесу вам завтрак в постель.

Он уходит, и я ложусь на одеяло, подгибая под себя ноги. Я заставляю себя думать. По словам Нормана, я не могу покинуть дом, но не комнату. Смотрю на запертую дверь. Прошлой ночью кто-то находился в моей комнате, стоял возле кровати, наблюдая за мной. Выжидал. Это был не Норман. Это был призрак. Тень. Это был зверь.


ГЛАВА 4.

Кейтлин.

Норман возвращается в комнату, возится с дверной ручкой и толкает дверь, чтобы она закрылась. Он поворачивается, открывая моему взору поднос с едой.

— Давайте попробуем ещё раз, Кейтлин, — говорит он.

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Я не был уверен, что именно вы предпочитаете на завтрак, поэтому попросил шеф-повара Майкла приготовить много разных блюд. Я также не знаю, когда вы ели в последний раз, — он выгибает бровь, приближаясь к кровати, тем самым показывая своё любопытство. — Яйца всмятку, тост, бекон, сосиски, блинчики и тарелка кукурузной каши «Shredded Mini-Wheats». Кашу готовил лично я, — добавляет он и смеётся. Норман показывает мне всё, что находится на подносе, и кивает. — Устраивайтесь и приступайте.

Я умудряюсь упереться в спинку кровати, не выпуская его из поля зрения.

— Хотите откормить поросёнка перед тем, как заколоть его? К чему это всё?

— Конечно, нет. Я просто пытаюсь заставить вас почувствовать себя комфортно.

— Еда отравлена?

— Возможно! — произносит он, — А ваша комната на самом деле газовая камера, просто обставлена с шиком и утончённостью. Какой у вас выбор? Если бы мы хотели вам навредить, уже сделали бы это.

Мой желудок громко урчит, и он прячет улыбку, ставя поднос прямо передо мной.

Я вдыхаю аромат апельсинового сока, а потом взбалтываю его в стакане, насколько это возможно. Смотрю на него сквозь край стакана и ставлю сок на поднос. Я беспокойно перевожу взгляд от Нормана к двери и обратно. На подносе стоит ваза с единственным цветком розы.

— Это из сада? — спрашиваю я.

— Попытайтесь получить удовольствие от завтрака.

Я набираю ложечку каши и кладу в рот, жуя и радуясь тому, что это, по крайней мере, моя любимая.

— На здоровье, — говорит Норман. — Я оставлю вас, пока вы едите.

— Нет, — выкрикиваю я. Молоко вытекает из уголков моего рта, и я вытираю его тыльной стороной ладони. — Останьтесь. Ответьте на мои вопросы.

— Боюсь, что сказал вам всё, что было возможно. Я многого не могу поведать, только показать дом. Доедайте свой завтрак, и скоро я вернусь проверить, как вы.

— Вы сняли с меня одежду?

Его лицо перекашивает гримаса, но он пытается не выдать своё отвращение.

— Святые небеса, нет! Вас переодевала Роза. А халат выбрал Хозяин Дома.

— Какая ему разница, в чём я сплю?

— Я могу вас заверить, что он ни в коем случае к вам не прикоснётся, — произносит Норман, будто не слышит меня.

Кажется, он снова хочет что-то сказать, но из коридора доносится пронзительный звонок телефона. Он выпрямляется и спешит удалиться, оборачиваясь только для того, чтобы закрыть дверь. Я смотрю в пустое пространство, которое осталось после него, и слёзы текут по щекам, попадая в уголки рта.

Неизвестно, когда я сбегу, как долго мне придётся обходиться без еды, поэтому съедаю всё, что есть на подносе. Мой взгляд приковывают столовые приборы. Поднимаю нож для масла и прикладываю к бугорку на ладони. Остаётся след. Я кладу нож обратно и беру вместо него вилку.

Я оставляю всё на подносе, а потом медленно и осторожно крадусь к двери. Берусь за ручку двери, надеясь на то, что её щелчок не привлечёт ничьего внимания. Я сжимаю холодную медную ручку, но она словно железным прутом скручивает моё сердце в узел. Я с силой дёргаю её, пытаясь побороть сопротивление, и поворачиваю, но моя рука словно горит от холода металла.

Вздыхая, я возвращаюсь к кровати, но понимаю, что иду к камину. Наклоняюсь и изучаю дрова, к которым явно ни разу не прикасались. В дверь стучат, и я, не раздумывая, зажимаю вилку в пальцах и хватаю двумя руками одно из поленьев. Кто-то стучит повторно, но, когда ручка прокручивается, я впадаю в панику. Я едва удерживаю вилку двумя свободными пальцами и спешу к двери, как только та распахивается.

— Кейтлин?

Поднимаю полено вверх, когда Норман входит в комнату, но позади него, в дверном проёме, стоит брутальный и здоровенный как скала мужчина, которого я вижу впервые в жизни. Он смотрит на меня поверх Нормана и закатывает глаза.

Складочки на лбу Нормана углубляются, и он вздыхает:

— Кейтлин, послушайте меня. Вы не можете сбежать отсюда. Лучшее, что вы можете сделать, — это не сопротивляться, иначе всё станет лишь хуже. Тогда Хозяин Дома…

— Это он? — шепчу я, рассматривая татуировки, которые выглядывают из-под рукавов рубашки мужчины, стоящего позади Нормана.

— Нет. Это начальник службы охраны, Картер. Хозяин добрый, но нетерпеливый. Подчинение и контроль очень для него важны. Всё, что нарушает порядок, выводит его из себя.

От веса полена у меня начинают дрожать руки. В мышцах обеих из них ощущается неимоверная слабость. Мне кажется, сейчас я выплюну весь свой завтрак. Опускаю полено перед собой.