Оливия много раз бывала в доме графини, которая обожала парфюмерию, но желала пробовать новые образцы не в бутике, а в своей роскошно обставленной гостиной. Оливия всегда охотно соглашалась приехать, не только потому, что ей нравилась графиня, но и потому, что та была лучшей из клиенток Дома Ниван, а ее влияние среди французской аристократии позволяло поддерживать постоянный интерес к ее Дому. По количеству заказов графиня де Брийон превосходила даже императрицу Евгению. Эти две клиентки покупали самую дорогую парфюмерию, саше, соль для ванн и ароматические масла в таких количествах, как все остальные клиентки, вместе взятые.

Оливия сразу заметила, что графиня украсила свой дом специально для раута. Цветочные композиции и скатерти были увиты золотистыми лентами и прекрасно сочетались с мебелью в стиле ренессанс и персидскими коврами.

Графиня и ее жених стояли внизу у лестницы и приветствовали гостей, которые составляли элиту Парижа.

Сэмсон взял Оливию под локоть и направил ее в конец вереницы гостей, чтобы как можно скорее покончить с приветствиями и смешаться с толпой. А она вдруг подумала, что ему гораздо труднее будет справиться с обманом, чем они предполагали. За несколько дней до этого вечера Оливия дала краткую характеристику людям, которые будут на балу, отметив индивидуальные особенности и личные причуды тех, с кем им придется разговаривать. А этот невероятно красивый, решительный и хладнокровный человек, который сейчас стоял рядом с ней, вел себя совершенно не так, как ее муж. Гости, конечно, примут его за Эдмунда, но она-то уже поняла, какая огромная разница существует между братьями. Внешне похожие, во всем другом они были полной противоположностью. Сэмсону придется проявить значительные актерские способности, чтобы не возбудить подозрений и не дать пищу для слухов. Оливии лишь оставалось молиться, чтобы они слились с толпой и их мало кто заметил.

Однако она сразу поняла, что это невозможно. Как только они появились на покрытой красным ковром лестнице, которая вела вниз, в зал, ей показалось, что все вокруг застыло. Головы повернулись в их сторону, и даже оркестр, игравший вальс Шопена, не мог заглушить шепоток, прокатившийся по залу. Все замерли в ожидании.

– Нас заметили, – прошептана она, стиснув в руке веер.

Все еще сжимая ее локоть, он склонил к ней голову.

– Они заметили вас, и все эти мужчины, которые на вас таращатся, завидуют мне. – И добавил: – Мне остается лишь пожалеть, что меня не видят мои друзья.

– Друзья?

Он тихонько фыркнул и повел ее вниз по лестнице.

– Да, Оливия, каким бы скандальным ни было мое прошлое, у меня все еще есть друзья.

Ее немного смутили раздражение в его голосе и интригующее упоминание о скандале, о котором он ей не рассказывал. Но, возможно, он лишь имел в виду бессовестные выходки своего брата.

– Разумеется, у вас есть друзья. Помнится, я с одним из них даже познакомилась. И вообще я никогда бы не поставила под сомнение наличие у вас друзей.

– Нет? Вот как? – отозвался он, не глядя на нее.

У нее сложилось впечатление, что его мысли где-то далеко. А ей в данный момент нужно было, чтобы он смотрел на нее и поддерживал с ней беседу.

– Что же это был за скандал, чтобы от вас отвернулись друзья?

Он внимательно посмотрел на нее.

– Так какой скандал? – повторила она, надеясь, что не слишком настойчиво.

Он внезапно опустил взгляд на ее грудь, и она ощутила, как тепло прилило к ее щекам.

– Вы сегодня выглядите восхитительно, Ливи, – пробормотал он, и его взгляд потеплел. – Скандал заключается в том, что мой брат разорил такую во всех отношениях великолепную женщину, как вы. Эдмунд просто дурак.

У Оливии пересохло во рту. Тепло, которое она только что почувствовала, превратилось в жар, сердце забилось так, что ей стало трудно дышать. Волнение или, скорее, предчувствие всколыхнуло все внутри. Он польстил ей, и она поняла, что он сделал это не только намеренно, но и совершенно искренне. Еще ни один мужчина до герцога Дарема не ухаживал за ней так – простой взгляд, одно-два слова. Она еле подавила в себе желание прислониться к нему и поцеловать прямо здесь, в этом зале, на глазах у всех. Это была мысль, постыдная во всех отношениях.

– И у вас изумительные духи, – добавил он, улыбнувшись, и повел ее здороваться с хозяйкой.

