– Вот цыпленок, – сказал он, подавая ей кусочек. – Поешь…

Словно моряк, захлебывающийся свежей водой после долгих месяцев в море, он наблюдал, как сочные губы Тео смыкались вокруг цыплячьей ножки. Опустив руку, Джеймс с силой ударил себя по восставшей плоти. Вспышка боли по крайней мере помогла ему сохранить контроль над собой.

– Разве тебе не больно? – спросила Тео, с восхищением разглядывавшая его.

Лежа на боку, точно какой-нибудь сибаритствующий римлянин в бане, Джеймс чувствовал себя идиотом. Но если Дейзи нравилось то, что она видела… Что ж, тогда пусть смотрит, и тогда в ней непременно проснется желание – он знал это наверняка. Ведь не мог же бесследно исчезнуть тот чудесный родник нежности и радости, который переполнял их обоих много лет назад.

– Нет, совсем не больно.

– Расскажи еще что-нибудь о пиратской жизни, – попросила Тео. Быстро уничтожив цыплячью ножку, она потянулась за пирожком с ветчиной.

Джеймс судорожно сглотнул. Ему не следовало думать о ее грудях и о губах. А также о том, как она сейчас соблазнительна и желанна…

– Дейзи, я же говорил тебе, что никогда не был пиратом. Поэтому-то я и не беспокоюсь насчет ареста. Когда мы находили что-то из королевских сокровищ, то всегда возвращали их. Именно поэтому мы получили документы, разрешавшие нам ходить под испанским, голландским и сицилийским флагами.

– Но ведь атаковать жестоких пиратов – это еще опаснее, – заметила Тео. Она прикончила пирожок с ветчиной и принялась за другой. Джеймс уже забыл, какой у нее аппетит. Она способна была съесть вдвое больше взрослого мужчины и при этом не прибавить ни унции.

– Это все равно что быть военным моряком. – Джеймс оторвал взгляд от ее лоснившихся губ. – Как только мы засекали цель – обычно благодаря тому, что они поднимали черный флаг с черепом и костями, – мы их топили.

– Флот из двух кораблей… – в задумчивости проговорила Тео. – Какие суда вам было труднее всего победить?

– Невольничьи, – ответил Джеймс без колебаний.

– Невольничьи суда? Пираты занимаются работорговлей? – с удивлением пробормотала Тео, и рот ее раскрылся, образуя идеальный круг.

Джеймс со вздохом кивнул:

– Да, в каком-то смысле. Пираты захватывают невольничьи корабли. Поскольку же добычей являются люди, пираты не пересаживают рабов на свой корабль. Вместо этого они переводят часть команды на невольничье судно, и те ведут его в ближайший порт, где груз можно продать. Поэтому мы атаковали каждый корабль, известный как невольничий, – кто бы им ни владел.

Рот Тео превратился теперь в строгую тонкую линию, и она отложила недоеденный пирожок в сторону.

– Это совершенно недопустимо. Отвратительно! Просто позор, что так много стран колеблются, не решаясь вслед за Англией запретить работорговлю.

– Полностью с тобой согласен.

Глаза Тео вспыхнули радостью.

– Приятно это слышать. Потому что герцог Ашбрук… То есть его поместье поддерживает попытки объявить не только работорговлю, но и само рабство вне закона. К сожалению, это обходится нам в сотни фунтов на подкуп.

Джеймс с улыбкой кивнул:

– И с этим я полностью согласен. Похоже, ты прекрасно управляешь хозяйством. Но скажи, как тебе удалось сделать это жалкое подобие поместья настолько прибыльным, что стало возможным тратить лишние сотни фунтов – пусть даже для самых благородных целей?

– Я начала с ткачей, – ответила Тео улыбаясь. – Помнишь, у меня возникла идея воспроизвести ткани эпохи Возрождения? Например, старинные узорчатые ткани, которые так трудно отыскать в наше время.

– Да, припоминаю, но Рид не был уверен, что их ткацкие станки способны воспроизводить такие сложные узоры, верно?

– Первое, что я сделала, – это уволила Рида, – сказала Тео без тени раскаяния. – И не только из-за неприятностей с твоим отцом и моим приданым… Просто у Рида не хватало решимости.

– Какую решимость ты имеешь в виду?

