Адель Эшуорт - Герцог-обольститель

– Разве мы это уже не обсуждали? Я не глупа, Эдмунд.

Он молчал почти минуту, видимо, сопоставляя. Потом он вдруг резко переменил тактику. Он разжал кулаки, вытянул пальцы и запустил их в волосы, точно так же, как это делал Сэмсон, и на какую-то долю секунды застал ее врасплох.

Он встал перед ней, и улыбка заиграла на его губах.

– Значит, ты хочешь вернуть свои деньги, – скорее сказал, чем спросил он менее напряженным тоном.

Хотя ее испуг немного прошел, своим заявлением он вызвал у нее подозрение. Она знала его лучше, чем он думал.

– А ты хочешь что-либо взамен. – Эта мысль выскочила неизвестно откуда, но имела реальный смысл, когда дело касалось Эдмунда.

– Я быстро верну тебе все, если...

Он намеренно замолчал, стараясь быть обаятельным. Как это когда-то он умел.

– Если что?

– Если ты поклянешься, что никогда никому обо всем этом не расскажешь, особенно Брижитт.

Его предложение было возмутительным и беспринципным, и если бы она согласилась, стала бы такой же лживой, как он. Но именно этого он и хотел – поставить ее в условия, при которых она отвечала бы за свои действия. Молчание в обмен на деньги. И, зная, как дорог ей Дом Ниван, он был уверен, что крепко держит ее в своих руках.

– Ты и впрямь думаешь, что я опущусь до твоего презренного уровня и позволю тебе лишить эту девушку не только ее состояния, но и ее достоинства?

– Я люблю Брижитт, – заявил он, – и я никогда не причиню ей боли.

– Не смеши меня, Эдмунд. Ты не знаешь даже значения этого слова.

– То, что она не так красива, как ты, Оливия, не означает, что я не испытываю к ней чувств.

Она не могла поверить в его наглость.

– Ты просто жалок.

– Я уже затащил ее в постель, – признался он довольно небрежно. – Я уверен, что ты не захочешь, чтобы пострадала ее репутация.

Где-то вдали раздался раскат грома, и Оливия вздрогнула. Но больше, чем удар грома, ее поразило его циничное признание.

– Этого не может быть, – вырвалось у нее. От налетевшего порыва ветра волосы снова упали ей на лицо. Она отвела их нетерпеливым жестом. – Брижитт никогда не позволила бы тебе такое до свадьбы.

– Нет, Оливия, в отличие от тебя она не так холодна и бесчувственна по отношению к своему будущему мужу. – Он приблизился к ней. – Ты не захочешь, чтобы ее репутация была погублена, – повторил он предостерегающим тоном. – Поэтому я предлагаю тебе держать свой маленький бойкий язычок за зубами и никому ничего не рассказывать. Взамен я в течение недели пришлю тебе в Дом Ниван банковский счет.

Оливия обхватила себя руками, чтобы унять дрожь. Ее привела в ярость его наглость, а страх совершенно исчез.

– Ты омерзителен.

– Так думают те, кто меня не знает, а ты так и не удосужилась меня узнать, Оливия.

Она оглядела его пристальным взглядом.

– Неужели можно быть таким самонадеянным? – Он одарил ее своей знакомой чарующей улыбкой и погладил по щеке.

– О, я могу быть еще и не таким. – Она оттолкнула его руку.

– Тебе не удастся ни одурачить меня, ни запугать, Эдмунд. Я знаю совершенно точно, какой ты на самом деле.

Добродушное выражение сошло с его лица прямо у нее на глазах. Он наклонился к ней и прошептал зловещим тоном:

– Я уверен, что твой... банкир-муж не может обеспечить тебя или Дом Ниван так, как твое наследство. А если ты мне солгала и на самом деле не замужем, чему я склонен верить, потому что... – он глумливо усмехнулся, – я тоже не глуп... тебе необходимо вернуть свое наследство. Подумай об этом, Оливия. – Не спуская с нее глаз, он немного отступил. – Я больше никогда тебя не побеспокою. Но только до тех пор, пока ты ничего не расскажешь Брижитт или кому-нибудь другому. Так мы договорились?

Он знал, что она должна была ответить. Но чего он не знал, так это того, что на сей раз они с Сэмсоном опережают его на шаг.

– Да, – прошептала она.

– Прекрасно. А теперь я тебя оставлю, потому что, кажется, сейчас пойдет дождь. – Он повернулся и бросил через плечо: – До вечера, дорогая.

Она с трудом удержалась, чтобы не завопить от радости, пока он не ушел достаточно далеко, чтобы услышать ее.

