Итак, сделав над собой определенное усилие, она поселилась в доме, где никого не знала и никто не знал ее, и, познакомившись со всем штатом прислуги, принявшей ее без лишних вопросов, но с плохо скрываемым любопытством, начала новую жизнь хозяйки этого дома и отвергнутой жены.

Первым человеком, кто немедленно посетил ее на новом месте, была собственная мать, что, в общем, неудивительно, поскольку никому больше Дафна не сообщила о своем приезде.

— Где он? — Таковы были самые первые слова леди Вайолет Бриджертон.

— Ты спрашиваешь о моем муже, мама?

— Нет, о твоем двоюродном дедушке Эдмунде! — с негодованием ответила мать. — Разумеется, о муже. Куда он подевался?

Дафна предпочла не смотреть матери в глаза, когда ответила:

— Кажется, улаживает дела в каком-то из загородных имений.

— Тебе кажется?

— Ну… я знаю это.

— А знаешь ли ты, дочь моя, отчего ты не с ним?

Дафна намеревалась солгать. То есть придумать что-нибудь насчет кляузных дел с арендаторами или, того почище, какой-нибудь опасной эпидемии, поразившей поголовье скота… Или еще какую-то небылицу, из-за которой ее присутствие было нежелательно или опасно… Но у нее затряслись губы, наполнились слезами глаза и голос дрогнул, когда она чистосердечно призналась:

— Он меня не взял с собой, мама.

Вайолет обняла дочь.

— Что произошло, Дафф? — негромко спросила она.

Дафна опустилась на софу рядом с матерью, которая не выпускала ее руки.

— О, мама, мне так трудно все объяснить.

— Все-таки попытайся, дорогая.

Дафна покачала головой. До этих пор она, пожалуй, никогда в жизни ничего не утаивала от матери. Это было не в ее привычках.

Однако сейчас другое дело. Сейчас речь шла не о ее, Дафны, а о чужой тайне, которую она не чувствовала себя вправе выдать никому, даже собственной матери.

Дафна погладила ее руку.

— Все будет хорошо, мама.

Но слова звучали неубедительно.

— Ты уверена? — спросила мать.

— Нет, — призналась дочь, глядя в пол. И потом, подняв глаза, добавила:

— Но хочу в это верить.

* * *

После ухода матери Дафна снова прикоснулась рукой к своему чреву и начала молиться. О том же, о чем и раньше.

Следом за матерью Дафну посетил ее брат Колин. Она как раз вернулась с очередной прогулки и застала его в гостиной. Вид у него был весьма воинственный.

— О, — сказала она, снимая перчатки, — нашел наконец время посетить меня.

— Что у тебя происходит, черт возьми? — вместо обычных приветствий спросил он.

Выражаться гладко и изящно, как их мать, он явно не умел. Дафна молчала.

— Отвечай! — крикнул Колин. — Меня ты не проведешь!

Она на мгновение прикрыла глаза. Только на мгновение, чтобы успокоить головную боль, терзавшую ее последнее время. Ей совсем не хотелось изливать свои беды Колину, даже поведать ту малость, что она сказала матери. Хотя она была уверена: кое-что Колину уже известно.

Откуда у нее брались силы переносить все в полном одиночестве — она не знала, но по-прежнему не считала возможным делиться с кем бы то ни было чужой тайной, ставшей, к несчастью, и ее собственной. И потому строила, пыталась выстроить оборонительные сооружения, чтобы укрыться за ними от сочувствия, а значит, и от участия других. Подняв голову и глядя прямо в глаза брата, она спросила:

— О чем ты говоришь? Что за тон?

— Я говорю о твоем так называемом муже, сестра. Где он, черт его дери?

— Он занят своими делами, — ответила Дафна. Это звучало гораздо лучше, чем «он меня бросил».

— Дафна, — голос у Колина смягчился, — скажи, что случилось? Мама сама не своя.

— Почему ты в городе, Колин? — вместо ответа спросила Дафна, стараясь говорить спокойно, даже безмятежно. — Где остальные?

Она сбила его наступательный порыв, и он ответил тоже вполне мирно:

— Энтони и Бенедикт уехали на месяц за город, если ты про них.

Дафна с трудом сдержала громкий вздох облегчения. Не хватало здесь только ее старшего брата с его вспыльчивым темпераментом и сложными представлениями о чести семьи. Не так давно она почти чудом сумела предотвратить убийство. Получится ли это еще раз, она не знает. С Колином общаться в нынешней ситуации все-таки значительно легче.