– Грубиян, – прошептала она.

Ответом ей был лишь тихий смешок. А потом, словно не было ничего более естественного на свете, он повернул ее и с интонацией заправского актера представил ее графине Брийон как свою жену. Эдмунд не сделал бы это лучше.

– Оливия, дорогая! – Луиза Брийон обняла ее рукой в длинной перчатке и поцеловала в обе щеки. – Я так рада, что вы вернулись. И вы привели вашего знаменитого мужа. Какой чудесный сюрприз!

Сэмсон нежно пожал протянутую ему руку и, низко склонившись, поднес ее к губам.

– Мадам графиня, вы просто ослепительны, – широко улыбнувшись, произнес он. – Сердечно поздравляю вас с предстоящим бракосочетанием. Вы, должно быть, очень счастливы.

Оливия внимательно наблюдала за тем, как графиня, одетая в платье из ярко-синего шелка с оборками из алансонских кружев, взяла под руку своего жениха.

– Он просто золото. Разрешите представить вам моего будущего мужа месье Антонио Салану.

Так Сэмсон и Оливия познакомились с богатым итальянцем, человеком в два раза старше ее, который занимался экспортом. Он должен был стать третьим мужем графини, увеличивавшим ее состояние во много раз.

– Надеюсь, вы хорошо проведете этот вечер, – сказал итальянец по-французски, прежде чем одарить своим вниманием следующую пару в веренице гостей.

– О, Оливия, дорогая, – добавила графиня, – скоро приедет твоя тетя. Она была в восторге, что ты вернулась в город и приедешь со своим мужем. И мы все знаем, что она никогда не пропускает ни одного званого вечера.

Оливия внутренне содрогнулась. Она не очень жаловала сестру своего покойного отчима, которая любила выпить больше чем положено и весьма интересовалась тем, что осталось у Оливии от наследства ее семьи. Но приличия требовали, чтобы Оливия не выдавала своей антипатии на людях.

– Как замечательно! Я с удовольствием с ней повидаюсь, мадам графиня. – Она подняла глаза на Сэмсона, который смотрел на нее, слегка подняв брови. – Не выпить ли нам шампанского, дорогой?

Сэмсон кивнул и улыбнулся так, как это сделал бы Эдмунд:

– Конечно. А потом будем танцевать.

Оливия взяла его под руку, и они стали пробираться сквозь толпу в конец зала, где были распахнуты настежь большие овальные окна, выходившие в сад, чтобы глотнуть немного свежего воздуха. Лакеи в ярко-красных ливреях стояли возле буфетной стойки, раскладывая по тарелкам закуски и разливая по бокалам шампанское.

Оливия сделала несколько глотков восхитительного напитка, чтобы успокоиться, а Сэмсон просто держал в руках бокал и смотрел на нее так, словно они в зале были одни.

– А кто ваша тетя? – спросил он наконец. Этого-то она и боялась – что он спросит.

– Сестра моего покойного отчима. Неприятная особа, любительница выпивки и мужчин. – Она вздохнула. – Вы сегодня с ней познакомитесь и наверняка очень ей понравитесь.

– Вот как? В таком случае я буду рад знакомству с ней.

– Не будете. Можете мне поверить.

Он засмеялся, и Оливия решила, что ей безумно нравится его смех.

– А почему вы решили, что я ей особенно понравлюсь?

Она сжала губы. Он нарочно ее дразнит, но она не могла его остановить. Да он и сам скоро узнает. Отпив еще глоток шампанского, она непринужденно ответила:

– Потому что она беззастенчиво флиртовала с моим мужем на виду у всех и в моем присутствии.

Ее и саму удивило это признание, и она отвернулась, чтобы скрыть свое замешательство.

– Я хочу танцевать с вами, – вдруг сказал он. Обрадовавшись, что он сменил тему, она глубоко вздохнула.

– Это доставит мне удовольствие.

– И мне тоже, Ливи.

Он так нежно произнес ее имя и так странно на нее посмотрел, что у нее мороз пошел по коже. Словно у них был – и будет – какой-то общий секрет. Но ей пришлось напомнить себе причину, которая привела их на этот бал.

Она сделала шаг ему навстречу. В одной руке она держала веер, в другой – бокал с шампанским. Он не спускал с нее глаз.

– Я должна вам сказать... – произнесла она достаточно громко, чтобы он услышал ее в шуме толпы, – хотя мне очень нравится, когда вы называете меня Ливи, Эдмунд никогда так меня не называл, и все об этом знали. – Она откашлялась. – На днях вы так меня назвали в присутствии Нормана, хотя я и сомневаюсь, что он это заметил, поскольку он не часто видел Эдмунда. Все же вам не следует употреблять мое имя в присутствии посторонних. Просто чтобы не рисковать.

