Элоиза Джеймс - Герцогиня-дурнушка

В то же мгновение его охватила дикая ярость, подогреваемая долгими часами терпения, – ему с огромным трудом удавалось сдерживать себя. Бросившись к Тео, он схватил ее за руки и проревел:

– Ты моя жена!

Она запрокинула голову, чтобы видеть его лицо, и при этом открыла взгляду свою изящную шею. Ему ужасно хотелось впиться в эту шею страстными поцелуями, хотелось целовать ее всю – с головы до пят – и упиваться ее изумительным телом. И хотелось отдать ей свое – все без остатка.

– Тебе ведь нравилось, как мы занимались любовью, – продолжал Джеймс. – А я… Я не могу стать кем-то вроде ручного спаниеля – лишь бы ты легла со мной в постель! – Последние слова он прокричал тоном, достойным его отца.

Но Тео, похоже, не возражала. На лице ее появилось выражение, которое вполне можно было истолковать как согласие. Она обвила руками шею мужа и попыталась привлечь его к себе.

Но Джеймс воспротивился. Вместо этого он подхватил Тео на руки и чуть ли не швырнул ее на кровать. Затем опустился на нее сверху и тихо проговорил:

– Я татуирован, исполосован шрамами и чертовски огромен. Я не противен тебе?

Улыбка, заигравшая на губах жены, была именно тем ответом, которого он жаждал.

– Я знаю… – выдохнула она. И провела ладонями по его рукам и плечам.

– Значит, ты меня не боишься?

Тео весело рассмеялась, и у него отлегло от сердца. Но он должен был сказать ей еще кое-что…

– Дейзи, мне дела нет до того, что у тебя надето под юбками, когда ты не в постели. Но сейчас… Я хочу тебя сейчас так сильно, что мне кажется, будто я лишился разума. На самом деле я никогда не хотел ни одну другую женщину – только тебя. – Он вздохнул и продолжал: – А мои любовницы – это лишь свидетельства того, что я был мертв душой. Я умер для тебя, умер для всего мира. Умер для себя самого.

Она провела ладонью по его щеке и прошептала:

– Но теперь ты вернулся…

– Да, вернулся. Но я не комнатная собачонка, Дейзи. Я больше не могу притворяться трусливым и бесчувственным. Я не могу быть Тревельяном.

– А я и не хочу, чтобы ты им был.

– Мне нужно, чтобы и ты тоже вернулась. – Он должен был прояснить этот вопрос до конца, потому что от этого зависело все.

Тео взглянула на него с удивлением, и он пояснил:

– Я хочу, чтобы ты снова обрела смелость, которую имела, когда была моей Дейзи. – Он старался подбирать слова как можно точнее. – Я умер для тебя и для себя на несколько лет, но какая-то часть тебя умерла тоже. Ты не позволяешь себе радоваться.

– Я радуюсь, – возразила Тео. – Иногда.

– Жизнь – сложная штука. Она и тяжела, и запутана, и зачастую ставит в тупик. С желанием – то же самое. Оно часто смущает и приводит в замешательство. Кроме того… Поверь, в твоем теле нет ничего такого, что было бы мне неприятно. И мне наплевать, что думают в свете о нас с тобой, Дейзи.

Губы ее задрожали, но она промолчала. Джеймс же вновь заговорил:

– Ты можешь делать со мной все, что захочешь, когда мы будем заниматься любовью, и я никогда ни в чем тебе не откажу. Более того, я хочу целовать тебя везде и повсюду – все твое тело. Я всегда этого хотел, и сейчас это мое желание еще более окрепло. Мы будем на званом ужине у самого принца-регента, и я собираюсь смотреть на тебя и думать о том, куда и как я буду тебя целовать.

В глазах Тео блеснули слезы.

– Сюда, – сказал Джеймс, пробежавшись пальцем по ее нижней губе. – И сюда. – Он обхватил ладонью одну из ее грудей.

Упругий холмик удобно разместился в его ладони, и с губ Тео невольно сорвался тихий стон.

Но Джеймс еще не закончил.

– И вот сюда. – Глядя прямо в глаза жене, он провел пальцами по ее животу и проник вглубь островка янтарных волос меж ее ног. Она была влажной, горячей и жаждущей.

Но Джеймс и на этом не остановился.

– А также вот сюда, – продолжал он, лаская пальцами самое интимное ее место.

Тео вскрикнула, но тут же снова застонала от удовольствия.

– На твоем теле нет ни одного местечка, которое мне не хотелось бы поцеловать, Дейзи. И которое не возбуждало бы меня. Потому что у тебя самая прекрасная грудь на свете. – Он склонил голову и поцеловал ее сосок, затем лизнул его. – А вот тут самое… – Джеймс начал сдвигаться вниз, но Тео рассмеялась сквозь слезы и снова потянула его кверху.