И как раз в этот момент он сказал:

— Дафна, я приказываю тебе прямо сейчас ответить мне, где скрывается этот негодяй!

Она гневно посмотрела на брата. Если ей позволено время от времени ругать своего супруга определенными словами, то ее братьям — никогда!

— Если не ошибаюсь, Колин, — с холодной яростью сказала она, — произнесенное тобой слово «негодяй» относится к моему мужу?

— Ты совершенно права, дьявол меня возьми! Я…

Она не дала ему договорить.

— Я вынуждена, Колин, просить тебя покинуть мой дом! — произнесла она.

Он посмотрел на нее с таким изумлением, словно у нее на голове выросли рога.

— Что ты сказала?

— Я сказала, что не собираюсь обсуждать с тобой мои семейные дела, а потому, если тебе нечего произнести, кроме нескольких грубых ругательств, лучше будет, если ты уйдешь.

— Ты не посмеешь меня выгнать, сестрица! Она вздернула голову.

— Это теперь мой дом, — сказала она.

Колин, все еще не веря, что правильно понимает ее слова, беспокойно огляделся. Да, он не в своем доме, а женщина, которая продолжает оставаться его сестрой, действительно герцогиня Гастингс и хозяйка этой гостиной и всего дома тоже. Вполне самостоятельная женщина.

Он подошел к ней, коснулся руки.

— Дафф, — негромко проговорил он, — я оставляю все это на твое усмотрение.

— Благодарю.

— Но ненадолго, — предупредил он. — Не воображай, что мы допустим, чтобы такое положение длилось неопределенное время…

Оно не будет длиться неопределенное время, продолжала твердить себе Дафна и полчаса спустя после ухода брата. Не должно и не будет. Потому что через какие-нибудь две с половиной недели она узнает то, что хочет узнать больше всего на свете.

* * *

Каждое утро она теперь просыпалась в волнении: случится или не случится то, что, как она уже знает, должно означать осуществление или крах самого заветного ее желания.

Каждое утро, вставая с постели, она смотрела на простыни и с затаенной радостью отмечала их девственную белизну: никаких следов крови. Хотя в общем-то сроки еще скорее всего не наступили. И она молила небо, чтобы, когда наступят, все оставалось по-прежнему: такая же снежная чистота.

Спустя неделю после того, как — по ее подсчетам — должны были начаться месячные, она позволила себе осторожно надеяться на счастливый исход. Правда, и раньше у нее бывали задержки на несколько дней, но никогда еще так надолго.

А еще через неделю она уже счастливо улыбалась каждое утро, ощущая себя владелицей бесценного сокровища, о котором пока никто не знает, но которое она вскоре перестанет скрывать (да и как это сделать?) от окружающих. Однако в настоящее время никому ни слова! Ни матери, ни братьям, не говоря уж о Саймоне.

Вины за свою скрытность — особенно перед мужем — она не чувствовала. В конце концов, это он скрывал от нее правду, да еще какую, — что он мог быть отцом. А потом еще худший обман — поступал почти как Онан из Ветхого Завета: изливал свое семя на землю.

Но в большей степени хранить тайну от Саймона ее понуждала боязнь, что своими действиями — осуждением, гневом — он испортит всю радость, которую она чувствовала теперь. Однако она отправила записку управляющему замка Клайвдон с просьбой сообщить, где сейчас находится герцог.

В конце третьей недели разлуки с Саймоном она решилась все-таки написать ему письмо.

Случилось так, что не успел еще застыть сургуч, которым она запечатала свое послание, как перед ней предстал ее брат Энтони собственной персоной. И персона эта выглядела чрезвычайно возбужденной, чтобы не сказать — разъяренной.

Он просто ворвался без всякого предупреждения в комнату, где она сидела и где никак не предполагала принимать кого бы то ни было, а потому даже и думать боялась о том, скольких слуг, включая дворецкого, этот незваный гость раскидал на своем пути.

Она хорошо знала, что в таком состоянии старший брат бывает неуправляем, даже опасен, но не удержалась от язвительного тона, которым поинтересовалась:

— О, как ты здесь очутился? Неужели наш дворецкий сбежал из дома?

— Ваш дворецкий на месте, — заверил ее Энтони.

— Это меня несколько успокаивает.

— Оставь свои шуточки, Дафна! Где он?

— Он?.. Ах, да… Как ты видишь, здесь его нет.

— Я убью его на этот раз! По-настоящему!

Дафна поднялась из-за стола, глаза ее сверкнули.

