И тотчас же стало ясно: что-то случилось. Эмоции выдали ее.

Максимус пил вино и размышлял. Прошло всего несколько часов с тех пор, как он этим утром видел мисс Грейвс в лесу. Тогда она была дерзкой, как обычно, без всяких признаков слабости. Развлечения перед ленчем разделили леди и джентльменов: последние отправились на охоту на куропаток — весьма неудачную, — а дамы занимались какими-то светскими играми. Что-то огорчило ее во время развлечений?

Подача десерта застала его врасплох, но Максимус был рад окончанию ленча. Когда гости встали, он стремительно отошел от леди Пенелопы и направился к мисс Грейвс.

Но она уже сама шла ему навстречу.

— Уверена, охота была удачной, ваша светлость, — вежливо заговорила она.

— Охота была ужасной, и вы, не сомневаюсь, уже об этом слышали, — отозвался герцог.

— Очень жаль, ваша светлость. Но, как я понимаю, вы не привыкли охотиться в этой местности.

Герцог не сразу понял, что имелось в виду.

— В этой местности?.. — переспросил он.

— Вы ведь по большей части охотитесь в Лондоне, не так ли? — Она была спокойна, как нападающая змея.

— О чем вы толкуете, мисс Грейвс? — с улыбкой спросил остановившийся рядом с ними мистер Уоттс. — Какая же охота в Лондоне?..

— Мисс Грейвс, вероятно, подразумевает мои обязанности в парламенте, — процедил Максимус сквозь зубы.

— О-о!.. — Мистер Уоттс закивал. — Да, полагаю, некоторые действия членов парламента можно было бы назвать охотой, однако же… Честно говоря, мисс Грейвс — надеюсь, вы простите мою откровенность, — не следует таким образом характеризовать такой…

— Нет-нет, — перебила Артемис. — Я вовсе не говорила о деятельности герцога в парламенте. Когда сказала «Лондон», я имела в виду именно Лондон, — то есть улицы.

Мистер Уоттс в растерянности пробормотал:

— Но вы же не собирались оскорбить герцога, намекая на то, что он часто бывает на улицах Лондона? — Яркий румянец залил щеки мистера Уоттса — вероятно, от слова «улицы» и всего, что было с ними связано. — Ведь вы должны понимать…

— Мисс Грейвс неправильно выразилась, Уоттс, — перебил беднягу Максимус.

— Неправильно, ваша светлость? — Артемис вызывающе вскинула подбородок, но в глазах ее было отчаяние. — Знаете ли, я совсем не уверена, что выразилась неправильно. Но если вы хотите, чтобы я не продолжала этот разговор… В общем, вы прекрасно знаете, что нужно сделать, чтобы его закончить.

— Мисс Грейвс, что у вас случилось? — спросил он, не обращая внимания на окружающих.

— Это вы также прекрасно знаете, ваша светлость, — ответила она с каким-то странным блеском в глазах.

И тут он вдруг понял, что это за блеск.

Слезы!

Но его богиня никогда не должна плакать!

— Послушайте, Артемис… — Максимус взял ее за руку, однако неожиданно рядом с ними оказалась Батильда.

— Максимус, мы собирались прогуляться и посмотреть аббатство Фонтейн. Так что думаю, мисс Грейвс захочет приготовиться к прогулке.

Тут уже все гости, оборачиваясь, с любопытством смотрели на них, а леди Пенелопа даже нахмурилась. Что же касается мистера Уоттса, то он выглядел так, словно хотел сквозь землю провалиться.

Тяжко вздохнув, Максимус проговорил:

— Давайте встретимся… ну, скажем, через полчаса. На южной террасе. С удовольствием провожу вас к руинам.

Ему ужасно не хотелось отпускать мисс Грейвс, но все же он заставил себя повернуться и уйти.

Мисс Пиклвуд старалась сделать так, чтобы на прогулке Артемис оставалась рядом с Фебой, но по пути к развалинам старинного аббатства Артемис постоянно чувствовала на себе беспокойный взгляд пожилой леди. Впереди же шла леди Пенелопа в сопровождении герцога Уэйкфилда справа и герцога Скарборо — слева.

То и дело поглядывая на широкую спину Уэйкфилда, Артемис тяжко вздыхала. Она была благодарна мисс Пиклвуд за попытку не допустить возможного скандала, но никто не мог бы помешать ей поговорить с герцогом.

Ведь Аполло… умирал.

Эта мысль при каждом шаге отдавалась в ее сердце ужасной болью. Артемис хотелось убежать к нему, хотелось обнять брата… и увести его из Бедлама. Но она понимала: чтобы добиться своей цели, ей следовало оставаться здесь.