– И я буду целовать тебя прямо в столовой принца-регента, если ты мне позволишь. Ты единственная моя любовь. Ради тебя я восстал из мертвых, Дейзи. Дважды.

– Я так рада, что ты вернулся ради меня, – прошептала она. Слеза, словно жидкий хрусталь, пробежала по ее щеке и скрылась в волосах.

– Я не должен был покидать тебя.

Теперь слезы хлынули ручьем, и Джеймс, проводя ладонью по влажной щеке жены, тихо говорил:

– Я люблю тебя, Дейзи, люблю… Но ты не сказала мне того же, – продолжал он, – поэтому я скажу за тебя. Ты меня любишь, ведь так?

Не в силах более сдерживаться, Джеймс приподнялся над женой и сказал:

– Теперь я овладею моей герцогиней. Если есть возражения, скажи сейчас. А потом придержи язык. Так как же?…

Тео молчала, но Джеймс увидел, как в ее глазах вспыхнуло желание, и счел это за ответ. Несколько секунд спустя он стремительно вонзился в нее.

Тео ахнула и выгнулась ему навстречу, впившись пальцами в его плечи.

– Еще… Пожалуйста, Джеймс. Пожалуйста… – простонала она.

Он тотчас удовлетворил ее просьбу.

– Джеймс, о, как приятно!

Джеймс сделал глубокий вдох и постарался взять себя в руки.

– Я не могу все время оставаться истинным джентльменом, – проворчал он, считая необходимым выяснить все до конца. – Я не настолько послушный… Меня невозможно подчинить. Я чувствовал себя ослом, пытаясь все время забавляться, как это делает Тревельян. – Он стиснул зубы, произнося это имя.

Тео смотрела на своего мужа, чувствуя, что сердце готово вырваться у нее из груди. Джеймс совершенно не походил на Джеффри. Он был могучим, неистовым и властным. У него была татуировка под глазом, и он никогда не любил проводить время в гостиной. Кроме того, он был ужасно неорганизованным и неряшливым. Бросал газеты на пол. Не слишком умело застилал постель. И всегда подшучивал над ее «правилами», хотя и уважал ее. И он собирался целовать ее… во все неподобающие места.

По большей части ему недоставало деликатности, а временам и простой вежливости.

В этот самый момент Джеймс обхватил руками бедра жены и стремительно вонзился в нее – глубоко и жестко.

Хриплый крик вырвался из горла Тео, но ей казалось, что крик этот исходил из тайных глубин ее тела, о существовании которых она даже не подозревала. А муж заглянул ей в лицо и заявил:

– Я загнал свою плоть глубоко в твое лоно, Дейзи. О таком леди говорить не любят. Но тебе ведь это нравится, не правда ли?

Тео молча кивнула, а Джеймс опять двинул бедрами.

На сей раз ей понравилось еще больше, и она снова вскрикнула.

– Это не любовная встреча и не плотские утехи, – сказал Джеймс, стиснув зубы в попытке вернуть контроль над собой (хотя это ему плохо удавалось). – Это Позорное Действо, и нам ничуть не стыдно.

Вслед за этим герцог продолжил знакомить свою герцогиню почти со всеми известными ему терминами для обозначения «cпорта Венеры». А он, будучи пиратом, знал их превеликое множество.

Этой ночью они терзали кровать, раз за разом отплясывая танец любви. Они никак не могли насытиться друг другом и совершали всевозможные непристойности. Спустя некоторое время они принялись выдумывать свои собственные названия для любовных игр, доставлявших им огромную радость. Причем ее светлость проявила необычайную изобретательность, предлагая выражения собственного сочинения, и они исполняли свой полудикий хорнпайп[13], пока не свалились без сил. Простыня давно уже улетела на пол, но никто из них этого не заметил.

Они по очереди оказывали друг другу персональные услуги того или иного рода, задыхаясь, вскрикивая и полностью теряя контроль над собой. Иногда они делали это одновременно.

В результате герцог и герцогиня Ашбрук не покидали спальню в течение четырех суток. Большую часть времени они проводили в постели, но также занимались любовью в ванне, на маленькой скамейке и на полу.

Как-то утром горничная едва не застукала своих хозяев за этим занятием, когда пришла разжечь камин. Его светлость поспешно накинул простыню на свою жену, а та смеялась так безудержно, что вся кровать сотрясалась.