«Вот именно – до вечера».

Сэмсон был в ярости. Его взбесил ее обман и тот риск, которому она подвергалась, встречаясь с Эдмундом одна в уединенном месте и без его защиты. Как он мог поддаться на ее уговоры не сопровождать ее и ничего не заподозрил, когда она в третий раз – и всего за пару дней – заявила о том, что ей необходимо посетить парфюмерный магазин. Но больше всего он разозлился на себя – за то, что почувствовал совершенно абсурдную ревность, чего с ним еще ни разу в жизни не случалось.

Он увидел Оливию сразу, как только выглянул из окна их номера, выходившего в сад. Он не мог не заметить среди зелени ее платье цвета лаванды. Но самый большой шок он испытал, увидев – впервые за десять лет – своего брата, который был так близко от нее, прикасался к ее руке... Она, правда, его оттолкнула, но их тихий разговор, само сознание того, что они вместе и без его ведома, что она солгала ему, потрясли его. Он испугался, что потеряет ее.

Как только она, вернувшись со своего свидания, вошла в вестибюль отеля, Сэмсон, не говоря ни слова, схватил ее за руку и потащил в номер. Она не стала сопротивляться, видимо, чувствуя свою вину, но скорее потому, что поняла всю серьезность своего поступка и силу его гнева.

Не было еще одиннадцати часов утра, но в ту же секунду, как он увидел ее рядом с Эдмундом, он принял решение: он займется с ней любовью. Немедленно.

Он быстро запер за собой дверь, прошел мимо нее к окнам и тоже их закрыл. Небо было покрыто черными тучами, дождь с каждой минутой усиливался. Как раз такая погода, подумал он, чтобы заняться любовью. Глубоко вдохнув, чтобы успокоиться, он повернулся к ней.

Она стояла возле софы, красная от гнева, и, уперев руки в бока, смотрела на него с вызовом. Он чуть было не рассмеялся.

– Что ты делаешь?

Он начал расстегивать рубашку.

– Собираюсь заняться с тобой любовью.

Она начала отступать, пока не ударилась ногами о край софы.

– Ни за что! – От стыда и обиды ее глаза наполнились слезами.

– Да, да. – Он медленно пошел на нее, вытаскивая на ходу запонки из рукавов.

Она не завопила и не пыталась убежать – настолько она была шокирована его заявлением, а возможно, и тем, что в данный момент и он был ей нужен, хотя скорее всего она этого не осознавала.

Она обогнула софу и подошла к двери, чтобы быть от него подальше.

– Я... я отказываюсь принадлежать кому-либо, кроме своего мужа.

Это был разумный довод, но Сэмсона он не остановил.

– Больше никаких игр, Оливия.

Прижав руки к груди, она смотрела, как он приближается, и уже не могла скрыть паники.

– Ты сошел с ума.

– Наверное, – согласился он. – Я без ума от тебя.

– Я закричу, – дрожащим голосом буркнула она.

– Не закричишь.

– Ты сказал мне в первый день в Париже, что мы никогда не будем...

– Я солгал, – отчетливо произнес он.

Он уже стоял перед ней, а она – прислонившись спиной к двери. В ее глазах он прочел испуг, беспокойство и... желание.

– Время настало, Ливи, – уверенно сказал он.

– Ты... ты не посмеешь взять меня силой.

Он не знал, смеяться ему или почувствовать себя оскорбленным. Прижав большой палец к ее губам, он прошептал:

– Ты сама в это не веришь. Ты хочешь меня так же, как я тебя.

Она начала дрожать.

– Ты не знаешь, чего я хочу.

Именно это его и терзало. Он все еще боялся, что она предпочтет ему Эдмунда.

Он наклонился и сказал прерывистым шепотом:

– Я не собираюсь сейчас тебя терять.

И он поцеловал ее, но не нежно, а со всей силой своего желания, хотя знал, что этому поцелую не суждено было продлиться.

Она попыталась оттолкнуть его, уперев ладони ему в грудь.

С него довольно. Он оторвался от ее губ, склонился над ней и одним движением перебросил ее через плечо, словно мешок с зерном.

– Что ты делаешь? – вскрикнула она и уперлась ладонями ему в спину в безуспешной попытке освободиться.

Не обращая внимания на ее слабое сопротивление, он быстро и без видимых усилий понес ее в свою спальню. Захлопнув ногой дверь, он прошел прямо к кровати, где сбросил ее на стеганое покрывало.

Он смотрел на нее сверху и не без удовольствия наблюдал за тем, как она сдувает упавшие ей на лицо волосы.

– Ты ведешь себя просто неприлично, – прошипела она, не делая, однако, попыток пошевелиться.