Пенелопа, смеясь, откинула голову, и ветер подхватил ленты ее шляпы.

— Она держит на привязи их обоих? — тихо спросила Феба.

— Вы так думаете? — Артемис оторвалась от своих мрачных мыслей. — Я всегда считала Уэйкфилда человеком с характером. Если бы он хотел уйти, — ушел бы не оглянувшись. Так что никто его не держит.

— Возможно, — согласилась Феба. — Но в данный момент мой брат желает получить именно ее. Иногда мне хочется, чтобы он ненадолго задумался и постарался понять, чего, собственно, добивается.

— Что заставляет вас считать, что он этого не знает?

— Если бы знал, — неужели не увидел бы, насколько они с Пенелопой не подходят друг другу? — прошептала Феба.

— Вы полагаете, его это заботит?

На мгновение Артемис показалось, что она оскорбила девушку своим бестактным вопросом. Но Феба с улыбкой покачала головой.

— Вы ошибаетесь. Возможно, он внешне груб, но настоящий мой брат совсем не такой бесчувственный, каким его все считают.

Это Артемис уже знала. Она видела его лицо, когда он смотрел на Фебу, и она слышала его проникновенный голос, когда он пел. К тому же он бродил с ней по лесу в сопровождении своих замечательных собак и показал ей «каприз» своей матери. Да-да, она прекрасно знала: герцог Уэйкфилд — вовсе не холодный и не бесчувственный.

Но сейчас она не должна о нем так думать. Ей необходимо забыть о влечении, которое она чувствовала к нему, — только так она сумеет добиться своей цели.

Минуту спустя они были уже почти у самых развалин аббатства — вереницы арок из серого камня, подпиравших пустые небеса. Артемис ускорила шаг, и они с Фебой начали догонять идущую впереди троицу.

— Знаете, — обратилась она к Фебе, когда они подошли настолько близко, что эти трое могли их слышать, — не так давно я встретила еще одного такого же холодного человека. Призрак Сент-Джайлза произвел на меня впечатление человека, у которого вместо сердца ледышка. Честно говоря, он очень похож на вашего брата. Удивляюсь, что никто до сих пор не замечал их сходства, потому что они совершенно одинаковы. Во всяком случае, очень похожи. Правда, по сравнению с Призраком Сент-Джайлза герцог кажется немного нерешительным.

Спина шедшего впереди них Уэйкфилда напряглась.

— Но Артемис… — в растерянности пробормотала Феба.

— Вот мы и пришли! — громко провозгласила мисс Пиклвуд.

Оглянувшись, Артемис обнаружила, что мисс Пиклвуд стояла в шаге от нее — пожилая леди, казалось, подкралась к ним с Фебой.

— Итак, ваша светлость, — весело обратилась мисс Пиклвуд к герцогу Скарборо, — мне кажется, я когда-то подслушала, как вы рассказывали моей кузине, покойной герцогине, какие-то ужасно интересные истории о привидении аббатства. Не освежите ли мою память?

— Ваша память, миледи, остра как бритва. — Скарборо галантно поклонился пожилой даме.

— О, милорд, расскажите нам какую-нибудь историю! — Пенелопа захлопала в ладоши.

— Хорошо. Но моя история очень длинная, миледи, — предупредил герцог. Достав из кармана носовой платок, он вытер им один из огромных камней, — вероятно, когда-то из таких были сложены стены аббатства, — потом расстелил на камне платок и с поклоном сказал: — Прошу вас, занимайте это место.

Когда все леди нашли для себя места — только Артемис предпочла стоять, — слуги, с плетеными корзинами сопровождавшие гостей, начали разносить вино и маленькие пирожные.

— Итак, — начал Скарборо, приняв эффектную позу (он широко расставил ноги, одну руку небрежно засунул между пуговиц жилета, а другой указывал на руины), — когда-то это было богатое и могущественное аббатство, населенное монахами, которые дали обет молчания…

Артемис не прислушивалась к рассказу Скарборо. Окинув собравшихся гостей быстрым взглядом, она начала медленно перемещаться за их спинами. Проскользнув позади миссис Джиллетт, она ненадолго остановилась, затем двинулась дальше — туда, где стоял Уэйкфилд.

— Когда же девушка проснулась, монахи подали ей самую изысканную еду, но, разумеется, никто из монахов не разговаривал, потому что все они хранили обет молчания…

Обходя огромный камень, нижняя часть которого была скрыта травой, Артемис смотрела под ноги, поэтому и не заметила, что герцог уже некоторое время следил за ней.

