Максимус лежал в старинной кровати герцогов Уэйкфилдов — в кровати с темно-зелеными драпировками, окружавшими выгравированную наверху, в куполе полога, позолоченную корону. Преследовали ли кого-нибудь из его предков кошмары и сомнения? Вероятно, нет — если судить по самодовольным лицам на портретах в его галерее. И все эти люди получили свой титул после естественной смерти отца или деда, а не в результате жестокого неотмщенного убийства.

Поэтому он, Максимус, заслужил свои ночные кошмары.

Перси потерся носом о его руку и лизнул пальцы. Максимус снова вздохнул и встал с постели. Пока он одевался, спаниель, сидя рядом, радостно вилял хвостом. Перси, как и другим собакам, полагалось ночевать в конюшне, однако он, хотя и считался не столь умным, как Красавица или Скворушка, каким-то образом находил способ по ночам пробираться мимо многочисленных слуг и Крейвена в хозяйскую спальню. Как ему это удавалось, было загадкой. Возможно, там, где не помогал ум, удачу приносила хитрость.

— Идем. — Хлопнув себя по бедру, Максимус вышел из комнаты, и спаниель побежал за ним.

Кивнув в коридоре сонной служанке, Максимус направился в конюшню, чтобы взять на прогулку и борзых. Собаки радостно встретили хозяина, а Перси лаял и носился вокруг них. Когда же с приветствиями было покончено, все отправились в рощу.

Солнце как раз всходило, и его бледные лучи освещали листву. День обещал быть великолепным, прекрасно подходившим для пикника и развлечений. Предыдущий день, судя по всему, принес успех в его ухаживаниях за леди Пенелопой. Она висла у него на руке и хихикала, иногда в самые неподходящие моменты. Да-да, она была совершенно очарована им. А если ее восхищение вызвано лишь его титулом и деньгами… Что ж, пусть так, ничего страшного. Ведь это вполне ожидаемо, не так ли?

Перси спугнул зайца, и все собаки бросились за ним в погоню сквозь подлесок. При этом они потревожили каких-то птиц, тотчас поднявшихся в воздух, и Максимус, задрав голову, наблюдал за их полетом. А потом…

Потом герцог вдруг почувствовал, что он уже не один.

Секунду спустя послышался знакомый голос:

— Доброе утро, ваша светлость. — Мисс Грейвс была без шляпы и в своем обычном грязно-коричневом наряде. От утренней прогулки ее щеки разрумянились, а губы стали ярко-розовыми.

— Когда идете в лес, следует надевать туфли, — с раздражением заметил Максимус, увидев, что она опять босая. — Вы можете поранить ногу.

Мисс Грейвс насмешливо улыбнулась, и это вызвало у него еще большее раздражение. Все окружающие торопились исполнять его пожелания, — но только не она!

К ним подбежал Перси, ужасно возбужденный своей охотой. Он уже собрался прыгнуть на мисс Грейвс, но та спокойно скомандовала «лежать» — и спаниель мгновенно подчинившись, улегся у ее ног.

Максимус вздохнул, а мисс Грейвс снова улыбнулась.

— Так ты поймал этого несчастного зайчишку? — весело обратилась она к Перси, смотревшему на нее с восторгом. — Разорвал его в клочья?

— Вы, мисс Грейвс, пожалуй, слишком кровожадны для леди, — пробурчал Максимус.

— Сомневаюсь, ваша светлость, что он способен поймать даже кролика. Кроме того, — добавила Артемис, расправив плечи, — меня ведь назвали в честь богини охоты.

Герцог в недоумении взглянул на нее — этим утром она была… в каком-то странном настроении. И почему-то улыбнулась так, будто что-то про него знала. Будто знала какой-то его секрет.

Борзые вернулись вместе с белой комнатной собачонкой Пенелопы, и они все вместе, тяжело дыша, приветствовали мисс Грейвс. Максимус вопросительно посмотрел на нее, и она, пожав плечами, проговорила:

— Мне кажется, Бон-Бону нравятся утренние прогулки. И я точно знаю, что он любит вашего Перси — с ним он словно обрел вторую жизнь.

Артемис зашагала по тропинке, а Скворушка и Бон-Бон с Перси побежали обратно в лес. Красавица же осталась с хозяином; обнюхивая тропинку, она шла рядом с ним. Какое-то время царило молчание. Наконец герцог проговорил:

— А что, ваши родители увлекались древностью? — Он украдкой бросил взгляд на свою спутницу.

Она кивнула.

— Да, моя мать увлекалась. Артемида и Аполлон — олимпийские близнецы.

— A-а… понятно.

Мисс Грейвс глубоко вздохнула, и от этого вздоха лиф ее платья натянулся. Помолчав, она добавила:

— Четыре года назад моего брата поместили в Бедлам.