– Вначале нам приходилось идти на риск… – Тео снова взяла пирожок и принялась рассказывать Джеймсу историю о том, как она обнаружила, что почти все рабочие на фабрике «Рейбернские ткачи» – женщины, а все управляющие – мужчины. – Мне постоянно приходилось отчитывать ткачих из-за цвета, понимаешь, Джеймс. Например, очень трудно получить флорентийский синий. Но я хотела создать точную копию тканей Медичи и решила во что бы то ни стало этого добиться. А Рид спорил со мной, и в конце концов я его уволила, – продолжала Тео с озорным блеском в глазах. – Вместо Рида я назначила управляющим одну из ткачих, почтенную женщину по имени миссис Олкорн. И это было очень мудрое решение. Правда, до него я едва не довела Рида до апоплексического удара…

– А что такого необыкновенного в миссис Олкорн?

– Ну, во-первых, она организовала доставку ткацкого станка из Лиона. Доставку контрабандой…

– Контрабандой?

Тео с улыбкой кивнула.

– Наши станки не позволяли получать переливчатый шелк. К счастью, оказалось, что у нее есть кузен, у которого есть друг, у которого брат француз… Короче говоря, у нас появился необходимый нам станок.

Джеймс неожиданно расхохотался.

– Выходит, ни один из нас не получил свои деньги в рамках закона.

– «Рейбернские ткачи» далеки от пиратства, – заявила Тео.

– А как насчет производства керамики? Каким образом тебе удалось наладить его? Переманила людей от Веджвуда с помощью взятки?

– О нет, в этом не было необходимости, – ответила Тео с лукавой усмешкой. – Просто я давала своим людям надлежащий заработок, вот и все. А люди Веджвуда сами пришли ко мне – без всякого переманивания и взяток. Конечно, кое-кто там сильно расстроился, но я-то здесь ни при чем. Поверь, я не встречалась ни с единой душой у Веджвуда. И если их рабочие узнали, сколько я плачу, и поделились этими сведениями со своими приятелями, то вряд ли это можно поставить мне в вину.

Джеймс снова расхохотался.

– С самого начала я наняла лучших мастеров для работы у наших печей для обжига, – сказала Тео, прикончив второй пирожок. – Я решила, что мы будем специализироваться на керамике с рисунками, скопированными с древнегреческих и римских сосудов. К счастью, подобные изделия пользуются большой популярностью в Лондоне.

– Это сходно с твоей идеей насчет ткачей, – заметил Джеймс с восхищением. – Ткани эпохи Возрождения, греческая керамика…

Тео соскочила с постели и побежала к столу в дальнем углу комнаты. Джеймс же уставился на нее в восторге. Вид Тео сзади явился для него откровением: длинные стройные ноги, очаровательные упругие ягодицы, изящные плечи, столь же элегантные, как и все остальное… Вожделение сжигало его, и он едва сдерживался. Тео, вернувшись, снова взобралась на кровать с большим кожаным томом в руках. Подобрав стройные ноги, она натянула на себя простыню и раскрыла книгу.

– Здесь собраны образцы тканей с «Рейбернских ткачей» за этот год, – пояснила она. – Видишь этот? – Тео указала на ткань, и Джеймс сделал нечеловеческое усилие, чтобы сосредоточиться. Однако сразу за краем книги простыня соскользнула, и обнаружилось бедро Тео, такое нежное, такое восхитительное, что ему ужасно захотелось лизнуть его. – Это птицы в полете, – продолжала Тео. – Как, нравится?

– Очень красиво, – ухитрился вымолвить Джеймс.

– Одна из моих ткачих потеряла ребенка, – тихо сказала Тео. – Она создала эту модель, потому что ей хотелось думать, что ее дочурка улетела в лучший мир.

– Да-да, – отозвался Джеймс.

– Мы продали тринадцать рулонов за неделю, после того как премьер-министра застрелили, – добавила Тео, снова возвращаясь к практической стороне дела.

– Застрелили? – Джеймс приподнял бровь. – Как его имя? Когда?

– Спенсер Персиваль. Его убили в 1812-м. Разве ты не получал никаких новостей, когда был в море?

– Очень редко. Я рад, что смогу теперь читать газеты каждый день.

– Так вот, у бедняги премьера осталось тринадцать детей… Его вдове понравился этот рисунок. Тогда очень многие одевались в нашу ткань. Мне было грустно и радостно одновременно. – Тео вздохнула. – Должно быть, ты порой чувствовал то же самое, Джеймс.

Он утвердительно кивнул и пробормотал:

– Иметь дело с невольничьими кораблями было тяжело не из-за битвы, а из-за того, что мы находили там после захвата.

– Я читала об этом. Грязные зловонные трюмы, забитые людьми… живыми и мертвыми. Они не получают вдоволь ни пищи, ни света, ни даже воздуха. Какая низость!