— Нет! Ты не сделаешь этого!

Энтони приблизился к ней почти вплотную — так, что ей пришлось отступить на один-два шага, и произнес почти торжественно:

— Я поклялся перед вашей женитьбой, что сделаю это, если…

— Если что?

— Если он… — Энтони немного понизил голос, — если он причинит вред твоей репутации, черт возьми! А также если ранит твою душу.

— Моя душа в полном порядке, Энтони, — спокойно возразила она, непроизвольно прикасаясь рукой к животу. — Как и все остальное.

Если ее последнее утверждение и прозвучало несколько странно, то Энтони не заметил этого. Его внимание привлек конверт со свежей сургучной печатью, лежащий на столе.

— Что это? — спросил он.

Она проследила за его взглядом, который упал на письмо, только что вымученное ею, и ответила:

— Это? Ничего, что могло бы тебя интересовать.

С этими словами она взяла в руку злосчастный конверт.

— Ты уже переписываешься с ним? — громовым голосом крикнул он. — Меньше чем через два месяца после свадьбы ты пишешь ему письма?.. Отвечай! Только не лги мне! Не лги! Я заметил его имя на этой бумаге.

Свободной рукой Дафна смяла лежащие на столе листы с черновыми набросками своего короткого послания и выбросила их в мусорную корзину.

— Это не твое дело, Энтони, — сказала она голосом, дрожащим от возмущения и чуть-чуть от страха.

Взгляд Энтони уперся в корзину для мусора, и Дафне показалось, он готов вытащить оттуда смятые листки и ознакомиться с их содержанием. Однако он не сделал этого, а повторил уже сказанное раньше:

— Я не намерен прощать ему его мерзкое поведение! На что она тоже повторила только что произнесенную фразу:

— Это тебя не касается, Энтони.

К сожалению, увещевания лишь подогрели его гнев.

— Я отыщу его, слышишь? Где бы он ни был! Отыщу и убью!

— О, черт возьми! — взорвалась наконец Дафна. — Кто вышел замуж? Ты или я? Если ты будешь и дальше вмешиваться в мои личные дела, Энтони, клянусь Богом, я перестану с тобой разговаривать!

Ее резкие слова немного утихомирили брата. По крайней мере во внешних проявлениях.

— Хорошо, — сказал он примирительно. — Я не стану его убивать.

— Большое спасибо, — язвительно откликнулась она. Пропустив насмешку мимо ушей, он заявил с прежней запальчивостью:

— Но все равно найду его! И выскажу все, что я о нем думаю!

Дафна задумчиво посмотрела на брата и, судя по всему, пришла к какому-то внезапному решению.

— Прекрасно, — сказала она, доставая свое послание, которое успела уже положить в ящик стола. — А когда найдешь, передай ему, пожалуйста, это письмо.

Энтони с некоторым удивлением протянул руку за конвертом, но Дафна одернула его:

— Сначала дай два обещания.

— Какие еще? — спросил он недовольно.

— Во-первых, что ни при каких обстоятельствах не станешь читать того, что здесь написано.

На его лице появилось выражение крайне оскорбленного достоинства, но это ее не поколебало.

— Не надо делать такую мину, Энтони Бриджертон, — почти весело сказала она. — Я ведь прекрасно знаю тебя. Если ты сочтешь, что действуешь мне во благо, то не остановишься ни перед чем. Разве не так?

Он молча смотрел на нее. Она продолжала:

— Но я также знаю, что если ты дашь обещание, то никогда не нарушишь его. Поэтому жду его от тебя.

— Какие глупости! — пробормотал он возмущенно.

— Обещание, Энтони!

Она еще дальше отдернула руку с письмом.

— Ох, ладно. Обещаю.

— Вот и хорошо. Возьми это послание.

— А что у тебя во-вторых? — спросил он, вертя в руках конверт. — Ты говорила о двух обещаниях.

— Во-вторых, Энтони, обещай не причинить ему никакого вреда.

— Ну, знаешь… Это уж слишком!

Она протянула к нему руку.

— Тогда отдавай письмо. Я передам его с посыльным.

Он спрятал руку за спину. Они словно играли в какую-то игру своего детства.

— Но ты уже отдала его мне!

Она злорадно улыбнулась:

— Ты не знаешь адреса. На конверте его нет.

— Подумаешь! Я его добуду.

— Сомневаюсь, братец. У Гастингсов много поместий во всех концах страны. Тебе понадобится уйма времени, чтобы узнать, в каком из них сейчас Саймон.