— Да, я знаю.

— Разумеется, знаете. — Она криво усмехнулась. — Скажите, ваша светлость, вы собираете сведения о каждой интересующей вас леди?

— Да, конечно. — Отрицать это не имело смысла. — Мой титул обязывает меня проявлять разборчивость.

Мисс Грейвс пробормотала что-то нечленораздельное, и это рассердило герцога. Нахмурившись, он проворчал:

— Ваш брат убил трех человек в припадке безумной пьяной ярости.

— Удивляюсь, что вы, зная об этом, продолжаете ухаживать за Пенелопой, — тихо сказала Артемис. — Говорят, безумие — наш семейный недуг.

Максимус пожал плечами.

— Но ведь вы — всего лишь кузина леди Пенелопы. Кроме того, убийство не обязательно означает безумие. Если бы ваш брат не был внуком графа, его повесили бы, а не поместили в Бедлам. Ведь все были заинтересованы в этом… Уж лучше знатного человека признать сумасшедшим, чем казнить, — добавил Максимус.

Он внимательно смотрел на Артемис, поэтому успел заметить, как исказилось от боли ее лицо. Но она тут же взяла себя в руки и проговорила:

— Вы правы. Скандал был ужасный. Уверена, он оказался последней каплей, погубившей мою мать. Несколько недель мы думали, что брата могут арестовать и казнить. И если бы не отец Пенелопы…

Когда они подошли к поляне и она, остановившись, повернулась к нему, у Максимуса возникло необъяснимое желание заключить ее в объятия и сказать ей, что он будет постоянно ее оберегать, защищать и ограждать от сплетен.

Но она, расправив плечи, смотрела на него без всякого страха, и он подумал: «Возможно, ей не нужен защитник. Возможно, ей хорошо и без него».

— Знаете, мой брат — не сумасшедший. И он не убивал тех людей.

Герцог молчал, и Артемис, собравшись с духом, заявила:

— Вы сможете вызволить его, если захотите.

— Ноя — всего лишь герцог, а не король, — заметил Максимус.

— Все равно сможете, — упрямо повторила мисс Грейвс. — Вы сможете освободить его.

Максимус отвернулся и вздохнул.

— Даже если бы я захотел это сделать… Не думаю, что мне удалось бы. Ведь ваш брат, мисс Грейвс, был признан безумным, пусть даже вам тяжело с этим согласиться. Его застали возле тел трех зверски убитых мужчин, и несомненно…

— Он этого не делал! — перебила Артемис, положив ему на грудь свою маленькую ладошку. Хотя Максимус знал, что такого быть не может, ему вдруг показалось, что сквозь одежду он чувствует жар ее тела. — Неужели вы не понимаете? Аполло невиновен. Он заперт в этом адском месте уже четыре года и никогда оттуда не выйдет. Вы должны помочь ему. Вы должны…

— Нет, — мисс Грейвс, — я ничего не должен.

При этих словах она замерла на мгновение, и герцог почувствовал, что с трудом выдерживает ее взгляд, полный боли и ярости. Ошеломленный, он открыл рот, собираясь что-то сказать, но она, опередив его, нанесла удар точно и безжалостно:

— Вам придется спасти моего брата. Потому что, если вы этого не сделаете… Тогда я всем расскажу, что Призрак Сент-Джайлза — это вы.

Артемис затаила дыхание. Она осмелилась накинуть узду тигру на шею и теперь ждала, подчинится он ей или отбросит в сторону своей мощной лапой.

А герцог Уэйкфилд, совершенно спокойный, молча смотрел на нее, прищурив свои непроницаемые темные глаза. Секунда проходила за секундой, и вот он, наконец, произнес:

— Думаю, что нет.

— То есть вы уверены, что я этого не сделаю?

— О-о, я верю, что вы вполне способны на такое вероломство, мисс Грейвс. — С этими словами герцог повернулся и продолжил свою прогулку.

Тотчас же догнав его, Артемис проговорила:

— Но я предана своему брату, ваша светлость.

— А я спас вам жизнь в Сент-Джайлзе, — напомнил он ей.

Она прекрасно помнила его быстроту и грацию, помнила его виртуозное владение шпагой и, конечно же, помнила то последнее приветствие, которое он послал ей с крыши дома, когда она садилась в экипаж.

Теперь-то Артемис была уверена, что он специально следил, чтобы с ней ничего не случилось.

Но все это не имело значения!

— Он мой брат, и речь идет о его жизни. Поверьте, я не буду чувствовать себя виноватой, если все про вас расскажу.

— Я этого и не ожидаю. — Герцог бросил на нее взгляд. — Я просто напомнил вам о нашей встрече в Сент-Джайлзе, вот и все. Уверен, вы были бы достойным противником.