– Как это понимать?

Она смотрела на него так, будто он был слабоумным.

– Сейчас день, идиот, – процедила она сквозь стиснутые зубы.

– Так это же хорошо. – Он сжал губы, чтобы удержаться и не начать дразнить ее за прелестную невинность. Он снял ботинки и стянул с себя рубашку. – Я хочу видеть каждый дюйм твоего восхитительного тела, моя дорогая, так что лучшего времени и не придумаешь.

Она смотрела на него, раскрыв рот, в полном шоке.

А он между тем встал одним коленом на кровать и начал медленно водить ладонями по покрывалу, постепенно приближаясь к ней.

Она тут же отреагировала и быстро отодвинулась вверх на подушки и к изголовью.

– Не приближайся ко мне, Сэм. Предупреждаю тебя. – Он лишь усмехнулся и, оседлав ее ступни, коленями пригвоздил к кровати ее широкие юбки.

– Сэм, прошу тебя, будь благоразумен, – тщетно взывала она к его рассудку.

Он схватил ее за ногу и снял одну туфлю. Бросив ее на пол, он тут же принялся за другую.

– Знаешь, Ливи, я думаю, что еще никогда в жизни я не был таким благоразумным.

Она затрясла головой, стараясь отодвинуться дальше на подушки.

– Это нехорошо, – попыталась она поспорить, но ее голос задрожал, потому что до нее дошло, что ей не удастся ему помешать.

Покончив со второй туфлей, он стал гладить сначала ее ступни, а потом, осмелев, просунул пальцы под платье, все время при этом глядя ей в глаза.

– Что... что ты делаешь?

– Снимаю с тебя одежду.

– Нет, не снимаешь.

– Так у кого из нас отсутствует логика? – Она молчала, явно обидевшись.

Он стал гладить ладонями ее икры.

– Ты в корсете?

– Не твое дело!

– Полагаю, это означает, что корсета нет.

Она не делает попыток сбежать, подумал он, не сопротивляется, но она наверняка постарается как можно дольше испытывать его терпение. Но за это он будет вознагражден сполна.

Он стал нежно целовать ее ступню, потом каждый палец на ногах.

– Не смей этого делать! – воскликнула она, пытаясь спрятать ноги под платье, но ей это не удавалось, потому что он крепко держал их в своих ладонях.

Сэмсон имел дело всего с одной девственницей. Но ему тогда было семнадцать лет, и она просто его соблазнила. На этот раз – и это было очень важно – инициатором придется быть ему, но он был намерен насладиться каждой минутой этой роли. От него потребуется вся его выдержка, чтобы продержаться до той минуты, когда он войдет в нее.

– У тебя даже чулки пахнут духами, – пробормотал он, целуя ее ступни.

Она все еще смотрела на него чуть затуманенными глазами.

– Это потому, что я держу их в ящике с саше, которое пахнет духами, и...

– Перестань разговаривать, Оливия, – приказал он шепотом, продолжая ласкать ее голени и пальцы на ногах. А потом он приподнялся и, обхватив коленями ее бедра, оседлал ее и впился ртом в ее губы.

Она не запротестовала, но и не ответила. Даже не пошевелилась, очевидно, надеясь, что ее холодность умерит его пыл. Однако вместо этого ему еще больше захотелось завоевать ее согласие, ее сердце и мысли.

Он решил терпеливо добиваться ее лаской. Он упивался вкусом ее губ, нежным запахом ее кожи, прикосновением к ее телу. Он не переставал целовать ее, искушая ее обещанием того, что будет, но не торопил, не настаивал, пока не почувствовал, что она начала расслабляться.

Он немного отстранился, чтобы увидеть ее раскрасневшееся лицо, влажные губы, ее глаза, заблестевшие от нарастающего желания.

Не спуская с нее взгляда, он стал стягивать с ее плеча рукав.

– Сэм... – Это было ее последней попыткой, и ему пришлось признать, что она стойко держалась.

– Ш-ш... – Он провел губами по ключице. – Ты такая нежная, такая мягкая...

– Пожалуйста...

И в этот момент она сдалась.

Он понял это и еще раз поцеловал, но поцелуй был глубоким, и она наконец ответила взаимностью и позволила его языку завладеть ее горячим, влажным ртом. Его рука заскользила по ее обнаженному плечу и шее.

Его желание росло, но и она уже не сдерживалась. Он понял это по ее судорожному дыханию. Его ладонь снова двинулась, на этот раз вниз от ее горла к груди, а потом еще ниже – пока он, просунув руку под платье и сорочку, не обхватил ладонью одну грудь.