— Что это вы делаете? — прорычал ей в ухо Уэйкфилд и крепко сжал ее руку повыше локтя.

Артемис не стала отвечать, и герцог тотчас же увлек ее туда, где еще оставалась часть стены. В результате они оказались за спинами гостей, и их почти никто не видел. Однако мисс Пиклвуд все же заметила их и вскинула голову, чем-то напоминая разъяренную сторожевую собаку. Но Уэйкфилд взглянул на нее неодобрительно и покачал головой. После чего настойчиво потянул Артемис еще дальше — в заросли деревьев, окаймлявших развалины аббатства. Когда же они оказались под покровом ветвей огромных деревьев, крепко сжал ее плечи и проговорил:

— Что у вас случилось?

— Он умирает, — прошептала Артемис с дрожью в голосе. — Я получила письмо только около полудня, потому что Пенелопа не сочла его достаточно важным, чтобы отдать мне раньше. Аполло умирает… в этой проклятой тюрьме.

Сжав зубы, Максимус всматривался в ее лицо.

— Но у меня нет наготове экипажа, чтобы вы тотчас же могли выехать в Лондон. К тому же дороги…

Она отвесила ему звонкую пощечину и прошипела:

— Нет, это вы должны поехать в Лондон. Вы должны освободить его. Вы должны спасти моего брата, потому что если вы этого не сделаете, то клянусь, я погублю и вас, и все ваше…

— Сучка, — буркнул он. И впился поцелуем в ее губы.

Но в поцелуе не было ни капли нежности, он набросился на ее губы как мародер — грубо и требовательно. Что ж, если прежде она считала его холодным, как лед, то теперь этот лед растаял от огня его ненависти.

И все же в этом поцелуе было нечто такое… Артемис не могла бы сказать, что именно, но чувствовала, что трепещет в его объятиях. А он крепко прижимал ее к себе, и при каждом вдохе Артемис ее груди упирались в его жилет. Да, он не был нежным и совсем не был романтичным, но, несмотря на это, она чуть не лишилась сознания, чуть не сдалась под натиском его ярости, чуть не забыла обо всем на свете, — но все-таки вовремя вспомнила о брате, который нуждался в ней.

Тяжело дыша и стараясь подобрать слова, она попыталась отстраниться, но герцог крепко сжимал ее плечи, не отпуская далеко от себя.

— Я ничего не должен делать по вашему приказанию, мисс Грейвс, — проговорил он, глядя ей в глаза. — Я герцог, а не ваша комнатная собачонка.

— А я здесь и сейчас — Артемида, а не мисс Грейвс, — объявила она. — И вы будете делать то, что я говорю. Потому что если нет… то я тогда постараюсь… сделать так, что вы станете посмешищем всего Лондона, и вам придется навсегда покинуть Англию.

Глаза его вспыхнули от ярости, и на какое-то мгновение у Артемис возникла уверенность, что он ее сейчас убьет. Но герцог просто грубо встряхнул ее, так что кружевная косынка соскользнула на землю.

— Прекратите требовать… Вы, мисс Грейвс, не имеете на это права.

Ее грудь пронзила боль — такая острая и такая холодная, что на долю секунды ей показалось, что он нанес удар кинжалом, а не словами. И в тот же миг Артемис почувствовала, что глаза ее наполняются слезами, а губы дрожат.

Аполло умирает…

— Пожалуйста, Максимус, прошу вас, — прошептала она. — Я больше не буду выводить вас из себя. Буду оставаться в стороне и всегда ходить в чулках и туфлях. И я больше никогда не зайду в ваш пруд, никогда больше не побеспокою вас — только, пожалуйста, умоляю вас, спасите моего брата.

Тут герцог молча отстранился от нее, посмотрел в глаза столь пристально, что она невольно зажмурилась. По-прежнему слышался голос Скарборо, продолжавшего где-то в развалинах рассказывать свои глупые истории. И слышались звонкие птичьи трели, слышался шелест вековых деревьев… Но она не слышала… его.

Возможно, герцога уже не было с ней рядом. Или же он был просто плодом ее воображения.

Артемис в панике открыла глаза.

Максимус смотрел на нее с совершенно непроницаемым выражением — как будто лицо было вытесано из холодного камня. Да, лицо его оставалось совершенно бесстрастным, но глаза… В них горел неистовый огонь, и Артемис, увидев этот огонь, тотчас же поняла: сейчас решится судьба ее брата.

Богиня никогда не должна умолять — эта мысль, простая и ясная, полностью владела сознанием Максимуса. А все остальное — его титул и прочее, — все это казалось чем-то совершенно незначительным.