Он никак не отреагировал.

– Вам следовало предупредить меня.

– Знаю. Просто я... мне...

– Вам нравится, когда я вас так называю? – закончил он за нее.

Ее щеки запылали, и она стала обмахиваться веером.

– Да, нравится. Так меня называли моя мать, мой отец, очень близкие друзья. Эдмунду это имя просто не нравилось. Но когда его произносите вы... – Она оглянулась, чтобы удостовериться, что никто не заметил ее неловкости, и облегченно вздохнула, увидев, что гости ведут себя так, будто их вообще не было в зале. – Я не знаю. Я не могу этого объяснить.

– Думаю, потому, что оно звучит слишком интимно. – Она покачала головой:

– Нет, оно просто... менее формально, более фамильярно, но мы с вами вроде... родственники, и в том, что вы называете меня Ливи, нет ничего особенного.

– Оно все же звучит более интимно, – улыбаясь, настаивал он, – и именно поэтому оно мне нравится.

– По-моему, нам пора начать танцевать.

– Однако, – сказал он, не желая менять тему разговора, – что касается вашей любезной просьбы, я воздержусь называть вас Ливи, когда мы не одни. Но с этого момента вы никогда и нигде больше не будете называть меня братом.

Она смешалась. Он был ее братом по закону.

– Договорились?

– Договорились.

– И еще. – Он подошел так близко, что ее юбки закрыли ему ноги, а его голова склонилась над ее головой. – Если мы окажемся в какой-либо интимной обстановке, где мне будет позволено называть вас Ливи, вы будете называть меня Сэмсон. Не «брат», не «сэр», не «ваша светлость» и никогда «Эдмунд», а только Сэмсон.

Она смотрела на него в полном изумлении.

– Если только, – поправился он, – вы не предпочтете называть меня каким-нибудь другим уменьшительным именем, чему я буду бесконечно... рад.

Уменьшительным именем? Рад? Он неожиданно улыбнулся так, что у нее подогнулись колени.

– А теперь давайте танцевать, моя очаровательная леди Оливия.

Не дав ей возможности возразить, он взял у нее бокал с шампанским, поставил его вместе со своим на столик рядом и предложил ей руку.

Они вышли в центр зала и медленно закружились под музыку.


Краем глаза она видела, что все на них смотрят. Но они были заметной парой, особенно благодаря его высокому росту. Не спуская с нее глаз, он вел ее, отлично попадая в такт музыки. Он оказался замечательным танцором, и опять стала очевидна разница между ним и его братом. Эдмунд танцевал хорошо, но Сэмсон, казалось, был поглощен ею. Между тем она не раз замечала, что мысли Эдмунда во время танца были где-то далеко, словно он предпочитал в это время с кем-нибудь общаться, а не танцевать с ней. Чем больше она узнавала Сэмсона, тем больше ее беспокоило его родство с ее мужем.

– Расскажите мне о своей семье, – тихо попросил он ее.

Она отпрянула, удивившись:

– О моей семье?

– Скажем так: меня больше интересует ваше прошлое, чем парфюмерные вкусы нынешнего сезона.

– Это не вкусы, а ароматы.

– Нуда, конечно.

Он продолжал кружить ее по залу, хотя она заметила, что он постепенно ведет ее к дверям, ведущим на балкон, чему она была рада. Ей просто был необходим глоток свежего воздуха.

– Поскольку разговор зашел об ароматах, какими духами вы надушены сегодня?

Она понимала, что ему это совсем не интересно, но была благодарна за то, что он переменил тему.

– В основе – ваниль, а для цвета добавлен аромат цитруса.

– Звучит вполне съедобно.

Она засмеялась, слегка откинув голову, а он крепче прижал ее к себе. Такая близость была явно неприлична, но она не стала отступать. Ей просто не захотелось двигаться.

– Скажите, дорогая Оливия, вы и... ванну принимаете с этими ароматами?

Как он мог даже вообразить себе такое, поразилась она, и слегка ударила его веером по плечу.

– А это, мой дорогой муженек, вас не касается, – слишком игриво ответила она. Но она наслаждалась его обществом. – И запрещаю вам лизать мою кожу, чтобы выяснить это.

Она не сразу сообразила, что именно она сказала, но когда до нее дошло, ее как громом поразило. Она зашла слишком далеко.