Голос Тео прервался, и в этот момент Джеймс полюбил ее еще больше. Возможно, его Дейзи была слишком суровой и непреклонной, но сердце у нее доброе. Если так…

Немного помолчав, Джеймс вновь заговорил:

– Мы обычно убивали работорговцев во время сражения, а затем предоставляли мужчинам и женщинам на борту выбор: или вернуться на их корабле туда, откуда их привезли, или продолжить путь с нами. Во втором случае мы высаживали их в ближайшем порту вместе со всеми сокровищами, которые находили на борту пиратского судна. – Джеймс посмотрел на жену и замер в ожидании ее реакции.

И Тео отреагировала именно так, как ему хотелось, – склонилась к нему и коснулась его губ своими, а Джеймс осторожно перевернулся на спину и столь же осторожно уложил ее на себя. Она с удивлением посмотрела на него, но он приоткрыл губы, как бы приглашая к поцелую. В тот же миг их губы слились воедино, и Джеймсу показалось, что все его тело горит словно в огне.

– Мне нравится целовать тебя, – прошептала Тео минуту спустя, когда губы ее уже стали рубиново-красными.

– Не так сильно, как я люблю целовать тебя, – ответил Джеймс.

Она провела пальцем по его брови.

– Если бы это было правдой, ты бы не отсутствовал целых семь лет.

– Я уже собирался вернуться года через два-три. У меня в каюте хранилась кипа тканей для тебя, которые я конфисковал у пиратов. Я все время мечтал о тебе. Все время придумывал, что должен сказать после того, как ты подслушала тот мой разговор с отцом. В конце концов я решил, что мне следовало запереться с тобой в спальне и заниматься любовью до бесчувствия.

На губах Тео промелькнула улыбка.

– В то время это бы не сработало.

– Возможно. Но если бы я вернулся года три спустя, тогда как?

Тео провела кончиком пальца по его татуировке.

– Тогда – вполне возможно. Почему же ты не вернулся?

– Отец умер, а меня с ним не было.

– О, понимаю… – Она коснулась поцелуем цветка на его щеке.

– Я почувствовал себя так… будто свалился с утеса, – пробормотал Джеймс, поморщившись. – Да, я знаю, мой отец был глупцом и мошенником. Но я старался не обращать внимания на его нелепые махинации. Когда же покинул Англию, то подумал: «Какое блаженство, что я никогда его больше не увижу. Ведь он променял мое счастье на украденные деньги». Да, тогда я так думал.

– А потом?…

– А потом я почти не сомневался: отец, умирая, очень горевал, потому что не знал, жив я или нет. По-своему он любил меня.

Тео опустила глаза.

– Он перед смертью спрашивал обо мне? – со вздохом спросил Джеймс.

Жена провела ладонью по его щеке.

– Да, спрашивал. И я сказала, что ты ненадолго вышел, но обязательно будешь у него, когда он проснется. Он заснул с улыбкой на губах. И больше не проснулся.

Джеймс молча кивнул. Ему не сразу удалось овладеть собой. Наконец он проговорил:

– Отец действительно был дураком… Но он любил меня. Я был его единственным ребенком. И его единственной связью с моей матерью. Ее он тоже любил, хотя и говорил, что это был брак по расчету.

Тео кивнула. Затем, склонив голову, снова коснулась губами его татуировки.

– Не знаю, что со мной случилось тогда, – продолжал Джеймс. Он обхватил ладонями ягодицы жены, крепко прижимая ее к своим бедрам. – Наверное, я сошел с ума. Я обрил голову. Завел любовницу, а затем еще двух Я сам себе казался таким презренным негодяем, что счел за лучшее изменить тебе, чем вернуться в Англию.

Следующий поцелуй Тео пришелся в его губы. И он вновь заговорил:

– Я убил Джеймса Рейберна, стал Джеком Ястребом и поклялся, что никогда не вернусь домой.

– А потом, когда тебе перерезали горло, ты передумал?

– Да, – кивнул он. Правда вертелась у него на языке, но Тео еще не была к ней готова. – Когда я вопреки всем опасениям выжил, то осознал, что хочу вернуться домой. Конечно, к тому времени мы с Гриффином стали преуспевающими каперами. У меня на корабле скопилось много пиратских сокровищ и еще больше – в различных банках по всему свету. Но мне хотелось вернуться в Англию и не подвергаться опасности каждый день.

– А в завершение твоей карьеры на море, – сказала Тео улыбаясь, – британское правительство скорее наградит тебя за доблестную службу империи, чем арестует за пиратство.

– Да, верно, – согласился Джеймс, и чувство безграничного умиротворения наполнило его сердце.

– Тебя ведь могли убить, когда ты освобождал рабов, – заметила Тео. На лице ее появилось необычайно торжественное выражение, и она добавила: – Я горжусь тем, что я твоя жена.