— Была бы?

Герцог остановился и вздохнул — словно имел дело с глупой служанкой. Повернувшись к ней лицом, он отчетливо проговорил:

— Думаю, вы не потрудились выяснить, что за противник я. Так вот, я не собираюсь поддаваться шантажу.

Артемис была восхищена выдержкой этого человека. Если бы она не сражалась за Аполло, то, возможно, оставила бы поле боя за герцогом. К тому же он был прав — она действительно шантажировала его. Но ведь она не джентльмен, воспитанный в традициях чести. Прежде она была леди, но те времена давно уже в прошлом. И сейчас она — женщина, закаленная превратностями судьбы. Да, такова была ее жизнь, и она сейчас находилась там, куда выбросили ее волны судьбы. Увы, у нее не было ни времени на благородство, ни желания проявлять его.

— Вы думаете, что я не раскрою всем ваш секрет? — Артемис с вызовом вскинула подбородок.

— Я думаю, что вы не осмелитесь. Но даже если вы это сделаете, мисс Грейвс… Сомневаюсь, что кто-нибудь вам поверит.

Она поняла, что герцог и на сей раз был прав — действительно, кто ей поверит? А он, холодный и безразличный, продолжал:

— Помимо всего прочего, вы сестра умалишенного и дочь джентльмена, прославившегося своим безрассудным поведением. Уверен, если вы попытаетесь открыть кому-нибудь мою тайну, то окажетесь очень близко к тому, чтобы и самой оказаться в Бедламе. — Он пригрозил ей, высказав вслух самые жуткие ее опасения, и с бесстрастным видом поклонился — как истинный аристократ. — Что ж, всего хорошего, мисс Грейвс. Я уверен, что остаток вашего пребывания в Пелеме будет приятным. — Резко развернувшись, он быстро зашагал в сторону дома.

Красавица и Скворушка тотчас последовали за ним, но Перси стоял в нерешительности, глядя то на Артемис, то на хозяина.

— Вперед, — тихо скомандовала ему Артемис, и спаниель с жалобным повизгиванием побежал за герцогом. А Бон-Бон заскулил и прижался к ее ногам.

Внезапно утро снова сделалось холодным, и Артемис невольно поежилась. Глядя в спину герцога Уэйкфилда, она со вздохом прошептала:

— Нет-нет, совсем он меня не знает…

И, конечно же, Уэйкфилд ошибался. Она осмелится. Потому что была готова на все ради освобождения брата.


В этот день лужайка с южной стороны Пелем-Хауса была залита ярким солнцем, и Максимус понимал, что должен наслаждаться таким чудесным днем и продолжать общение с леди, на которой он собирался жениться. Но, увы, сейчас он мог думать только об одном — о приводившей его в бешенство мисс Грейвс. Эта женщина, пытаясь шантажировать его — его, герцога Уэйкфилда! — перешла все границы. Ее предположение, что он мог оказаться таким слабым, ужасно его разозлило. Кроме того, в глубине души он испытывал еще одно чувство… неприятно походившее на сострадание. Но у него не было желания думать об этом, поэтому Максимус сосредоточился на своем негодовании. Он заставил бы мисс Грейвс почувствовать, как он возмущен ее поведением, если бы только она совершенно по-детски не игнорировала его.

Но ее деланое безразличие, конечно же, ни в малейшей степени не волновало его.

— Вы будете считать меня хвастливой, ваша светлость, но клянусь, я прекрасно стреляю из лука, — щебетала рядом с Максимусом леди Пенелопа.

— В самом деле?.. — рассеянно протянул герцог.

Мисс Грейвс следовала за ними бесшумно, как привидение, и он отчаянно боролся с настойчивым желанием повернуться и столкнуться с ней — заставить ее хоть что-нибудь сказать. Но все же он степенно вел леди Пенелопу туда, где суетились слуги, готовившие снаряжение для лучников.

На противоположном краю лужайки были установлены три большие деревянные мишени, но они находились не слишком далеко, потому что в этот день леди должны были продемонстрировать свое искусство. Джентльменам же предстояло наблюдать и восторгаться — конечно, независимо от того, заслуживал стрелок похвалы или нет, ведь самолюбие леди — дело очень тонкое.

Максимус подавил вздох раздражения. Увы, такого рода глупые игры, как и любые другие домашние приемы, были необходимы ему не только ради ухаживания за леди Пенелопой — все это было связано с его титулом, репутацией и положением в парламенте. А ведь он мог бы сейчас сидеть в каком-нибудь лондонском кафе, где серьезные люди говорили о политике, мог бы отправиться в Сент-Джайлз, мог бы на худой конец побеседовать со своим помощником, управляющим его поместьями, — не самое любимое его занятие, но тем не менее важное.