В какой-то момент герцог решил доказать, как прекрасна его жена. И прежде чем она успела остановить его, он выкинул из окна сшитую по парижской модели накидку, стоившую небольшое состояние. Накидка упала в сад, где и повисла на живой изгороди. Подкладка из розового шелка ярко блестела в лучах солнца.

– Совсем как прежде, – сказал кто-то из слуг Мейдрону. – Ее свадебное платье вылетело из этого же окна семь лет назад. – И дворецкий со слугой в недоумении пожали плечами.

Мейдрон вызвал назад всю прислугу, и герцог сказал ему (потихоньку), что он может рассчитать всех людей, которых дополнительно наняли, чтобы изображать газетчиков.

К концу недели герцогиня почти привыкла оставаться непричесанной и небрежно одетой, по крайней мере какое-то время. Она смирилась с тем фактом, что муж упрямо считал ее столь же прекрасной, как и семь лет назад. Смирилась она и с тем, что Джеймс, судя по всему, никогда так и не поймет, какое огромное значение имеет одежда для женщины (а также для мужчины). Но зато он был экспертом по части отсутствия одежды.

Разумеется, Тео была очень, очень счастлива. И она по-прежнему была замужем.

Бал у принца-регента

Май 1817 года

Как обнаруживает со временем каждая супружеская пара, семейная жизнь – это далеко не всегда ложе из роз.

Настал тот день, когда принц-регент должен был пожаловать Джеймсу орден Бани[14]. А несколькими часами раньше Тео накричала на мужа, потому что тот опрокинул фарфоровую рыбу, изящно приподнимавшуюся на хвосте; то было великолепное творение «Керамики Ашбрука». Джеймс рявкнул в ответ, что глупо было устанавливать миниатюрную мраморную стойку в библиотеке рядом с дверью (ведь кто-нибудь всегда мог войти в комнату и сразу свернуть в сторону, как он и сделал, что привело к роковым последствиям).

– Мне жилось намного легче, когда рыбы в пределах видимости были в чешуе, – добавил герцог.

– Прекрасно! – прокричала Тео в ответ. – Можешь снова отправляться к своим сомнительным друзьям!

Услышав громкие голоса хозяев, Мейдрон отправил слуг подальше от дверей библиотеки. Он знал по опыту, что герцогу с герцогиней временами требовалось уединение и за пределами супружеской спальни.

И действительно, когда герцогиня появилась спустя час или около того, ее волосы были растрепаны, а застежка ожерелья свисала с груди. К тому же появилась она отнюдь не на собственных ногах. Герцогу нравилось носить свою жену на руках. «Нашел отличное применение своей силище», – хихикая, перешептывались служанки.

Жизнь в браке была нелегкой, но доставляла герцогу огромное удовольствие и удовлетворение. И в самом деле, Джеймс радостно улыбался весь день после бесславной кончины фарфоровой рыбины, хотя при мысли о приближавшемся вечере его бросало в дрожь. Ему предстояло получить заслуженную благодарность за его несомненные заслуги перед Короной в деле борьбы с работорговлей. После торжественной церемонии должен был состояться бал. Джеймс терпеть не мог подобные мероприятия. Но он решил, что можно обрядиться в нелепый костюм на один вечер и нацепить орденскую ленту, если это поможет ему завоевать большинство на предстоящем голосовании в Парламенте по вопросу о запрещении рабства (а не только работорговли) во всей Британской империи. К счастью, теперь отменили ритуальное омовение в бане перед получением ордена, и это немного успокаивало.

В данный момент герцог стоял в своей спальне, а его камердинер Госфенс деловито суетился вокруг него. Он уже натянул на хозяина камзол, весь расшитый жемчужинами, а затем надел на него парадный сюртук из плотного малинового муара с подкладкой и отделкой из тонкого белого шелка. За этим последовал белый пояс, что было довольно неприятно, а потом Госфенс подал герцогу сапоги с гигантскими золотыми шпорами – почти такими же огромными, как колеса от тележки.

Джеймс посмотрел на них с отвращением.

– Где ты это взял?

– Они специально изготовлены для рыцарей ордена Бани, – пояснил камердинер.

Джеймс со вздохом надел сапоги.

– А теперь – мантия рыцаря ордена, – сказал Госфенс почтительным шепотом. Он с благоговением встряхнул мантию того же цвета, что и сюртук, накинул ее на плечи хозяина и завязал вокруг шеи белым шнурком.

Джеймс нахмурился и, посмотрев в зеркало, проворчал:

– Белый шнурок?… Хм… Я выгляжу, как лошадиная задница.

Тем временем Госфенс снимал крышку с какой-то коробки. Герцог заглянул в нее и увидел, что его камердинер достает красную шотландскую шапочку. Шапочку?